За секунду до выстрела, стр. 47

Я считала, что она встречается с Жорой. И вот однажды она пропала, потом мы узнали, что она в больнице. Как-то вечером, когда я пришла домой, у самой калитки меня встретил Жора и спросил, знаю ли я, что случилось с Ирой. Я ответила, что не только я, но и все девчонки знают об этом. Тогда Жора достал финку и сделал вид, что чистит ногти, а сам говорит мне: «Детка, если где-нибудь когда-нибудь или кому-нибудь ты скажешь хоть словечко, с того момента отсчитывай последние часы своей короткой юной жизни». Я, конечно, испугалась и говорю: «Что я, Ира же сама все скажет». А он мне с такой злостью прошипел: «Не беспокойся, не скажет, ей уже никогда не очухаться. Но если в милиции что-либо узнают, так это сорвется только с твоих красивых губ. Поэтому, Томочка, — он взял меня за подбородок, — не стремись к участи Ирки».

И он ушел. Я всю ночь не спала, лежала в постели и дрожала. Так что не думайте, что по какому-нибудь злому умыслу не говорила, мне страшно, очень страшно...

Девушка заплакала, закрыв лицо руками. Сквозь рыдания она проговорила:

— Я поэтому и Лене сказала — не говорить, что мы ходили в клуб строителей.

Славин налил ей воды.

— Тамара, а с ребятами, с которыми в клубе познакомились, вы теперь встречаетесь?

— Что вы, нет! Мы все вечера дома сидим. Хорошо, что с Леной рядом живем.

— Скажите, а эти ребята знают Жору?

— С их слов я поняла, что они его знают как посетителя танцев.

— Фамилии ребят вы знаете?

— Нет, только имена. Но я знаю, что они работают на стройке, а живут в общежитии по улице Пугачевской. Мы как-то с моим знакомым Петей шли мимо длинного одноэтажного барака, и он сказал, что здесь они живут.

— Расскажите мне, пожалуйста, как выглядит Жора.

Девушка задумалась, потом, медленно выговаривая слова, вслух начала вспоминать его приметы:

— На вид ему года двадцать четыре. Рост выше среднего, приблизительно такой, как ваш.

— Значит, сто восемьдесят сантиметров. А волосы?

— Волосы длинные, темно-русые с каштановым оттенком.

— Глаза какие у него?

— Карие. Густые брови и длинные ресницы.

— А лоб какой, подбородок?

— Лоб... такой высокий... прямой, подбородок... круглый. Да, у него нет верхнего переднего зуба. Отпустил маленькие светлые усики. И еще... у него руки большие, кожа красная, пальцы толстые с очень короткими ногтями.

— Не заметили на лице родинок или на руках татуировок?

— Нет, хотя... постойте, у него справа под правым глазом есть чуть заметный вертикальный шрам. И еще у него, наверное, все время мерзнут руки. Он там в клубе, и даже тогда, когда меня у дома подкараулил, руки все время в рукавах прятал.

— Как он был одет?

— Пиджак светло-коричневый, чуть приталенный, брюки ярко-синего цвета, книзу расклешенные, туфли коричневые с тупыми носами. Мне показалось, что он немного сутулится.

— В разговоре его не заметили каких-либо характерных особенностей? Может, картавит?

— Нет, говорит он чисто по-русски, любит возвышенный слог.

— Не рассказывал о себе что-нибудь: о профессии, роде занятий, месте работы, месте жительства?

— Нет, может, Ире что-нибудь и говорил, а мне с Леной — ничего.

— Спасибо вам, Тамара. За себя не беспокойтесь, никто вас и пальцем не тронет. Возможно, мне еще придется побеспокоить вас.

— Ничего... я же понимаю.

— Да, кстати, вам же идти домой мимо улицы Пугачевской?

— Да, мимо.

— Тогда я вас провожу, а заодно вы мне барак покажете, где ваши знакомые живут. Один из них Леонид?

— Да, с ним Ира в первые вечера танцевала.

— Второй — Петя, а третьего как звать?

— Вася. Да о нем-то наверняка Лена сказала.

— Я же протокол допроса не читал.

Они вышли из отделения. На дворе уже было темно. Ветер приятно освежал лицо. Было тихо, только изредка доносились сигналы автомашин, проносившихся по центральным улицам города. Чтобы сократить путь, Славин повел девушку напрямик через болото. Лето было сухое, и он уже много раз ходил этой дорогой. Во дворе одного из домов горел костер, оттуда доносились звуки гармошки. Владимир подумал: «Жаль, что сейчас нет рядом со мной Риты. Интересно, что она ответит на мое письмо?»

