Вторая мировая война. (Часть II, тома 3-4), стр. 159

Я спросил Айка, каково его мнение.

«8 ноября — 60 дней, считая с сегодняшнего дня», — ответил он.

Новая задержка, видимо, вызывалась необходимостью экипировать американские усиленные батальоны. Я снова, как и раньше, предложил одеть наши отлично подготовленные отряды «коммандос» в американскую форму для того, чтобы избежать дальнейших задержек. Однако Айк стремился сохранить исключительно американский характер операции.

15 сентября я телеграфировал президенту:

Окончательное решение было принято 22 сентября на заседании начальников штабов, на котором председательствовал я и присутствовал Эйзенхауэр. Дата операции «Торч» была назначена на 8 ноября.

В разгар этой напряженной переписки с президентом относительно нашей главной операции Роммель предпринял решительную, но, как оказалось, последнюю попытку прорваться к Каиру. До тех пор пока эта битва не окончилась, я был всеми своими помыслами в Пустыне и все время думал о приближавшемся там испытании сил. Я полностью доверял нашим новым командующим и был убежден, что наше численное превосходство в войсках, танках и авиации значительно большее, чем когда бы то ни было ранее. Но после неожиданных неприятных сюрпризов последних двух лет было трудно избавиться от беспокойства.

Генерал Александер обещал мне прислать одно слово «Зип» («Зип» — застежка «молния» на моем костюме, который я так часто ношу), когда начнется наступление.

28 августа я писал ему:

30 августа я получил односложный сигнал «Зип» и телеграфировал Рузвельту и Сталину:

План Роммеля, правильно угаданный Монтгомери, состоял в том, чтобы проникнуть своими танковыми частями через слабо защищенный минированный район на южном участке английского фронта, а затем повернуть на север и сокрушить наши позиции с фланга и тыла. Самым опасным участком, который мог бы обеспечить успех этого маневра, была горная цепь Алам-эль-Хальфа, и Монтгомери позаботился, чтобы этот район не попал в руки противника.

В течение ночи 30 августа две танковые дивизии германского Африканского корпуса проникли через минные заграждения и на следующее утро двинулись к впадине Раджил. Наша 7-я бронетанковая дивизия, организованно отступившая перед ними, заняла позицию на восточном фланге. К северу от германских танковых частей две итальянские бронетанковые дивизии и одна моторизованная также попытались проникнуть через минное поле. Они имели небольшой успех. Минное поле было более глубоким, чем они ожидали, и они оказались под сильным фланговым огнем артиллерии новозеландской дивизии. Однако 90-я германская легкая дивизия совершила успешный прорыв и открыла путь для наступления танковых частей на север. С другой стороны, одновременные сковывающие атаки были предприняты против индийской 5-й и австралийской 9-й дивизий. Эти атаки были отбиты после упорного боя. От впадины Раджил германские и итальянские танковые части должны были ударить на север против горной цепи Алам-эль-Хальфа или на северо-восток к Эль-Хаммаму.

Монтгомери надеялся, что они не выберут последнего направления. Он предпочитал вести сражение на избранном им поле боя в районе горной цепи. Роммелю подсунули карту, которая показывала легкий проход для танков в этом направлении и более тяжелый — дальше на восток. Генерал фон Томма, захваченный в плен два месяца спустя, заявил, что эта ложная информация возымела должное действие. И конечно, битва сейчас же приобрела именно ту форму, какую желал ей придать Монтгомери.

Вечером 31-го атака в северном направлении была отбита, и танковые части противника расположились лагерем на ночь, которую они провели неспокойно, под непрекращающимся артиллерийским огнем и ожесточенными бомбардировками с воздуха. На следующее утро они начали наступление на центр английских линий, где сейчас против них была сконцентрирована 10-я бронетанковая дивизия. Песок было преодолевать гораздо тяжелее, чем они ожидали, и сопротивление было сильнее, чем они рассчитывали встретить.

Атака, возобновленная днем, была отбита, Роммель теперь глубоко завяз. Итальянцы захромали. У него не было надежды послать подкрепление своим передовым танковым частям, а в результате трудностей передвижения по песку расходовалось много горючего, которого у него было мало. Он, возможно, также узнал о потоплении еще трех танкеров в Средиземном море. Поэтому 2 сентября его танковые части заняли оборонительные позиции и стали ожидать атаки.

Монтгомери не принял приглашения, и Роммелю ничего не оставалось делать, как отступить. Он выступил 3 сентября под нажимом с фланга со стороны английской 7-й бронетанковой дивизии, потеряв много транспортных машин, не имевших брони. В ту ночь началась контратака англичан не против танковых частей противника, а против 90-й легкой дивизии и моторизованной дивизии «Триест». Если бы их удалось разбить, то бреши в минных полях можно было бы блокировать, прежде чем германские танковые части вновь прорвутся назад через них. Новозеландская дивизия предприняла сильные атаки, но встретила ожесточенное сопротивление, и Африканскому корпусу удалось ускользнуть.

Монтгомери теперь прекратил преследование. Он собирался захватить инициативу, когда положение окончательно созреет, но не сейчас. Он удовольствовался тем, что отбил стоившую таких огромных потерь последнюю попытку Роммеля прорваться в Египет. При сравнительно незначительных собственных потерях 8-я армия и авиация, находившиеся в Пустыне, нанесли тяжелый удар противнику и вызвали новый кризис в его снабжении. Из документов, захваченных позже, нам известно, что Роммель находился в весьма стесненном положении и настойчиво требовал помощи. Мы знаем также, что в то время он был утомленным и больным человеком. Последствия сражения под Алам-эль-Хальфой сказались через два месяца.

Наши потери составили 110 офицеров и 1640 солдат. В том числе англичане потеряли 984, австралийцы — 257, новозеландцы — 405, южноафриканцы — 65 и индийцы — 39. Это была поистине имперская битва, в которой метрополия несла на себе основное бремя.

Глава восьмая

Ожидание и напряжение

Хотя решение о двух наших великих операциях по обе стороны Средиземного моря уже было принято и подготовка к ним двигалась вперед, период ожидания вызывал хотя и сдерживаемое, но исключительное напряжение. Узкий круг людей, которые были осведомлены, волновались по поводу предстоящих событий. Те, кто ничего не знал, беспокоились, что ничего не происходит.

Уже 28 месяцев я руководил всеми делами, и в течение этого времени мы почти непрерывно несли военные поражения. Мы пережили падение Франции и воздушные налеты на Англию. К нам не вторглись. Мы все еще удерживали Египет. Мы остались живы, но были приперты к стене. Но и только. С другой стороны, какие катастрофы обрушились на нас! Фиаско в Дакаре, потеря всех территорий, отвоеванных нами у итальянцев в Пустыне, трагедия Греции, потеря Крита, следующие одна за другой неудачи в войне с японцами, потеря Гонконга, разгром командования АБДА и захват всех территорий, находящихся в его ведении, катастрофа в Сингапуре, захват японцами Бирмы, поражение Окинлека в Пустыне, капитуляция Тобрука, неудача, как в то время считали, в Дьепе — все это были звенья единой цепи несчастий и неудач, не имевших себе равных в нашей истории. То обстоятельство, что мы больше не были одиноки, что теперь в союзе с нами были две самые могущественные нации в мире, отчаянно сражавшиеся на нашей стороне, безусловно, давало нам уверенность в конечной победе. Но это же обстоятельство, устраняя сознание смертельной опасности, лишь развязывало руки критикам. Удивительно ли, что при таких условиях весь характер и система руководства войной, за которое я нес ответственность, ставились под сомнение и вызывали недовольство?