Вторая мировая война. (Часть I, тома 1-2), стр. 68

Наши офицеры считали, что после разгрома польской армии Германии придется держать в Польше приблизительно 15 дивизий, значительную часть которых составят малобоеспособные соединения. Если у нее были какие-либо сомнения относительно русского пакта, она, возможно, довела бы численность своих войск на Востоке до 30 дивизий. Таким образом, исходя из наименее благоприятных расчетов, Германия смогла бы снять с Восточного фронта более 40 дивизий, доведя численность своих войск на Западе до 100 дивизий. К тому времени французы сумели бы отмобилизовать 72 дивизии во Франции в дополнение к гарнизонам крепостей силой до 12 — 14 дивизий. Кроме того, имелось бы 4 дивизии английских экспедиционных войск. Для охраны итальянской границы потребовалось бы 12 французских дивизий. Следовательно, против Германии удалось бы выставить в общей сложности 76 дивизий. Таким образом, противник имел бы превосходство над союзниками в пропорции 4:3 и, кроме того, вероятно, смог бы сформировать дополнительные дивизии резерва, доведя в скором времени общую численность своих войск до 130 дивизий. Французы, со своей стороны, располагали еще 14 дивизиями в Северной Африке, часть которых можно было перебросить на континент, а также дополнительными силами, которые постепенно могла бы перебросить Великобритания.

Что касается авиации, то наш штабной комитет считал, что после разгрома Польши Германия сможет сосредоточить на Западе более двух тысяч бомбардировщиков против объединенной франко-английской авиации в количестве 950 самолетов [59]. Отсюда было ясно, что, как только Гитлер разделается с Польшей, он и на земле и в воздухе окажется гораздо сильнее англичан и французов, вместе взятых. Следовательно, не могло быть и речи о французском наступлении против Германии. Каковы же были шансы на немецкое наступление против Франции?

Возможны, конечно, были три варианта. Во-первых, вторжение через Швейцарию. В этом случае возможен был обход южного фланга линии Мажино, однако с этим вариантом был сопряжен ряд трудностей географического и стратегического порядка. Во-вторых, вторжение во Францию через франко-германскую границу. Этот вариант казался маловероятным, так как считалось, что немецкая армия была тогда еще недостаточно оснащена или вооружена для мощного наступления на линию Мажино. В-третьих, вторжение во Францию через Голландию и Бельгию. Это означало бы движение в обход линии Мажино и не было сопряжено с такими крупными потерями, которые пришлось бы нести в случае лобовой атаки против долговременных укреплений. Интересы союзников требовали, чтобы противник был, по возможности, остановлен в Бельгии.

«Насколько нам известно, — писал штабной комитет, — французский план состоит в том, что, если бельгийцы удержатся на линии Мааса, французская и английская армии займут линию Живе, Намюр с английскими экспедиционными войсками, действующими на левом фланге. Мы считаем нецелесообразным принимать этот план без согласования с бельгийцами планов занятия этой линии заблаговременно до немецкого наступления… Если отношение бельгийцев не изменится и не удастся разработать план заблаговременного выхода на линию Живе, Намюр (называемую также линией Маас, Антверпен), мы решительно настаиваем на том, чтобы немецкое наступление было встречено на подготовленных позициях на французской границе».

Необходимо напомнить последующую историю этого важнейшего вопроса. 20 сентября он был поставлен перед военным кабинетом и после краткого обсуждения передан в верховный военный совет. Через некоторое время верховный военный совет запросил мнение генерала Гамелена. В своем ответе генерал Гамелен ограничился заявлением о том, что вопрос о плане «Д» (т. е. плане выхода на линию Маас, Антверпен) уже достаточно освещен в докладе, представленном французской делегацией. Резолютивный раздел этого документа гласил: «В случае своевременного приглашения англофранцузские войска вступят на территорию Бельгии, но не для встречного боя. К числу общепризнанных линий обороны относится линия Шельды и линия Маас, Намюр, Антверпен». Так как в октябре не удалось достигнуть практической договоренности с бельгийцами, считалось, что наше продвижение должно ограничиться линией Шельды.

