Харизма, стр. 12

— Ну… Я тоже не знал, что у тебя кошка дома живет, — улыбаюсь я.

Часть 2

ЛЕТО

ПРИКЛЮЧЕНИЯ МАТВЕЕВА НА ЮГЕ

(из рассказа Лексы)

Казалось, босые ноги в сандалиях просто шагают по роскошному зеленому ковру, на котором нарисовано горное ущелье. На самом деле ноги, конечно, болтались в воздухе, а ущелье проплывало далеко внизу. Если приглядеться, можно было рассмотреть кусты, деревья и тропинки. Линия канатной дороги то поднималась высоко над ущельями, то опускалась вниз, и тогда сандалиями можно было пинать ветки кустарника. Уже порядком измочаленного непоседливыми туристами.

Когда мы садились на канатку, казалось страшным — как это я поплыву над ущельями, открытый всем ветрам, сидя на этой пластиковой табуретке со спинкой? Зрелище и впрямь было жуткое — сдвоенные сиденья с железной лапой посередине, уходящей наверх и цепляющейся за канат. Поначалу я действительно сидел смирно и даже ногами не болтал. Цепочка была исправно пристегнута, одной рукой я на всякий случай крепко держался за сиденье, а другой обнимал за плечи Аленку, сидевшую рядом. Ей-то было по-настоящему страшно. Тихо вели себя и остальные. Следом за нами ехали Баранов с Ольгой, а за ними — Шуршик. Сиденье рядом с Шуршиком пустовало, отчего вся конструкция кренилась немного вбок. Судя по напряженному лицу и побелевшим пальцам, вцепившимся в подлокотники, Шуршика это сильно нервировало. Так продолжалось до первой пересадки. Мы вылезли, поразмяли ноги, поболтались на площадке вместе с прочими туристами и поглазели на парапланы в вышине. Парапланы срывались с вершины горы — конечной точки канатной дороги — и парили над ущельем, не думая садиться.

На втором отрезке мы уже вели себя смелее. Вертелись, шутили, перекрикивались и даже пытались срывать листья, если канатка опускалась слишком низко. Ольга шумно ругалась с Барановым — Баранов отстегнул свою страховочную цепочку, а Ольга боялась и требовала, чтобы он немедленно пристегнул. Баранов, понятное дело, наслаждался. Я несколько раз с интересом оборачивался. В пылу спора Ольга непроизвольно дергала правой ногой в сиреневой босоножке — было бы дело на земле, мы бы слышали яростное топанье.

На третьем отрезке надоело даже веселиться — просто смотрели вниз на далекое ущелье. А еще я с интересом разглядывал колеса опорных вышек, когда они проползали рядом.

А вот на вершине оказалось скучно. Мы потоптались на месте, купили мороженого, посмотрели сверху на равнину. Внизу было красиво и очень мелко, в смысле деталей. И от этого нерезко. Прямо как на мониторе, если выставить непомерно большое разрешение.

Теперь хотелось попасть вниз. Точно так же, как до этого хотелось попасть на вершину. Парапланы при ближайшем рассмотрении тоже потеряли всякое очарование. Дядьки-инструкторы, сидя на корточках возле разложенных тряпичных полотен, объясняли каждый своему туристу, как следует себя вести. Выходило, что следует вести себя смирно, наслаждаться полетом и не делать резких движений. Затем инструктор залезал в паутину веревочной упряжи и пристегивал к себе туриста. Получившаяся четвероножка смешно пыталась бежать вниз по склону, натягивая за собой веревки. Если параплан надувался, взмывал над их головами и поднимал их в воздух, то парочка, смешно болтая ногами, плавно устремлялась в глубь ущелья. И чем дальше они удалялись, тем солиднее смотрелись. Но если параплан не надувался или если одна пара ног спотыкалась, то оба падали в пыль, вставали с матюгами и брели обратно — готовиться, повторять инструктаж и снова расправлять по земле купол параплана.

— Что-то не хочется так летать, — сказал наконец Шуршик.

— Скажи честно: денег жалко, — хохотнул Баранов.

— А тебе что, хочется? — повернулся к нему Шуршик.

— Не-а… — зевнул Баранов. — Не хочется.

— А вот мне хочется! — сказала Ольга и капризно повисла на руке Баранова.

— Что тебе хочется, зайчик? — снова зевнул Баранов. — Чтобы тебя привязали к гениталиям вон того усатого инструктора?

— Пошляк, — фыркнула Ольга. — Скажи, Алекс?

