Черный тополь, стр. 75
Весь лес и кустарник в пойме Малтата нарядился в зеленые пышные одежды, и только тополь под окном торчит, как обуглившийся скелет.
«Я его срублю. Хватит ему торчать здесь, – думал Демид. – И мне пора встряхнуться. Пусть обгорел, но не сгорел же!..»
Частенько к Демиду наведывалась Полюшка. Она приходила тайком от матери и бабушки Анфисы Семеновны. Между отцом и дочерью установилась какая-то странная, молчаливая любовь. Полюшка ни о чем не расспрашивала отца. Она догадывалась, как ему тяжело. Сердце подсказало ей, что отцу больно всякое напоминание о прошлом. И она щебетала ему о своих неотложных делах, поверяла маленькие тайны, тормошила, когда он становился задумчивым.
Однажды Полюшка спросила:
– Папа, тополь совсем мертвый?
– Засох. У каждого дерева есть свой век.
– Тогда ты его сруби, если он совсем неживой.
Демиду стало грустно и больно. Ведь именно здесь, под старым тополем, он когда-то встречался с Агнией… А теперь Агния так далека от него. У нее своя дорога, трудом завоеванное место в жизни, хорошая зарплата, она партийная… А он что? Бывший враг народа, бывший военнопленный, бывший ее любовник!.. Ну бывший, так бывший! Стало быть, все, что было между ними, быльем поросло. И на этом пора поставить точку! Агния даже Полюшку к нему не пускает. Разве он дурак? Сам не видит, что их разделяет пропасть? Прав отец, что удержал его в тот вечер. А то бы все подумали, что он навязывается ей в мужья.
– Папа скажи, ты сильный?
– А почему ты спрашиваешь?
– А бабушка Анфиса говорит, что ты теперь как дохлая курица. Это ведь неправда, папа? Скажи, неправда? Вон у тебя какие мускулы!
– Неправда, неправда, – смутившись, заверил ее Демид.
На другой день он ушел в тайгу с ружьем.
Оттепель. Курилась макушка Татар-горы. Демид долго стоял у подножия горы на берегу Малтата и вдруг кинулся на штурм по крутому склону. Камни летели из-под ног, Демид срывался и чуть не упал кубарем вниз, но успел уцепиться. Удержался. Три часа он бился, весь взмок до нитки, но одолел подъем. «Сила еще есть в ногах и руках», – восторженно озирался он с макушки Татар-горы. Вдали синели тайга и ледники Белогорья.
IX
Неожиданно к Демиду в гости явились геологи: Матвей Вавилов, Аркашка Воробьев и совсем молодой парень, белобрысый и белолицый, как женщина, и такой же улыбчивый, Олег Двоеглазов.
Демид мастерил корчагу из ивовых прутьев для ловли щук в малтатских яминах. Сыновья Марии помогали ему: один подавал распаренные в печке прутья, другой, по примеру дяди, вплетал прутья в корчагу.
– Эге, тут рыбалкой пахнет! – начал Матвей, как только перенес ногу через порог. – Ну а мы вот пришли к тебе в гости.
Демид смутился и ногой отпихнул связки прутьев вместе с корчагой. Матвей крепко пожал ему руку – пальцы слиплись.
– Ну как? В силе?
– С твоей бы рукой молотобойцем быть. Вместо кувалды навинчивал бы по наковальне.
– Будь здоров! Знакомься: Олег Александрович Двоеглазов. Инженер, начальник партии.
Демид почувствовал, что Двоеглазов оценивающе взглянул на него, будто хотел убедиться, пригоден ли Демид для поисковой работы в тайге?..
Ворохнулось что-то тяжелое, сердитое в сердце Демида и ворча притихло.
Матвей что-то успел шепнуть Марии Филимонов-не. Аркашка Воробьев, всегда тихий, такой же, каким его знал Демид, жался к двери. А ведь хороший геолог! Куда лучше Матвея. Скромняга! Так, наверное, и работает, как прежде, – за троих, и помалкивает.
– Я тебя давно не видел, Аркадий, – обнял Демид маленького Аркашку. – Ты ничуть не постарел, браток. Я-то думал, что ты теперь не иначе как начальник геологического управления.
– Будь здоров! Аркашка потянет, – откликнулся вездесущий Матвей. – Мы с ним, как Малтат с Амылом, неразлучнк. Где мы только ни бывали с Аркашкой! И в Туве, и в Казахстане, и на Урале, – а все тянуло в свою тайгу.
Демид пригласил гостей в комнату.
