Прощай, пасьянс, стр. 17

Он сделал еще шаг и по острой боли в голени догадался, почему эти девушки кажутся выше всех.

Потому что они, догадливые, принесли с собой скамеечку и теперь стояли на ней среди толпы.

Федор очнулся от наваждения, когда второй тычок в бок не смягчил даже мех его дохи. Он скосил глаза посмотреть, чем же ткнула его старуха.

Острым ногтем, вот чем. Федор передернул плечами, увидев, какой длины у нее ноготь на указательном пальце. Сейчас она чесала им нос, на кончике его торчал толстый седой волос. Лучше бы выдернула его своими когтями, с досадой подумал Федор. Ишь какой крепкий, не слабее, чем коготь ловчего сокола. Федор на всякий случай отодвинулся от нее.

Теперь он с жадностью разглядывал привлекшие его внимание золотоголовые создания.

Они оказались совсем юными и еще более одинаковыми, чем издали. Они не отрываясь смотрели на уже выходящего из собора императора, то и дело хватая за широкий рукав свою предводительницу. Она снисходительно улыбалась, глядя то на одну, то на другую. Федор напряг слух, чтобы уловить, на каком языке шепчет она им что-то.

Слух у Федора был отменный, от деда. Говорили, он не упустит храпа медведя в зимней берлоге.

— Мария, закрой рот, — услышал он и испытал такое же облегчение, какое, вероятно, испытывал его дедушка, уловив тот самый медвежий храп.

Они русские, понял Федор. Господи, они русские! Сердце его заколотилось. Он не сводил глаз с той, которую назвали Марией. При всей одинаковости сестер к ней его влекло сильнее. Ему казалось, что от нее исходит тонкий аромат летних полевых цветов.

— Федор! — Отец дернул его за рукав. — Вернись к нам, — потребовал он.

Федор попятился, чувствуя себя как человек, ослепленный яркой вспышкой солнца.

Впрочем, так это и было. На самом деле он ослеплен. И как потом выяснилось, навсегда… Но это было потом, хотя о самого начала он подозревал это.

8

— Фе-ед-о-ор! — наконец услышал он голос жены. — Где ты? — Она махала рукой перед его глазами, взгляд которых остановился в прошлом. — Ты где? Ох, слава Богу. Лиза, он снова к нам вернулся! — Мария смеялась. — Далеко ли уплыл? Уже в самой Америке, верно? — допытывалась Мария.

Федор очнулся и посмотрел на сестер, которые сидели за одним столом с ним.

— Верьте или не верьте, ваше дело. Но я путешествовал в прошлое.

— Куда же? — спросила Лиза. Федор вздрогнул, снова не в силах согласиться с тем, что если не видеть, то можно подумать, это говорит его жена. Тот же голос, низкий и незабываемый. Те же интонации. Спокойные, но требовательные.

— В собор Парижской Богоматери.

— Вот как? Что же ты там увидел на сей раз? — Это спрашивала Мария, вне всякого сомнения, потому что он видел, как двигаются ее алые полные губы.

— Все то же самое, — сказал он.

— Не вредно снова съездить в Париж. Увидеть иную картину. — Сестры сказали это хором. Они часто так говорили, он просто забыл об этом за то время, пока Лиза была замужем за Жискаром.

— Не думаю, что увижу что-то более потрясающее, чем двух хитрых девиц, которые влезли на скамеечку, чтобы оказаться выше всей толпы.

— Это была табуретка для ванны, — заметила Лиза. — У нас в парижском доме была ванна на высоких лапах.

— Как будто на звериных, — поддержала ее Мария. — Чтобы в нее залезть — без скамеечки никак.

— А придумала наша тетя, она очень практичная. Она сказала: зачем идти туда, если из-за людских голов все равно ничего не увидишь? — объяснила Лиза.

— Наш батюшка хохотал до слез, когда узнал о такой проделке. Но потом, успокоившись, похвалил. Он всегда хвалит всех за находчивость. Он сказал: а кто запрещает брать с собой скамейки на коронацию императора? Я не видел таких указов. А если не видел — значит, можно.

Мария добавила:

— Когда ты сделал мне предложение, батюшка подумал и сказал… Помнишь, да, Лиза? — Мария повернулась к сестре.

— Конечно, помню.

— Да, он сказал, что отныне издал бы указ о том, что юные девушки обязаны брать с собой скамеечки на коронацию императоров. Чтобы их могли заметить будущие женихи.

