Одиссея мичмана Д..., стр. 49
Конструкторские разработки Людевига обеспечили Дорогу жизни самым быстрым транспортом: буера при попутном ветре развивали скорость до 80 километров в час. Их так и называли – ветролеты.
Буеристы отряда зимней обороны ходили и в разведку, и в дозоры, доставляли боевые донесения… Вступали в рисковую игру с немецкими батареями и даже самолетами – выручали скорость, маневренность, сноровка шкотовых и рулевых…
«В блокадные зимы буера хорошо послужили флоту. Может, стоит отыскать или воссоздать буер тех лет? – вопрошает бывший начальник отряда зимней обороны В. Чудов. – Может, стоит установить его на пьедестал, скажем, в Центральном яхт-клубе города? Ведь это еще одна страница военной истории Ленинграда, и страница славная!»
Конечно, стоит… Только не забыть бы при этом назвать и имя конструктора – Николая Юльевича Людевига, матроса-охотника с «Пересвета».
Лион. 1930 год
Врангелиада забросила контр-адмирала Иванова-Тринадцатого во Францию. С женой, двумя сыновьями и дочерью он сразу же оказался на мели. И если бы не случай, который свел бывшего командира «Пересвета» с капитаном 1-го ранга Бенуа д’Ази, приятелем по стоянке в Порт-Саиде, где тот командовал французским броненосцем, семейству Ивановых пришлось бы весьма туго.
Бенуа д’Ази посоветовал перебраться в Лион, на свою родину, и снабдил адресами людей, могущих помочь с жильем и работой. Так Иванов-Тринадцатый до конца дней своих осел в «шелковой столице» Франции.
Иванов-Тринадцатый работал в местном ломбарде – сначала приемщиком вещей, потом счетоводом. Хозяину ломбарда, отставному сержанту колониальной полиции, льстило, что у него под началом настоящий русский адмирал. Порой, куражу ради, он покрикивал на «их превосходительство» и грозил увольнением.
В мае тридцатого года в окошечко ломбарда заглянул смуглый узкоглазый человек.
– Могу ли я видеть контр-адмирала Иванова-Тринадцатого?
– С кем имею честь? – вопросом на вопрос ответил приемщик вещей с замысловато изогнутыми усами.
Посетитель представился сотрудником японского консульства в Лионе и передал приглашение на званый ужин. Он же рассказал, как найти консульство: площадь Толозан, дом с гербом в виде золотой хризантемы.
Только за столом, накрытым в японском вкусе, Иванов-Тринадцатый понял, что его пригласили на празднование годовщины «победы в Цусимском проливе». Он уже хотел встать и уйти, но тут японский консул весьма церемонно преподнес ему шелковый Андреевский флаг.
– Япония умеет чтить мужество своих бывших врагов, – сказал консул. – Этот флаг изготовлен из японского шелка в знак уважения к последнему командиру «Рюрика».
Иванов-Тринадцатый подарок принял. Спустя три года сине-крестным полотнищем флага накрыли тело последнего командира «Рюрика» и «Пересвета»… Его зарыли на загородном сельском кладбище. И хотя на надгробии и выбито его имя, его никогда не прочтут соотечественники. Они сюда не приходят…
Мурманск. 1986 год
Я стоял на палубе рейсового катера, резавшего гладь Кольского залива, как вдруг навстречу – курсом в Баренцево море – вышло из-за скалистого островка могучее судно с высокой современной рубкой, с явно ледокольным развалом бортов. Низкое предвесеннее солнце золотило славянскую вязь на корме – «Пересвет».
Ледокол «Пересвет» шел на Новую Землю. Шел он из Мурманска – оттуда, куда не смог дойти его тезка-крейсер.
То было обыкновенное флотское чудо, когда погибший корабль воскресал в новом судне.
«Пересвет» воскресал не впервые. Это имя носило до 1918 года сторожевое судно, переименованное в «Борец за коммуну». «Пересвет»-«Борец» воевал на гражданской и захватил три года Великой Отечественной.
Красный флаг реял на гафеле нового «Пересвета».
А что же «Пересвет» порт-артурский и порт-саидский? Его останки так и покоятся на дне Суэцкого залива.
