Кроваво-красный (СИ), стр. 77
Полчаса… Надо выдержать и постараться, чтобы бой не перешел в беготню от скелета по залу, как было в прошлый раз и за что пришлось еще десять минут провести на тренировке, скрипя зубами и сдерживая рвущиеся наружу слова, которые произносить при начальстве совершенно не следовало, несмотря на то, что адресованы они были собственной слабости.
Удар, шаг назад, блок, выпад. Шаг в сторону, удар по костям. Шаг вперед, выпад.
А может, не так все и ужасно, и еще выйдет чему-то научиться. Хотя, признаться честно, выбора у нее уже нет — она сделала его, попросившись на обучение. Или даже раньше — когда в порыве потренироваться в стрельбе забрела в этот форт, даже не предполагая, чем это обернется. И вопреки ноющей боли во всем теле, синякам, в которые вечерами приходилось втирать мазь, и постоянному осознанию собственного ничтожества, об этом выборе она не жалела.
***
Поздней ночью, когда Терис зашла в кабинет, огонь в жаровне уже догорал, а половина свечей на столе погасла, оставив в темноте горы бумаг. За последние дни их несколько поубавилось, хотя по-прежнему оставалось ясным, что работы еще много, настолько много, что она уже была готова предложить свою помощь. Хотя бы рассортировать, разложить по датам, запечатать — для этого большого ума не надо, а читать она умеет, разберется.
И предложение помочь почти прозвучало, когда до нее дошло, что неподвижно застывший в кресле Спикер давно заснул, все еще сжимая в руке не то книгу, не то рабочие документы. Беззвучно развернувшись, убийца аккуратно поставила на полку взятую два дня назад книгу по медицинской алхимии и так же тихо, затаив дыхание, прокралась к выходу.
— Останься, — донеслось до нее, когда до двери оставалась пара шагов, и она обернулась.
— Я думала, вы спите. Я не разбудила?
— Нет.
— Вы...нормально себя чувствуете?.. — с некоторым ощущением тревоги Терис приблизилась к креслу, заглядывая в как всегда непроницаемое лицо Спикера.
— Поражен до глубины души и заинтригован. Буду очень признателен, если прочитаешь дальнейшее вслух, — не открывая глаз, он протянул ей довольно толстую пачку листов, раскрытую на середине, где бумагу покрывали строки, написанные смутно знакомым почерком.
Ее почерком.
Хорошо подделанным почерком, чуть более ровным и разборчивым ровно настолько, чтобы текст читался с первого раза.
Альга воистину мастер своего дела, только сейчас вместо радости почему-то внутри разлился холод, и пробудилось желание под любым предлогом отказаться от чтения.
— Спикер, может, вам помочь как-то?.. — несмотря на все усилия, в голос прокралось несомненно породившее подозрения беспокойство, — Я бумаги разобрать могу, разложить.
— Не стоит, я сам. Лучше почитай.
— У меня плохо получается вслух…
— Можно без выражения.
Терис послушно взяла настойчиво протянутый ей отчет в отчего-то трясущиеся и похолодевшие руки и села на стул рядом с креслом, лихорадочно пытаясь сосредоточиться на тексте. Кривые буквы резали глаз, но все же были понятны, куда понятнее, чем ее обычные каракули, и складывавшиеся из них слова читались без особого труда.
— За окном светила луна, и в ее свете тонули улицы, сменившие маску дневной добродетели на ночную личину разврата. Пьяная стража шумела, и им вторили визгливым смехом куртизанки, вышедшие на ночную охоту... — Терис осеклась, дочитав предложение, и почувствовала, как по спине ползет неприятный холод.
— Ты продолжай, продолжай. Куртизанки и разврат упоминаются уже в пятый раз на последних двух страницах.
Полукровка судорожно вздохнула, зажмурив глаза в смутной надежде, что все это сон. В тот вечер Альга выпила и, возможно, именно вино подвигло ее на написание подобного. И, что хуже, во время написания отчета где-то рядом лежала читаемая в те дни данмеркой «Похотливая аргонианская дева».
— Задание, исполняемое мною во имя Ситиса и Матери ночи, было жестоко и грязно осквернено мерзкой и греховной фантазией заказчика. Все мое существо протестовало против этого, и малиновое платье... — Терис глубоко вздохнула, чувствуя, как перед глазами плывут разноцветные пятна, — будто бы душило меня, ставя клеймо падшей женщины, подверженной всяческим низменным порокам. И вот, не в силах слышать больше этих непристойных звуков, в ночи наполнявших город, я отвернулась от окна в надежде, что уже близка минута окончания моих мучений, и Франсуа Мотьер, этот низкий, недостойный человек, скоро будет считаться умершим. Но, стоило мне обернуться, как сердце мое содрогнулось от ужаса, ибо увиденное задело самые тонкие струны моей непорочной души... — взгляд Терис пробежал дальше, и она почувствовала, как уши начинают гореть.
