Его выбор (СИ), стр. 27
Под утро, когда Рэми казалось, что он больше не выдержит, мальчика и дежуривших с ним наконец-то отпустили. Несмотря на усталость, его вместе с остальными мужчинами заставили раздеться догола и от души пропарили в жарко натопленной бане. Рэми не помнил, как переоделся в свежевыстиранную одежду и дополз до каморки Брэна. Не помнил, как упал на узкое жесткое ложе и провалился в спасительную густую темноту.
К концу третьего дня он умирал от усталости. Сил сочувствовать больным уже не было, он мог лишь бездумно делать то, что от него требовалось: вытереть рвоту с пола, принести старику поесть, напоить слабую, как котенок, девчушку новой порцией отвара, помочь Мие придержать рвущегося в лихорадке мужчину... Сразу же оглянуться на тихий зов:
— Воды! — и, забыв об усталости, встать рывком.
Перед глазами плыло, колени отказались держать. Рэми покачнулся и упал бы, если бы кто-то не подхватил бы за плечи и не прижал к пахнущему морозной свежестью плащу.
Плащ был дорогой. Отороченный мехом, тяжелый, с серебром вышивки на иссиня-черной ткани. Поняв, что натолкнулся на высокорожденного, Рэми поспешно шагнул назад и упал на колени, сложив на груди крест накрест руки, и выдохнул едва слышно:
— Мой архан.
— Ради богов, во что ты превратил мой замок, Сеен?
«Мой замок»? Рэми опустил взгляд еще ниже, не осмеливаясь вздохнуть лишний раз. Брэн и Влассий предупреждали, что хозяин замка, Эдлай, крут нравом, что лучше его лишний раз не гневить, иначе день закончишь на конюшне под розгами. А архан гневался. Рэми это чувствовал всем телом и напрягся, как тетива под пальцами выследившего добычу лучника.
— Откуда эти люди? — продолжал задавать вопросы Эдлай. — Не думал, что на моих землях угнездился мор.
— А он и не угнездился... — мягко ответил второй архан. — Больных людей всегда хватает... мы просто собрали их в одном месте.
— Зачем?
— Ты заверял, что готов сделать все, чтобы помочь повелителю. Просто верь мне.
Приехавший с Эдлаем архан опустился перед Рэми на корточки, зажав его подбородок между большим и указательным пальцем. Повинуясь, Рэми поднял голову и осмелился посмотреть приезжему в лицо. Лицо оказалось приятным, глаза серыми, улыбчивыми и внимательными. Архан провел ладонью по волосам Рэми, подергал зачем-то ворот туники, так, что он ощутимо врезался в шею, и довольно сказал:
— Мальчика еще сегодня купали, одежда чистая, свежестиранная. Повязка тщательно смочена в отваре орлении, даже меня от этого смрада воротит… Вижу, они четко исполняли инструкции. Это радует. Если кто-то из больных оказался заразным, мор все равно не тронет твоего замка, Эдлай.
— Лучше бы у тебя получилось, Сеен. Не переношу запаха погребальных костров.
Сидевший рядом на корточках архан, казалось, не слышал. Рэми всей кожей чувствовал, что Эдлай злится все больше, а сероглазый гнева хозяина будто и не замечал. Он так же внимательно рассматривал Рэми и от взгляда его было почему-то тревожно:
— Какие необычные глаза у этого рожанина… Колдовские.
— Меня не волнуют глаза рожанина, — оборвал его Эдлай. — Почему именно мой замок?
Тонкие пальцы Сеена отпустили подбородок, и Рэми вспомнил, что ему надо дышать. Архан медленно поднялся, стряхнул с серого плаща прилипшую сосновую иголку и так же спокойно, тихо ответил:
— Завтра первое полнолуние со дня смерти Эррэмиэля…
Показалось или кто-то рядом дернулся? Рэми осмелился поднять взгляд и успел заметить, как ладонь Эдлая легла на плечо худого, бледного мальчика со светлыми, почти белыми волосами. Голубые, поддернутые туманом глаза арханчонка были густо обведены черной краской, тонкая линия ритуального рисунка шла вниз от уголков глаз, разветвляясь на щеке куриной лапой. Перевернутая руна Альгиз, откуда-то вспомнил Рэми, передернувшись. Руна смерти. Черные одежды, черная лента, удерживающая прямые, до плеч волосы, стянутые в тугой хвост, никаких украшений, потухший, бессмысленный взгляд. Знак скорби, глубокой и болезненной, от которой Рэми почему-то замутило.
