Вторая мировая война. (Часть I, тома 1-2), стр. 24

В эти годы я поддерживал постоянные и тесные связи также с военно-морским министерством. Летом 1936 года военно-морским министром стал сэр Сэмюэль Хор, который разрешил своим подчиненным свободно обсуждать со мной любые вопросы, входившие в компетенцию министерства. Поскольку я питал глубокий интерес к военно-морскому флоту, я использовал эти возможности в полной мере. Я знал начальника военно-морского штаба адмирала Чэтфилда с 1914 года, а моя переписка с ним по военно-морским проблемам началась в 1936 году.

15 июня 1938 года начальник военно-морского штаба взял меня с собой в Портленд, чтобы показать мне «Асдик». Так называлась система нащупывания под водой подводных лодок с помощью звуковых волн, проходящих сквозь воду и отражающихся от любой стальной конструкции, встреченной ими на пути. По этому отражению можно было довольно точно определять местонахождение подводной лодки. Мы были на пороге этого открытия уже к концу первой мировой войны. Это было ценнейшее достижение морского министерства, над развитием которого оно неустанно трудилось на протяжении жизни целого поколения.

Я писал Чэтфилду:

«Асдик» не победил подводную лодку, но без «Асдика» подводная лодка не могла быть побеждена.

Глава десятая

Санкции против Италии

(1935 г.)

Миру во всем мире был нанесен второй тяжелый удар. За утратой Англией равенства в воздухе последовал переход Италии на сторону Германии. Оба эти события, вместе взятые, позволили Гитлеру пойти дальше по избранному им смертоносному пути. Мы видели, какую помощь при защите независимости Австрии оказал Муссолини и что это означало для Центральной и Юго-Восточной Европы. Теперь он решил перейти в противоположный лагерь. Нацистская Германия уже не будет одинока. Один из главных союзников в первой мировой войне вскоре присоединится к ней. Меня угнетала мысль о серьезности этого неблагоприятного для дела безопасности поворота.

Замыслы Муссолини в отношении Абиссинии шли вразрез с моралью двадцатого века. От них веяло той мрачной эпохой, когда белые люди считали себя вправе покорять желтокожих, коричневокожих, чернокожих или краснокожих и подчинять их себе огнем и мечом. В наш просвещенный век, когда совершаются такие преступления, от которых в ужасе отшатнулись бы или на которые во всяком случае были бы неспособны дикари прошлого, такое поведение не соответствовало духу времени и было достойно порицания. К тому же Абиссиния была членом Лиги Наций. По странному капризу судьбы именно Италия настаивала в 1923 году на ее приеме, а Англия возражала. Англичане считали, что характер правительства Эфиопии и положение, существовавшее в этой дикой стране тирании, рабства и племенных войн, было несовместимо с ее членством в Лиге. Но итальянцы настояли на своем, и Абиссиния стала членом Лиги, пользуясь всеми правами и гарантиями безопасности, которые могла дать Лига. Вот, кстати, был удобный случай для проверки действенности орудия мирового правительства, на которое возлагали надежды все люди доброй воли.

Итальянский диктатор руководствовался не только желанием захватить новую территорию. Его власть, его безопасность зависели от престижа. Казалось, для Муссолини не было иного, более легкого, более дешевого и менее рискованного способа укрепить свою власть или, как он считал, поднять авторитет Италии в Европе, чем присоединить Абиссинию к недавно созданной итальянской империи.

Я очень не хотел, чтобы в этой грозной борьбе против перевооружающейся нацистской Германии, которая, как я чувствовал, неумолимо приближалась, Италия отошла от нас и даже перешла в противоположный лагерь. Не могло быть сомнений, что, если нападение одного члена Лиги Наций на другого в этот критический момент не вызовет негодования, это, в конечном счете, разрушит Лигу как фактор, сплачивающий силы, которые одни только способны были удержать в узде мощь возрождающейся Германии и ужасную угрозу Гитлера. Все то, что могла бы дать или отнять Италия, не стоило того, что могло бы принести восстановленное величие Лиги Наций. Поэтому, если Лига готова была применить объединенные силы всех своих членов для обуздания политики Муссолини, нашим священным долгом было принять участие в этом и сыграть достойную роль.

Уже со времени конференции в Стрезе стало ясно, что Муссолини готовится захватить Абиссинию. Было очевидно, что английское общественное мнение враждебно отнесется к такому акту итальянской агрессии. Те из нас, кто видел в гитлеровской Германии угрозу не только для мира, но и для нашего существования, страшились этого перехода державы первого ранга, какой в то время считалась Италия, с нашей стороны на противоположную.

С наступлением лета началось непрерывное движение итальянских воинских транспортов через Суэцкий канал, и в результате на восточной границе Абиссинии были сосредоточены крупные силы и большое количество военного снаряжения. 24 августа кабинет принял решение и объявил, что Англия выполнит свои обязательства, вытекающие из заключенных ею договоров и устава Лиги Наций. Это немедленно вызвало кризис в районе Средиземного моря.

К этому времени министр по делам Лиги Наций Антони Иден, который занимал положение, почти равное положению министра иностранных дел, уже в течение нескольких недель находился в Женеве, где ему удалось убедить ассамблею в необходимости санкций против Италии в случае ее вторжения в Абиссинию. Санкции означали лишение Италии всякой финансовой помощи и товарных поставок и оказание всей финансово-экономической помощи Абиссинии. Для такой страны, как Италия, которая по многим видам материалов, необходимых для войны, зависела от беспрепятственного импорта из заморских стран, это было действительно колоссальной помехой. Рвение, проявленное Иденом, его выступление, провозглашенные им принципы привлекли основное внимание ассамблеи. Министр иностранных дел сэр Сэмюэль Хор, прибыв 11 сентября в Женеву, сам обратился к ассамблее:

Я вспоминаю, что, несмотря на мою озабоченность германской проблемой и несмотря на то, что мне не очень нравилось, как велись в то время наши дела, эта речь произвела на меня огромное впечатление, когда я прочел ее под лучами солнца Ривьеры. Она всех взволновала и вызвала широкие отклики в Соединенных Штатах. Она сплотила в Англии всех, кто выступал за неустрашимое сочетание справедливости и силы. Это, по крайней мере, была политика. Если бы оратор понимал, какие колоссальные возможности открылись в этот момент перед ним, он, может быть, действительно смог бы в течение некоторого времени вести за собой мир.

Вескость этих заявлений проистекала из того факта, что за ними, как и во многих случаях в прошлом, имевших жизненно важное значение для прогресса и свободы человечества, стоял британский флот. Первый и последний раз Лига Наций, по-видимому, имела в своем распоряжении реальную силу. Это были международные полицейские силы, опираясь на которые можно было применить всевозможные методы дипломатического и экономического нажима и убеждения. 12 сентября, то есть на следующий день, когда линейные крейсера «Худ» и «Ринаун», сопровождаемые 2-й эскадрой крейсеров и отрядом эсминцев, прибыли в Гибралтар, всюду царило убеждение, что Англия подкрепит свои слова делом. Подавляющая часть общественности Англии немедленно выступила с поддержкой действенной политики. Считалось само собой разумеющимся, что это заявление и переброска военных кораблей не могли быть сделаны, если бы специалисты военно-морского министерства не произвели тщательных расчетов, какие силы флота потребуются на Средиземном море для успешного выполнения наших задач.