Я не ответил, я рассеянно смотрел вниз. Шла вторая неделя отдыха, и я уже немножко устал от нашей маленькой компании. Устал от Баранова, не закрывающего рот ни на минуту. Устал от скучного молчаливого Шуршика. Устал от восторженной Ольги. И чего уж тут таить — и от Аленки устал, честно говоря.

— Алеша! — дергает меня за рукав Аленка. — Смотри!

Я рассеянно перевожу взгляд, куда она указывает. Ну горы и горы.

— И чего?

— Смотри — облако!

— Ну облако.

— Оно прямо на нашем уровне!

— В интеллектуальном смысле? — вмешивается Баранов. — Гы-гы!

— Баранов, как ты надоел! — отмахивается Аленка. — Смотри, Леша, видишь — оно висит, маленькое такое?

— Ну вижу.

— Правда, как вата?

Я мысленно вздохнул и ничего не ответил.

— Леша, ну что ты на меня внимания не обращаешь? — хнычет Аленка. — Даже не слушаешь!

— Почему, слушаю. Облако — как вата…

— Я даже больше скажу! — заявил Баранов. — Не как вата, а как эта… как ее… с крылышками… эта…

— Баранов. — Я строго взглянул на него.

— Молчу, молчу, — потупился Баранов.

— А вот бы приехать сюда со своим парапланом! — вдруг сказал Шуршик. — Раздобыть где-нибудь. Научиться прыгать. И приехать сюда. И попрыгать!

— Тащить замучишься, — сказал Баранов. — Вон какой рюкзачище. Тебе своего мало?

— Зато кайф.

Мы помолчали.

— Ну что? — оглянулась на канатку Ольга. — Назад?

— Давайте хоть пива попьем! — возмутился Баранов и кивнул на ларек.

— Внизу попьешь! — закапризничала Ольга. — Алекс, скажи!

Я молчал.

— Ну что, Алекс? Ну давай пива попьем? — спросил Баранов.

— Я за пиво, — сказал Шуршик. — Алекс, ну скажи! Чего ты молчишь?

— Алекс! — дернула меня Аленка.

— Пьем пиво, — кивнул я, и мы направились к ларьку.

Теплое розливное пиво пилось быстро и неувлекательно. Аленка с Ольгой болтали о своем, Шуршик с остановившимся лицом смотрел вниз, на туманную дымку. А мы с Барановым смотрели на двух милых девушек, сидевших на пластиковых креслах под навесом у противоположного ларька. Они пили сок из одного стакана через две трубочки.

— Грудь-то, грудь какая! — вздохнул Баранов вполголоса, чтоб не слышала Ольга.

— У которой? — спросил я. — Впрочем, у обеих.

— Маечки-то, маечки как обжимают, а? Тебе какая больше?

— Черненькая, — кивнул я.

— Ага, — сказал Баранов. — Черненькая получше. Но, и подружка у нее ничего. Гордые.

— Подойдем?

— Ну… — Баранов потупился и искоса посмотрел на Ольгу. — Обидятся наши девчонки. Аленка твоя так вообще…

— Ну как хочешь. — Я отвернулся.

— Смотри, смотри! — потыкал меня локтем Баранов. — На нас смотрят. Все, уже не смотрят…

Ольга и Аленка встали.

— Ну, пойдемте уже! — капризно произнесла Ольга. — Жарко здесь…

— Идем, идем, — сказал Баранов. — Алекс, идем?

— Идем. — Я встал, заметив краем глаза, как девчушки встали и тоже пошли к канатке.

— Шуршик! — Баранов потряс его за плечо. — Хватит на планеристов зырить, сглазишь!

Я пошел к канатке, остальные потянулись следом. На душе было отчего-то нехорошо. И вновь, как бывало не раз за последние месяцы, мне показалось, что кто-то стоит за плечом. Только контур, еле различимый в воздухе. Долговязая черная фигура. Но — не человек, это я чувствовал. И сердце снова ухнуло и забилось вдвое чаще. Я резко обернулся — конечно, никого. Конечно, показалось. Я поднял голову и посмотрел на солнце. Может, активность? Магнитные бури? Аленка подошла и взяла меня за руку:

— Леша, все в порядке?

— В порядке.

— Ну что ты такой?

— Какой такой?

— Ну… такой…

— Все в порядке; Алена. Все в порядке.

— Ну ладно. — Аленка отошла назад, к Ольге. На посадочной площадке толпился народ. Я встал за девчушками. Черненькая обернулась и с интересом посмотрела на меня. Длинные черные волосы до плеч, как ей не жарко?