Как только переступили порог маленькой горенки, утопающей в сумерках угасающего дня, Матвей нарочно задержался у порога и, прищелкивая языком, сообщил Двоеглазову, что вот, мол, Олег Александрович, вы столько раз слышали разговоры про старину, про былых раскольников, которых сейчас в Белой Елани днем с огнем не сыщешь, – а вот и моленная «тополевцев»! Здесь происходили их радения и ночные бдения.
Демид не поддержал разглагольствования Матвея.
– А мне говорили, что у тебя усы, – проговорил Аркашка, прячась в тень возле простенка.
– Сбрил усы, Аркашка. Давай раздевайся. Что ты уселся в полушубке?
– Мне не жарко.
– Он ни зимой, ни летом с полушубком не расстается. Закон геолога, – ответил за него Матвей.
Мария подала закуску – огурцы, квашеную капусту, отварную щуку, а Матвей вытащил иэ своих объемистых карманов две поллитровки водки.
– Ну, как, Демид? Принимаешь сватов?
Демид перемял плечами.
– Мы пришли тебя звать на самый трудный маршрут: Жулдетский хребет пощупать надо. Без знающего человека тут не обойтись. Будешь за проводника и разнорабочего. Заработком не обидим. Харчи казенные…
У Демида запершило в горле, и он едва сдержал слезы. «Надо начинать все сначала», – подумал он. И вслух твердо сказал:
– Раз надо, так надо.
– Это у меня самый тяжелый участок разведки, – дополнил Двоеглазов. – Нам вот обещают из Ленинграда геофизиков. Но пока мы должны сами разведывать весь хребет. Подготовим плацдарм для них. А вы, говорят, все эти места хорошо знаете?
– Слепым могу туда дойти. Работал там когда-то в окрестностях. Лес валил. Не раз пересекал хребет.
– Вот и отлично. Нам как раз такого человека и нужно. Ну, а как здоровье?
– Не жалуюсь. На днях поднялся на Татар-гору по коршуновской стороне.
– По коршуновской?! – уставился Матвей. – Вот здорово! Это же, браток, для альпинистов! Ну, тогда ты нам вполне подходишь. А я-то думал, ты совсем сдал! Вот даешь!.. Значит, сосватали?! Выпьем, братцы, за Демида! За сибиряка кремневой породы!
– И еще за удачную разведку Жулдетского хребта!
– И за Первое мая! Чего ждать? Два дня осталось!
– Правильно! Кто праздничку рад, тот накануне пьян.
Все выпили и стали закусывать хрусткими огурцами. Только Аркашка, отставив стакан, крякнул, шумно вздохнул и ни к чему не притронулся.
– Ты чего, Аркадий, сидишь, как красная девица? – подступилась к нему расторопная Мария. – Угощайся солониной-то, своя, домашняя, груздочки вот, огурцы…
– Живот у меня сегодня чегой-то купорит и купорит. Поел вчерась в чайной колбасы, и вот второй день все купорит и купорит…
– Эх, бедняга! Ну, это мы сейчас поправим. Раз купорит, надо раскупорить! – И налила ему еще полстакана водки.
Все дружно рассмеялись и выпили по второй. Полюшка заглянула было в горницу и тут же шмыгнула обратно.
– За красивых девушек! – выпалил ей вслед Матвей, взъерошивая слипшиеся волосы. – Мы же с тобой, Демид, годки. И оба старые холостяки. Тебе вот теперь подвалило счастье: дочь как-никак! А может, и мне откуда с неба свалится пара сынов, чем черт не шутит! А я был бы рад! Ей-богу, рад!..
Х
Вся Белая Елань стекалась на первомайский митинг. Дул легкий ветерок, плескались красные знамена.
Престарелый Андрей Пахомович Вавилов – и тот не усидел дома. Он шел в клуб, где молодежь устроила вечер самодеятельности. Дед этот был известен на всю деревню как глава рода Вавиловых. Он давно уже не помнил, сколько ему годов, а однажды, возвращаясь из леса с грибами, перед тем, как перебрести речку, снял холщовые подштанники, перекинул через плечо да так и прошествовал по всей деревне, позабыв надеть их обратно.
Андрюшка встретил прадеда у трибуны.
– Ты куда, деда? – спросил он, весьма озадаченный появлением худущего старика с вислыми белыми усами, все еще бодрого на шаг.
Старик даже не взглянул на такую мелочь, как Андрюшка. Неестественно прямо держа шею на ссохшихся костлявых плечах, не разгибая ног в коленях, шел он вперед, глядя куда-то поверх таежного горизонта.