— Спикер...я...я не могу дальше читать.
— Готов поспорить, что там детальное описание, смущающее твою непорочную душу.
Полукровка кивнула, сжав в руках злополучный отчет, текст которого уже поплыл перед глазами, больше всего хотевшими никогда ничего подобного не читать. Во всяком случай не вслух и не при начальстве.
— Терис, объясни мне, где тут логика? — Люсьен Лашанс открыл глаза и посмотрел на нее до ужаса спокойно и серьезно, — Писать отчеты в стиле "Аргонианской девы" ты не стесняешься, а вслух свое творчество прочитать не можешь. Вопиющая непоследовательность в действиях.
— А откуда вы знаете, как написана "Дева"? — сорвался вопрос, и от изменившегося взгляда Спикера Терис очень сильно захотела провалиться под землю.
Мысли окончательно спутались и, завязавшись в морской узел, выдали полное стыда и паники понимание того, что ее слова прозвучали как-то совсем не так, как было задумано. Об этом же свидетельствовал и взгляд Лашанса, в котором искреннее желание придушить ее сочеталось со сдерживаемым весельем.
— Я...наверно, пойду?.. — проронила она через бесконечно долгие мгновения тишины.
Спикер не сразу кивнул, аккуратно вытаскивая отчет из судорожно сжатых пальцев убийцы.
— Да, иди спать, ты устала. А я пока ознакомлюсь дальше с твоим литературным творчеством.
— Не надо…
— Терис, такие отчеты — большая редкость. Сразу видно, что ты крайне серьезно относишься к работе, раз контракт оставил у тебя такое…неизгладимое впечатление. Иди, ты свободна.
— Спасибо, — Терис неловко поднялась и на негнущихся ногах побрела к двери, пятясь первые пять шагов, — Спокойной ночи.
— И тебе спокойной. Надеюсь, твои сны будут лишены описанных здесь образов, которые так глубоко тебя потрясли. Но если вдруг будут сниться кошмары, обращайся, у меня есть отличное снотворное.
Мысли, и без того пребывавшие в полном смятении, исчезли вообще во избежание появления совсем нездоровых. Стрелой вылетев в коридор, Терис спотыкающимся шагом побрела к лаборатории, с каждым мгновением все глубже осознавая происходящее. Давно зародившееся горькое удручение от собственной безграмотности становилось все сильнее, и теперь к нему добавилась досада на общеизвестное коварство темных эльфов, вкупе с вином и чтением произведений Кассиуса Курио способное творить совершенно ужасные вещи.
Глава 39
Утро тридцатого числа месяца Морозов выдалось тихим и пасмурным. Не прекращавшаяся в последние три дня вьюга успокоилась, вой ветра умолк, и даже холод не так сильно вгрызался в уши и нос, как вечером. На прояснившемся бледно-голубом небе светило тусклое солнце, и в его лучах искрились сугробы по сторонам дороги и сверкали льдинки на ветвях деревьев, а далеко позади нестерпимо ярко горели белизной крыши едва начавшего просыпаться Чейдинхолла.
Сказочно прекрасное утро обещающего быть совершенно не сказочным дня...
Небольшое поселение, темневшее среди снега, приближалось с каждым шагом, а вместе с этим росло и напряжение, нахлынувшее сразу после пробуждения и не отступившее за полтора часа пути от форта.
Почему-то за всю неделю, прошедшую после подслушанного разговора, Терис ни разу не посещали мысли о Харберте. Время от времени с грустью вспоминался Корнелий, но раздумья о его смерти длились недолго: Спикер не давал сидеть и предаваться горю и гнал или на тренировку или в лабораторию, готовить мази от ушибов. После нескольких часов, проведенных с клинком в руках или над колбами, и вода на нижних уровнях казалась не такой уж холодной, и лавка со шкурами становилась удобнее обычного, а все мысли сводились только к тому, чтобы поскорее заснуть. Снов, вопреки страхам постоянно видеть окровавленное тело Корнелия, тоже не было: Терис проваливалась в густую черноту забытья и выныривала из нее, когда в лаборатории раздавались шаги Спикера.