Жарким летом 1974 года к берегам Египта пришли, повторив путь старого броненосца, тральщики Краснознаменного Тихоокеанского флота, пришли по просьбе египетского правительства, чтобы обезвредить в Суэцком заливе минные поля, выставленные израильтянами. И снова громыхнул взрыв и вздыбились вода и пламень у борта одного из тральщиков. И снова моряки-тихоокеанцы геройски спасали корабль. И спасли. И разминировали залив.
Увы, спустя десять лет в этом горячем районе снова загремели таинственные взрывы. Неизвестные террористы выставили в Суэцком канале и Красном море мины, на которых за полтора летних месяца 1984 года подорвалось восемнадцать судов из четырнадцати стран. На сей раз коварные воды канала очищали американские вертолеты-тральщики.
Часть третья
СУДЕБ МОРСКИХ ТАИНСТВЕННАЯ ВЯЗЬ
Глава первая
СМЕРТЬ ФЛОТОПИСЦА
Ленинград. 1942 год
Три человека из неведомого мне поколения – Домерщиков, Ларионов, Людевиг… Никто из них не был выдающимся морепла вателем, государственным деятелем, исторической фигурой. Обычные люди необычного времени, вобравшего в себя четыре войны и три революции, стык веков и перелом эпох…
И как тут не вспомнить вещие слова Достоевского: «Никакое воображение не придумает вам того, что даст самая обыкновенная жизнь».
Это только кажется, что простые смертные исчезают бесследно. Стоит только очень захотеть, и канувшая в Лету жизнь всплывет и пройдет перед твоим взором причудливо-таинственной лентой – от начала до конца.
Мне было крайне важно узнать, какими были мои герои в свои последние дни и какими были дни, последние в их жизни.
С Ларионовым получилось довольно просто. Сотрудник Централь ного военно-морского музея Владимир Михайлович Сафонов, узнав о моем поиске, отодвинул какой-то стенд, открыл в толстой стене небольшую железную дверь, ввел меня в просторную, но глухую комнату без окон – не то каземат, не то камеру, – заставленную шкафами, моделями атомных подводных лодок, рамами картин, не нашедших себе места в экспозиции. То был загадочный и запретный спецхран музея, его секретная часть… Порывшись в одном из своих ящиков, Сафонов, бывший морской авиатор, положил передо мной тетрадь в черном клеенчатом переплете. То был «Вахтенный журнал» музея, который вел в первую – самую суровую – блокадную зиму ученый секретарь Леонид Васильевич Ларионов. Вел при свете коптил ки, негнущимися от холода и дистрофии пальцами.
Страницы этой воистину героической летописи были по-ко рабельному разбиты на три графы: дата, метеообстановка, случаи…
РУКОЮ ОЧЕВИДЦА: «3 декабря 1941 г. Ветер 6 баллов, т-ра – 12 °С. Свет в музее не горел. Сильное сотрясение здания музея от близко взорвавшихся бомб. 5.12.41. Делал доклад о научной работе. 7.12.41. Фактически перестали ходить трамваи.
Отдан выговор в приказе уборщицам Б. и Г. за опозданияна службу.
Переплетчик сдал альбом с наклеенной передвижнойвыставкой. 9.12.41.
У столяра А. Смирнова умер брат от дистрофии. Гроб делали в музее.
Подписка на военную лотерею – 20% от оклада.
11.12.41. В 3 часа падение снаряда в воду у Дворцового моста. Сильное сотрясение музея.
20.12. Пришел библиограф Густомесов. Весь желтый, опухший, блуждающие глаза – дистрофия. Начальник разрешил ему переночевать в музее, так как у него было мало сил, чтобыдойти до квартиры на улице Чайковского.
22.12. Воскресенье. Обстрел Петроградской стороны, Зверинской улицы. Снаряд попал в дом в шестидесяти шагах от дома №2, где живет Ларионов. У него 3 раза выбивал стекла.
23.12.41. На улицах стали появляться трупы людей, умерших отдистрофии. Милиция не успевает убирать. Густомесов с 20.12. так и лежит в музее. Через политотделвыхлопотал разрешение отправить его в один из морскихгоспиталей.
У некоторых сотрудников – куриная слепота, неумениеориентироваться в темноте.
25.12.41. – 10 °С. Ночью, в 2 часа, умер Густомесов. Гроб сделалмузей. Типикин уличен в воровстве дров. Квартиру Ларионова залило водой из фановых труб. Прибавили хлеба со 125 до 200 гр.