— Завтра ночью мы проведем в этом замке ритуал забвения, — продолжил Сеен, и глаза мальчика-архана, который был всего на несколько зим старше Рэми, опасно сузились.
— Не дождешься! — зло прошипел он. — Я отказываюсь, слышишь, я отказываюсь забывать брата!
— Мертвых надо отпускать, — неожиданного мягко ответил Эдлай. — И помни о нашем договоре, мальчик.
— Церемония забвения не входила в наш договор! Ты не можешь, ты не имеешь права меня заставить!
— Я твой опекун, Арман. Я имею право на очень многое.
— Плевать я хотел! — гордо вскинул подбородок мальчик и направился к двери. Эдлай было дернулся следом, но Сеен его придержал:
— Оставь… Пусть подумает в одиночестве, успокоится. У нас много работы, Эдлай. Ты должен подготовить замок к прибытию гостей.
— Гостей?
— Думаю, Арман не пропустит церемонию забвения… как и…
Рэми показалось, что Эдлай на миг побледнел. Потом сжал зубы, окинул зал тяжелым взглядом и сказал:
— Я надеюсь, ты хорошо понимаешь, что делаешь.
— Очень хорошо понимаю, — улыбнулся Сеен и, повернувшись к Рэми, холодно добавил:
— Почему ты все еще здесь? Ступай. Сдается мне, тебе есть чем заняться.
Рэми медленно поднялся с колен, игнорируя боль в затекших ногах, и бросился к стоявшей в углу бадье с водой. Церемония забвения… наверное, это очень красиво. Посмотреть хотя бы одним глазком…
И… Рэми набрал в черпак теплой воды и перелил ее в глиняную чашу… Хорошо, если бы Арман все же явился на ту церемонию. Может тогда глубокая скорбь в его глазах станет хоть немного меньше. Хотя Рэми какое дело до арханчонка? Арханы такие пугающие. Сеен тоже, сначала добрый и ласковый, а уже через миг холодный, как вода под ледяной коркой. Вот рожане да... близкие и понятные. Нет, прав Брэн, надо подальше держаться от арханов.
Проклятая повязка... орления... как сложно дышать...
Маг. 5. Арман. Ярость
То что нас не убивает — делает сильнее.
Фридрих Ницше
Боль не уходила. Свернулась где-то внутри темным комочком, жрала душу и ждала ночи. И ночью начинались кошмары. Арман ворочался на кровати и боялся закрыть глаза: там, за пеленой сна, звал тихий плач. И Арман бежал, бежал к брату, падал, разбивал колени и вновь бежал, а плач становился все дальше, а темнота все гуще, а отчаяние все сильнее.
Арман просыпался в поту, вскакивал с кровати и забивался в угол, обнимая колени руками.
— Не зови меня, не зови! — шептал он. — Или Лиин уйдет вслед за нами.
Лиин, маленький мальчик, чем-то так похожий на Рэми. Невинные глаза, которые смотрели прямо в душу, слишком умные для шестилетнего мальчика-рожанина. И то же молчаливое, всепрощающее понимание, что было во взгляде Эрра. Боги, за что все это? Этого слишком много!
— Ты напишешь мне, — прошептал Лиин, когда его забирали, и вцепился в тунику Армана так крепко, что и расцепить-то было никак. Откуда силы взялись-то?
— Ты не прочитаешь, — одернул его Арман, сажая мальчишку перед дозорным на лошадь.
И ловя себя на мысли, что день сегодня такой морозный, хоть и погожий, не простудили бы мальчонку… И тут же одернул себя — не простудят. Эдлай обещал, а обещаниям опекуна Арман почему-то верил.
— Я выучу заклинание, — тихо прошептал Лиин. — Я пойму. Я напишу ответ. Обещай, что напишешь! Обещай!
— Тратишь силы на такую ерунду, — ответил Арман, но, когда Лиин посмотрел на него с мольбой, близкой к отчаянию, обещал.
И Эдлай, посмотрев внимательно на воспитанника, вдруг добавил:
— Я прослежу, чтобы он исполнил обещание.
Почему? Боги, не слишком ли он многого делает для какого-то рожанина? Не слишком ли многим жертвует?
Арман обхватил голову руками и тихо застонал. Много, но иначе ведь нельзя. Если Лиин пойдет за ними, Эрр не простит! Даже за гранью не простит!
На второй день, не выдерживая бессонницы и мрачных мыслей, Арман сел за письмо. Но слова, миг назад мучившие и не находившие выхода, теперь куда-то пропали. И осталась лишь звенящая пустота. Как это вообще можно написать? Да и что писать-то?