Вскоре они пришли на Пугачевскую улицу. Барак, о котором рассказывала девушка, был третьим с краю, и Славин осветил его номер фонариком, а затем предложил:

— Ну что, пошли дальше?

Девушка смутилась:

— Я здесь уже и сама дойду, вы можете не провожать.

Славин шутя возмутился:

— Вы считаете меня плохим кавалером? Да я такого не потерплю! Вперед!

Марушко рассмеялась, и они пошли дальше.

КАПИТАН КУПРЕЙЧИК

После гибели Мочалова Алексей не находил себе места. Все валилось из рук, ночами плохо спал. Только закроет глаза — и снова видит то падающего на снег Петра, то мертвенно-бледное лицо Тани, ее беззвучно шевелившиеся губы. Навсегда останется в памяти Алексея тот день, когда несчастье обрушилось на семью Мочалова. Вместе с начальником управления и врачом Алексей поехал в дом Петра. Услышав страшную весть, Татьяна Андреевна не вскрикнула и не заплакала, она медленно опустилась на диван и остановившимися глазами смотрела в одну точку. Казалось, она ничего не видит и не слышит. Уткнувшись в ее колени, громко плакала Юля. Татьяна Андреевна отяжелевшей рукой машинально гладила ее по голове. Растерянный и бледный Ваня стоял возле них. Он хотел увести и успокоить сестру, но боялся отойти от матери, зная ее слабое сердце. Смотреть на все это было невыносимо тяжело. Алексей понимал состояние Татьяны Андреевны. Она же теряла Петра второй раз. Юля и Ваня рассказывали, как трудно справлялась с горем мать, когда получила похоронку во время войны. В душе Купрейчика клокотала ярость: человек, прошедший всю войну, выжил, потерял, потом снова нашел свою семью и вдруг погиб в центре города в мирное время от руки предателя и бандита! Даже то, что Алексей сам совершил возмездие, не приносило ему облегчения.

Он часто приходил к Татьяне Андреевне и ее детям в их небольшую двухкомнатную квартиру, предоставленную им после гибели Мочалова, и подолгу сидел, не находя слов утешения. Алексей видел, как неожиданное горе надломило Татьяну Андреевну. Похудевшая, задумчивая, она часами отрешенно сидела молча.

Как-то в воскресенье, когда Купрейчик вместе с женой были у Мочаловых, к нему подошел Ваня. Высокий, черноглазый, с упрямой складкой у рта, очень похожий на отца, он тихо сказал:

— Алексей Васильевич, я бы хотел с вами поговорить. — И, не дожидаясь ответа, вышел в соседнюю комнату.

Купрейчик пошел следом. Ваня прикрыл поплотнее дверь и посмотрел в глаза дяди:

— Я хочу после школы пойти в милицию. Как вы на это смотрите? — И, не дав Купрейчику даже рта раскрыть, с жаром сказал: — Поймите, я обязан продолжить дело отца! Я хочу бороться с нечистью.

Купрейчик обнял парня за плечи:

— По-моему, ты правильно решил, Ваня. Оканчивай школу, готовься к этой нелегкой работе.

В комнату вошла Татьяна Андреевна. Она сразу же поняла, о чем шла речь, и, обращаясь к сыну, сказала:

— Что, опять ты за свое? Прекрати сейчас же! Не пущу я тебя в милицию.

— Мамочка, не обижайся, но я впервые в жизни не послушаю тебя. Пойми, я еще при жизни папы так решил, и он меня поддержал. А сейчас я обязан работать в милиции. Это — цель моей жизни.

Купрейчика назначили начальником отделения милиции, где раньше работал Мочалов. На плечи молодого начальника легли новые заботы.

Алексей чувствовал, как внимательно присматриваются к нему подчиненные. Мочалова очень любили и уважали в отделении и нового начальника встретили с некоторой настороженностью. Купрейчик понимал, что только от него зависит, будет ли он пользоваться авторитетом у сотрудников. Коллектив был хороший. Дух Мочалова чувствовался: людей приучать к порядку и дисциплине не надо было. Купрейчик часто бывал в райкоме партии, откровенно рассказывал секретарю о своих трудностях, переживаниях и сомнениях. Секретарь райкома не жалел времени для нового начальника милиции, и это помогло ему быстрее освоиться на новом месте.