Белая карта, стр. 29

Немцы не раз и не два доставляли на подводных лодках к берегам Британской империи племенных вождей, которые поднимали мятежи и восстания и в индийском доминионе, и в североафриканских колониях. Ту же тактику они применили и против России в апреле 17-го. Разве что вместо субмарины был запломбированный вагон… И человеку с русским именем, еврейским отчеством, калмыцкими скулами, марксистскими идеями и германскими кредитами удалось сделать то, чего от него ждали в Генеральном штабе кайзера, – вывести Россию из войны, заключить сепаратный договор на ультимативных началах и разжечь чудовищную гражданскую войну на три изнурительно долгих обескровливающих года.

Они сойдутся друг с другом, как вожди схватившихся намертво армий: Красной и Белой. Известно, чем кончилась эта схватка. Но мало кому известна расшифровка той телеграммы, которой первый – решил судьбу второго:

«Ленин – Склянскому

Пошлите Смирнову (РВС-5) шифровку: (шифром), Не распространяйте никаких вестей о Колчаке. Не печатайте ровно ничего. А после занятия нами Иркутска пришлите строго официальную телеграмму с разъяснениями, что местные власти до нашего прихода поступили так (то есть расстреляли Колчака. – Н. Ч.| под влиянием угрозы Каппеля и опасности белогвардейских заговоров в Иркутске.

Ленин
Подпись тоже шифром, Беретесь ли сделать архинадежно?»

Все было сделано по-большевистски архинадежно и иезуитски скрытно…

А пока оба они вдыхали сырой воздух питерской осени, ничуть не догадываясь, что идут навстречу друг другу с разных концов света…

МЛАДОФЛОТЦЫ

Осень 1905 года. Санкт-Петербург

Появляться на Невском проспекте во флотской фуражке было рискованно. «Самотопы!» – это далеко не самое обидное слово, которое могли бросить морскому офицеру из публики.

Взбудораженное неудачной войной и революционными взрывами общество не могло ни объяснить, ни тем более простить катастрофу морской мощи государства, столь грандиозную, что подобий ей не могли припомнить ни в ближнем времени, ни в дальних веках.

Известно: сильные натуры обращают горечь поражения в энергию борьбы, воссоздания, даже если начинать приходится заново.

Колчак, больше чем кто-либо из его сослуживцев, мог без ущерба для чувства личной чести уйти в чистую науку и безбедно строить карьеру гидрографа, географа. Большая Константиновская медаль открывала перед ним блестящую академическую будущность.

Но он в третий раз сменил освоенное поприще на новую стезю. С группой таких же деятельных и честолюбивых офицеров Колчак сколотил своего рода мозговой центр, который должен был выработать главные идеи преобразования Российского флота, возродить его из руин и превратить в ощутимую морскую силу. Движили ими не только, национальные амбиции, но и предощущение новой, вызревающей, небывалой в мире войны, к которой лихорадочно уже готовились Англия и Германия, Франция и Турция, Италия и Австро-Венгрия… На верфях трех континентов закладывались дредноуты и подводные лодки, авиаматки и скоростные эсминцы…

Мозговой центр именовался скромно – кружок, дабы не раздражать адмиральский синклит морского ведомства непомерной дерзостью нового дела, за которое самодеянно, а не по высочайшему повелению и не по министерскому приказу взялись молодые офицеры, среди которых самым старшим по чину был капитан-лейтенант Колчак; но и он, вопреки привычной службистской логике, не возглавлял Санкт-Петербургский военно-морской кружок, а был лишь помощником председателя – лейтенанта А. Н. Щеголева. И масштаб проблем, за которые взялись кружковцы, был совершенно им не по чину – создание новой морской стратегии, разработка современной тактики боевых действий на море, определение перспектив развития вооружений флота, выработка концепции судостроительной программы, реорганизация структуры морского ведомства.