Федор засмеялся:

— Мудрейший человек ваш батюшка!

— Он всегда был таким, — сказала Мария.

— Он и сейчас такой, — согласилась Лиза.

— По-прежнему весь в книгах? — поинтересовался Федор.

— А в чем же ему быть? Ты вот из купцов, да? Поэтому что с тобой ни делай, сколько языков ни выучи, а все твои старания будут направлены на торговлю. Верно? — спросила Лиза, в упор глядя на Федора.

Ему показалось, она стала больше отличаться от Марии. В лице появилась дерзость. Что ж, жизнь кладет отпечаток и на одинаковые лица. Вон взять цветы мака, который словно лес-подрост стоит стеной у их забора, и сравнить с тем, что выбился за его пределы. Тот уже с иными бутонами, другого оттенка. Но ничего, решил Федор, здешний воздух снова уравняет лица сестер. А также мысли и настроения.

Он вдруг почувствовал некоторую печаль, подумав о том, что они могли бы родиться разными. Тогда он лишился бы чего-то особенного. Какой-то игры, что ли. Может, потому, что всякий раз, когда он безошибочно узнавал Марию, его сердце переполнялось гордостью — как чутка его любовь.

— Верно, — сказал, Федор, поднося ко рту пышный пирог с черемуховым маслом. — Как верно и то, что ты никогда не ела таких пирогов, Лиза. Даже в Париже.

— С черемуховым маслом? — в раздумье повторила Лиза. — Такое бывает?

— Только в нашем купеческом городе Лальске.

Лиза покрутила перед глазами пирог, который протянул ей на серебряной тарелочке Федор, стараясь получше рассмотреть его и уловить запах.

— Расскажи, Федор, как его делают, — подталкивала Мария.

— Ты на самом деле знаешь как? — Лиза вскинула тонкие брови. — А не только ваша повариха Глафира?

— Знаю, — ответил Федор и подмигнул жене.

— Тогда рассказывай.

— Нужны размолотые в муку черемуховые ягоды. А еще тыква, сливочное масло и сметана, — перечислял Федор, отложив свой пирог на край серебряной тарелки… — Срезаешь верхнюю часть тыквы, очищаешь изнутри от семечек и волокон, накрываешь, будто крышкой, срезанной верхушкой и ставишь париться в русскую печь.

Лиза кивала, откусывая от пирога небольшие кусочки.

— Дальше, — требовала она.

— Можно подумать, ты станешь делать такое масло и печь пироги, — засмеялась Мария.

— Может быть, я собираюсь произвести фурор в Европе своими пирогами. Ты не подумала об этом?

— Ты снова собираешься в Европу? — спросила Мария и настороженно посмотрела на сестру.

— Возможно. — Лиза пожала плечами. — Кто знает… Но не в ближайший год, — поспешила она добавить. — Это так же точно, как точно то, что я хочу узнать остальные подробности приготовления черемухового масла, Федор.

— Вынимаешь из духовки тыкву, — охотно продолжил он, — отделяешь от кожуры, соединяешь ее с черемуховой мукой, сливочным маслом, сметаной и ложкой меда. Все хорошо перемешиваешь и ставишь на холод. А когда печешь пироги, добавляешь в муку. Вот такие пироги, — закончил он.

— Замечательные пироги, — похвалила Лиза.

— Давай бери, — угощал ее Федор. — А то ничего тебе не оставлю.

— Не оставишь? — с сомнением повторила Лиза, ее губы уже приготовились сложиться в насмешливую улыбку от пришедшей в голову мысли, которая сейчас явилась совершенно некстати. Потом она быстро спохватилась: нет, ту мысль, которая постоянно вертится в голове, надо затолкать подальше, поглубже. Сейчас он говорит только о черемуховых пирогах.

— Он пугает тебя, Лиза, — поспешила на помощь сестра, которая уловила интонацию Лизы и поняла, о чем та подумала. Потому что и она сама неотрывно думала о том же.

Мария порозовела. Федор заметил и принялся ее успокаивать:

— Да, конечно, оставлю я ей всего, чего она хочет.

Мария порозовела еще сильнее.

— Не веришь? Ты думаешь, я такой жадный? — не отступал Федор.

Мария вскочила со стула.

— Пойду скажу Глафире, чтобы достала орехов из ларя в кладовой.