Тем временем генерал Гамелен в ходе секретных переговоров с бельгийцами потребовал, чтобы, во-первых, бельгийская армия сохранила свой полный боевой состав и, во-вторых, чтобы бельгийцы подготовили оборонительный рубеж на более выдвинутой линии Намюр, Лувен. К началу ноября удалось договориться с бельгийцами по этим вопросам, а с 5 по 14 ноября происходил ряд совещаний в Венсене и Л афере. 15 ноября генерал Гамелен издал предписание номер 8, подтверждавшее соглашение от 14 ноября, по которому, «если обстоятельства позволят», бельгийцам будет оказана поддержка посредством выдвижения на линию Маас, Антверпен. 17 ноября в Париже открылось заседание союзного верховного совета. Было принято следующее решение: «Учитывая важность удержания германских войск как можно дальше на Востоке, необходимо принять все меры для удержания линии Маас, Антверпен в случае германского вторжения в Бельгию». На этом заседании Чемберлен и Даладье подчеркивали, что придают этому решению большое значение, и оно предопределило все дальнейшие действия. По существу это было решение в пользу плана «Д», и оно заменило собой ранее достигнутое соглашение о скромном выдвижении на линию Шельды.

Вскоре после этого в развитие плана «Д» возник вопрос об использовании французской 7-й армии. Впервые идея выхода этой армии на приморский фланг союзных войск возникла в начале ноября 1939 года. Генерал Жиро, который скучал со своей резервной армией в районе Реймса, был назначен командующим 7-й армией. Цель такого расширения плана «Д» заключалась в том, чтобы продвинуться в Голландию через Антверпен для оказания помощи голландцам, а также в том, чтобы оккупировать часть территории голландских островов Валхерен и Бевеланд. Все это было бы отлично, если бы немцев к тому времени уже остановили на линии канала Альберта. Этого требовал генерал Гамелен. Генерал Жорж, со своей стороны, считал, что нам такая операция не под силу, и предлагал, чтобы предназначенные для этой цели войска были поставлены в резерв на центральном участке этого фронта. Мы ничего не знали об этих разногласиях.

В итоге в этом положении мы и провели всю зиму в ожидании весны. В течение полугода, отделявшего нас в тот момент от начала немецкого нападения, ни французский, ни английский штабы, ни их правительства не принимали каких-либо новых принципиальных стратегических решений.

Глава шестая

Борьба обостряется

Используя свои успехи, Гитлер предложил союзникам свой план мира. Одним из печальных последствий нашей политики умиротворения и нашей позиции в целом в связи с его приходом к власти было то, что Гитлер уверовал, что ни мы, ни Франция не способны вести войну. Объявление войны Англией и Францией 3 сентября явилось для него неприятной неожиданностью, однако Гитлер твердо верил, что зрелище быстрого и полного разгрома Польши заставит разлагающиеся демократии понять, что дни, когда они еще могли влиять на судьбы Восточной и Центральной Европы, прошли безвозвратно. На том этапе Гитлер не испытывал желания продолжать войну с Францией и Англией. Он был уверен, что правительство его величества охотно примет решение, достигнутое Гитлером в Польше, и что своим предложением мира он поможет Чемберлену и его старым коллегам, спасшим свою честь объявлением войны, выбраться из свалки, в которой их заставили принять участие воинственные элементы в парламенте. Гитлеру и в голову не пришло, что Чемберлен вместе со всей остальной Британской империей и Содружеством наций отныне решился добиться его гибели или погибнуть в борьбе.

Следующим шагом России после раздела Польши с Германией было заключение трех «пактов о взаимной помощи» с Эстонией, Латвией и Литвой. Эти Прибалтийские государства были самыми ярыми антибольшевистскими странами в Европе. Все они освободились от Советского правительства в период гражданской войны 1918 — 1920 годов и грубыми методами, свойственными революциям в этих районах, создали общества и правительства, главным принципом которых была враждебность к коммунизму и России [60]. 20 лет отсюда, в частности из Риги, по радио и всевозможным другим каналам на весь мир шел поток острой антибольшевистской пропаганды. Тем не менее, эти государства, за исключением Латвии, не связывались с гитлеровской Германией. Немцы охотно пожертвовали ими при заключении сделки с русскими.