Кроваво-красный (СИ), стр. 156
— Благодарю. — Бледные губы душителя нервно дрогнули, но, так и не сложившись в улыбку, застыли гримасой вымученного расположения. — Да хранит вас Ситис. Терис…
Скелеты скрипнули костями, и душитель исчез в коридоре, увлекаемый ими к выходу из форта. Они не касались его, не поднимали оружия — до тех пор, пока он не сопротивлялся. Убийца не сомневалась, что они применят силу, сделай душитель хоть шаг в сторону.
— С ним ничего не случится. — Выдержка дала трещину, и Лашанс не стал скрывать сожаления. — Он не так глуп, чтобы попытаться вернуться.
Страх сказать лишнее боролся с желанием заступиться за душителя, и Терис промолчала, прислушиваясь к затихающим вдали шагам. Неспешным, ровным, не выдававшим попытки бежать или вступить в бой с мертвыми.
Матье служил Аркуэн, и на этом заканчивалась вся его вина. Он помогал ей осенью, он сожалел об Очищении…
Он принадлежал к числу тех, кого Спикер подозревал, и это пересиливало все остальное, держало душителя на грани смерти каждый раз, когда он оказывался рядом.
— Вы думаете, что он виновен? — Нелепый вопрос не находил в мыслях ответа. Зачем ему это? Ради чего? Матье провел в убежище Чейдинхолла несколько лет и даже сейчас пытался не портить отношений, насколько было возможно. Ему дали рекомендации, позволившие стать душителем, и он верно служил Черной Руке, научился выживать с Аркуэн…
— Пока нет доказательств. — Неестественная уверенность выдавала нечто, пугающе близкое к паранойе. — Но здесь ему делать нечего.
— Он пришел попросить прощения. — Попытка возразить разбилась о тяжелый, заставляющий замолчать взгляд.
— Он уже просил у меня разрешения приехать. Хотел извиниться перед тобой и спрашивал, как ты себя чувствуешь. — Убийца наконец опустился на прежнее место, и раздражение в его голосе понемногу утихло. — Я дал ему понять, что не стоит. И я не знаю, на что он рассчитывал, когда пришел.
— Может, правда переживал? Все же он раньше работал у вас и…
— Он никогда не нарушал запретов. — Люсьен Лашанс медленно покачал головой, отрешенно рассматривая клинок кинжала. — Никаких. И всегда понимал намеки. Ему не нужно было долго объяснять, что его не хотят видеть. В последнее время он слишком настойчиво выражает свое сочувствие и желание помочь. И мне это очень не нравится.
Глава 69
Голоса в таверне гудели ровно, напоминая о жужжании пчел над лугом около Чейдинхолла. Терис давно перестала прислушиваться к словам, ловя лишь интонации — пока что спокойные: город встревожил только недавний набег гоблинов на чью-то ферму. Но и сетования на это неприятное событие затихали, лишившись смысла с тех пор, как бойцы Гильдии зачистили логово тварей. Смерть Филиды тоже осталась в прошлом, и имя покойного командора прозвучало лишь раз в рассказе старого солдата, некогда служившего в Легионе.
Трагическая гибель бесстрашного служителя закона затерялась среди событий, менее важных для истории, но не для людей. Кто-то ограбил ювелира, не вернул долг сосед, вышла замуж за стражника дочка кузнеца, и теперь какой-то охотник от души напивается, заливая горе.
Так же сотрется из их памяти и Кейлия Драконис, когда слух разнесется по городу и горожане пресытятся пересудами о ранней смерти единственной женщины в страже Лейавина.
Кейлия Драконис улыбалась и благодарила за посылку от матери. Справлялась о ее здоровье и сокрушалась, что не смогла приехать помочь по дому, слишком занятая делами города. Сожаление в ее интонациях соперничало с гордостью, и она взяла верх, когда женщина коснулась своего высокого положения, заслуженного тяжелым трудом. У нее были те же глаза, что у Перении и Маттиаса — зеленые, цвета травы с заблудившимися в ней лучами солнца, те же густые рыжеватые волосы. Такая же несколько тяжелая челюсть, как и у брата. Сходство усиливал доспех, который она носила, даже когда в нем не было необходимости. Может, смерть Филиды научила быть осторожнее, а может, неуемное чувство собственного превосходства брало верх, и кираса с гербом заменила для нее наряды. Первая и единственная женщина в городской страже... Наверное, отец гордился бы ей.