Будущее показало, что кружок с полным правом мог величать себя могучей кучкой (тем более, что в ее состав входил и лейтенант В. Римский-Корсаков, родственник знаменитого композитора). Когда младореформаторы осмелились подать через головы начальства государю императору проект создания Морского генерального штаба, призванного стать подлинным мозгом флота, авторы записки пережили немало томительных дней. Или с златого шпица Адмиралтейства сорвутся испепеляющие молнии, или… Готовились к худшему – к увольнению за вольнодумство и самоуправство. Тем ошеломительнее оказался результат. Монаршая резолюция гласила: создать незамедлительно.

К весне 1906 года Морской генеральный штаб был сформирован. Начальником ведущего – Тактического – отдела назначили отнюдь не маститого адмирала, а героя этой книги – капитана 2 ранга Александра Васильевича Колчака. Ему не было в ту пору и тридцати двух лет.

Не оставляя службу и на день (как и всякое новое дело, она требовала предельного напряжения), Колчак находил время, чтобы читать лекции в Николаевской Морской академии по курсу «Служба генерального штаба во флоте».

Морской генеральный штаб, или Генмор, как его называли в обиходе, вобрал в круг своей деятельности весь спектр военно-морских проблем, столь актуально намеченных кружком. И не было ни одной сколь-нибудь крупной разработки Генмора, в которой не участвовал бы всегда собранный, современно и остро мысливший начальник тактического отдела.

Полярный первопроходец, боевой командир перевоплотился в первоклассного штабиста, аналитика, организатора. Более того – в блестящего публициста, умевшего заворожить и слушателей, и читателей. Именно в эти предвоенные годы, когда заново решалась судьба русского флота – нужны ли вообще России боевые корабли, а если нужны, то какие? – в «Морском сборнике» и гражданских журналах появлялись одна за другой боевитые полемические статьи, подписанные: «Капитан 2 ранга – А. В. Колчак».

Трудно представить себе более сложную – нервную, разноречивую и откровенно враждебную аудиторию для оратора-мариниста», чем члены только что учрежденной Государственной думы, «думы народного гнева». Не боясь депутатского гнева, как не страшился он ни арктической стужи, ни японской шимозы, в зал входил худощавый, неулыбчивый морской офицер и занимал место за лекторской кафедрой, как когда-то – мостик миноносца. Своей искренней верой, железной логикой, ясным слогом докладчик заставлял своих влиятельных слушателей всерьез задуматься о морской силе державы. И, как отмечал наблюдатель того времени, «постепенно скептическое отношение членов думы и общества к флоту сменилось полным сочувствием». Можно смело утверждать, что переменой атмосферы флот был обязан в значительной мере влиянию работы капитана 2 ранга Колчака. Это было горячее время борьбы за возрождение флота и за реорганизацию наших судостроительных заводов.

Впрочем, у Колчака были серьезные оппоненты и во флотской среде. Предметом ожесточенных споров стали подводные лодки. Колчак, как и многие военные теоретики того времени, недооценивал их роль в грядущих морских сражениях, относя их к вспомогательным, второстепенным силам флота. Однако первые же эпизоды мировой войны, когда германская субмарина «U-9» потопила три английских крейсера один за другим, когда в считанные минуты исчез с поверхности моря русский крейсер «Паллада», торпедированный из-под воды «U-26», заставили считаться с подводными лодками, как с мощным наступательным оружием. Колчаку самому пришлось потом создавать противолодочную оборону на Черном море. И тем не менее он до конца оставался сторонником сильного линейного флота. Возможно, довлел над ним порт-артурский опыт, возможно, авторитет британских стратегов, признанных законодателей морской войны. Впрочем, «линкорофилия» не сыграла роковой роли в деятельности Колчака как флотоводца.

Нет худа без добра. Страшно представить себе, что было бы, если бы Россия вступила в мировую войну с кораблями, построенными еще в конце 19 века или даже в начале 20-го. А ведь все эти «цусимские» и «порт-артурские» броненосцы вполне могли дотянуть до 1914 года, как дотянули до нее легендарный «Варяг» и менее известные «Пересвет» и «Полтава».