Терис бросила взгляд в окно; над городом сгущались сумерки, и в переулке зажигали фонари, чьи огни напоминали гигантских светлячков, застывших в сыром и душном воздухе.
Терис с неудовольствием подумала о том, что в Лейавине придется провести ночь. Скоро стемнеет, и выбираться на дорогу ночью опасно: темнота в этих местах густая и вязкая, как смола, а по обе стороны от дороги сплошь овраги и топкие болота.
Кейлия жила одна, и о ее смерти вряд ли узнают раньше утра. Она не явится на службу, кого-то пошлют за ней, и только когда в таверну зайдет выпить за упокой стражник, или болтливая соседка принесет дурную весть, можно будет ехать. В Имперский город, к последнему из рода Драконисов; все остальные уже ждут его по ту сторону смерти.
Андреас проявил ту же самоубийственную доверчивость, что и его мать. И странно было бы не поверить простой путнице, когда в его таверне собирались личности столь сомнительные, что Терис с трудом заставила себя остаться там на ночь. Она почти не спала, сквозь дремоту вслушиваясь в каждый шорох за дверью, и вышла из комнаты только глубокой ночью, когда в наступившей тишине послышался звук тяжело упавшего тела.
Сибилла умерла быстро, как убийца и рассчитывала. Ожидание не продлилось и часа: девушка вышла из пещеры к озеру ближе к ночи, когда над лесом взошли обе луны, а где-то вдали завыли вышедшие на охоту волки. Она не шла, а почти ползла, принюхиваясь к воздуху и настороженно озираясь из-под прядей грязных спутанных волос. Терис не помнила цвет ее глаз, только сам взгляд — звериный, лишенный человеческого рассудка, дикий. Помнила, как Сибилла рыла землю огрубевшими руками с обломанными ногтями и как достала изглоданную кость. Человеческую. Детскую. Долгие часы, проведенные за сборкой скелетов, не позволяли ошибиться.
В этот момент стрела и сорвалась, пробив Сибилле череп, и в душе ничто не отозвалось сожалением.
Уже потом, когда убийца вырывала стрелу из глазницы, пришло понимание, что рядом на много миль нет никакого человеческого жилья, и ребенок был слишком мал, чтобы уйти так далеко. Зато у Сибиллы была чрезмерно любящая своих детей матушка и ничем не гнушавшийся старший брат.
В тот момент недавняя жалость, еще напоминавшая о себе после отъезда из форта, исчезла в пучине безразличия, граничащего с дарящей покой верой. Не в Ситиса, не в Мать Ночи, а в безграничные способности людей годами скрывать свою суть за личиной добропорядочности.
Возможно, Спикер прав и, если бы не обстоятельства, Перения вполне могла бы встретить гостя с топором в руке. Не за что убить гостеприимную крестьянку, но есть за что убить воровку детей, если, конечно, это ее рук дело.
— Добрый вечер. Я не помешаю? — Тихий голос прозвучал рядом, заставив вздрогнуть от неожиданности.
Неожиданности и нелепого страха, что бретонец ее преследует.
— Нет, садись. — Терис указала на место напротив, стараясь не выдать тревогу.
— Спасибо. — Матье, кивнув, подвинул табурет к столу и несколько виновато улыбнулся. — Прости, если напугал. Я сам не ожидал тебя увидеть. Я тут бываю каждый раз, когда приезжаю в город... Не думал, что ты здесь.
Он был бледен, как и всегда, но смотрел прямо, не пытаясь отвести глаз. Желал успокоить напрасные подозрения, прочитанные в ее взгляде, в резком повороте головы на звук его голоса... Или стремился оправдаться совпадением, скрывая истину.
— Все в порядке. Я просто задумалась, и...я тоже не ожидала тебя встретить. — Терис понизила голос, хотя в этом и не было необходимости: ближайшие посетители, занятые своим разговором, сидели слишком далеко. — Как прошло задание?
— Все хорошо. Я...зря тогда так волновался. Просто там руины, бандиты... — Матье глубоко вдохнул, сдавил край стола, унимая нервную дрожь в хрупких узловатых пальцах. — Знаешь, иногда бывает чувство, что не вернешься. Уедешь — и конец. И потом не спишь всю ночь, думаешь и понимаешь, что тебе осталось совсем немного, чтобы что-то сказать или сделать...