История Лизи, стр. 81

Да только его тело по-прежнему здесь. Означает ли это, что он больше не может попасть туда физически, как мог ребёнком? Насколько ей известно, с тех пор как они познакомились, он время от времени попадал туда. А куда ещё, к примеру, он отправился в больнице в Нашвилле, когда медсестра не могла его найти?

Именно тогда Лизи чувствует, как его рука чуть напрягается. Это практически неуловимое ощущение, но он – её любовь, и она это чувствует. Его глаза всё глядят на тёмный экран телевизора поверх жёлтого афгана, но да, его рука чуть пожимает её. Это словно пожатие на расстоянии, и почему нет? Он очень даже далеко, пусть его тело здесь, и там, где он сейчас, он, возможно, жмёт изо всей силы.

Вот тут Лизи внезапно осеняет блестящая догадка: Скотт держит открытым канал связи с ней. Одному Богу известно, какой ценой ему это удаётся или как долго этот канал будет оставаться открытым, но пока он это делает. Лизи отпускает его руку и поднимается на колени, игнорируя иголочки, которые во множестве колют её затёкшие ноги, игнорируя холодный порыв ветра, который в очередной раз сотрясает дом. Она частично срывает со Скотта афган, чтобы просунуть свои руки между боками мужа и его висящими как плети руками, чтобы сцепить пальцы на спине и обнять его. Она занимает такое положение, чтобы её лицо оказалось на пути его невидящего взгляда.

– Перетащи меня, – шепчет она и встряхивает недвижимое тело. – Перетащи меня туда, где ты сейчас, Скотт.

Ничего не происходит, и она поднимает голос до крика:

– Перетащи меня, чёрт бы тебя побрал! Перетащи меня туда, где ты сейчас, чтобы я могла привести тебя домой! Сделай это! ЕСЛИ ТЫ ХОЧЕШЬ ВЕРНУТЬСЯ ДОМОЙ, ВОЗЬМИ МЕНЯ ТУДА, ГДЕ ТЫ СЕЙЧАС!

– И ты перетащил, – прошептала Лизи, – Ты перетащил. А я привела тебя домой. Будь я проклята, если знаю, как всё это должно сработать сейчас, когда ты мёртв и ушёл навсегда, а не просто стал тупаком в спальне для гостей, но вот в чём всё дело, не так ли? В этом-то всё дело.

И она представляла себе, как всё это могло сработать. Идея находилась в глубинах сознания, неопределённая, сокрытая пурпурным занавесом, но она там была.

Тем временем экседрин подействовал. Не так чтобы очень, но придал ей сил, и она, возможно, смогла бы спуститься в амбар, не потеряв по пути сознания и не сломав шею. А если ей удалось бы спуститься по лестнице, значит, она сумела бы добраться до дома, где хранились действительно сильные лекарства, если, конечно, они ещё могли оказать положенное действие. И лучше бы оказали, потому что ей предстояло многое сделать и побывать во многих местах. В том числе и в очень дальних местах.

– Путешествие в тысячу миль начинается с первого шага, Лизи-сан, – сказала она себе, поднимаясь с книгозмеи.

Опять шаг за шагом, медленно, на широко расставленных ногах, и вот она, лестница. Лизи потребовалось почти три минуты, чтобы спуститься по ней, крепко держась за перила Дважды она останавливалась, потому что чувствовала дурноту, но спустилась, не потеряв сознания, потом посидела на meingottской кровати, чтобы отдышаться, и отправилась в долгое путешествие к двери чёрного хода своего дома.

Глава 11. ЛИЗИ И ПРУД. (Ш-ш-ш-ш – теперь нужно вести себя тихо)

Больше всего Лизи боялась, что утренняя жара сокрушит её и она потеряет сознание между амбаром и домом, но с этим всё обошлось. Солнце оказало ей услугу, скрывшись за облаком, откуда-то вдруг налетел холодный ветерок, который обдул её перегретую кожу и распухшее пламенеющее лицо. К тому времени, когда она добралась до заднего крыльца, глубокая рана в груди вновь пульсировала болью, но чёрные пологи больше не появлялись. Ей пришлось поволноваться, когда она не смогла сразу найти ключ от двери, но в конце концов негнущиеся пальцы нащупали брелок (маленького серебряного эльфа) под бумажными салфетками, которые она всегда носила в правом переднем кармане джинсов, так что и с этим всё обошлось. А в доме её ждала прохлада. Прохлада, тишина и благословенное одиночество. И как Лизи хотелось, чтобы всё так и оставалось, пока она будет приводить себя в порядок! Ни телефонных звонков, ни гостей, ни шестифутовых помощников шерифа, стучащих в заднюю дверь, чтобы проверить, как у неё дела. А также, пожалуйста, Господи (огромная просьба), никакого повторного визита Чёрного принца инкунков.

Лизи пересекла кухню и достала из-под раковины белый пластиковый таз. Нагибаться было больно, дико больно, и вновь она почувствовала, как тёплая кровь течёт по коже и пропитывает блузку.

Ему нравилось это делать… ты знаешь, не так ли?

Разумеется, она знала.

И он вернётся. Что бы ты ни пообещала, что бы ты ни передала, он вернётся. Ты это тоже знаешь? Да, она знала и это.

Потому что для Джима Дули его договорённость с Вудбоди и рукописи Скотта не более чем динг-донг ради фрезий. Есть причина, по которой он полез за твоей грудью, а не ограничился мочкой или пальцем.

– Конечно, – сообщила она своей пустой кухне… поначалу тёмной, которая тут же стала светлой, едва солнце вышло из-за облака. – Джим Дули полагает сие великим сексом. И в следующий раз это будет моя киска, если копы не остановят его.

Ты остановишь его, Лизи. Ты.

– Давай без глупостей, дорогая, – сказала она пустой кухне голосом За-Зы Габор. Вновь используя только правую руку, она открыла шкафчик над тостером, достала коробочку с пакетиками чая «Липтон» и положила в белый таз. Добавила окровавленный вязаный квадрат из кедровой шкатулки доброго мамика, хотя не имела абсолютно никакого понятия, почему она до сих пор носит его с собой. Потом потащилась к лестнице.

А что в этом глупого? Ты остановила Блонди, не так ли? Да, почести достались не тебе, но остановила-то его ты.

– Тогда было по-другому. – Она стояла, глядя на уходящую вверх лестницу, держа под правой рукой белый тазик, прижимая к бедру, чтобы коробочка с пакетиками чая и вязаный квадрат не вывалились. Лестница уходила вверх миль на восемь. Лизи подумала, что последние ступени, по всей вероятности, прячутся в облаках.

Если тогда всё было иначе, почему ты идёшь наверх?

– Потому что там лежит викодин! – крикнула Лизи пустому дому. – Чёртовы таблетки, которые снимают боль!

Голос произнёс ещё два слова и умолк.

– СОВИСА, любимая – это правильно, – согласилась Лизи. – В это надо верить, – и начала долгий медленный подъём по ступеням.

На полпути пологи вернулись, ещё более тёмные, чем прежде, и Лизи уже не сомневалась, что сейчас потеряет сознание. Твердила себе, что падать нужно вперёд, на лестницу, а не назад, в пустоту, когда перед глазами вновь прояснилось. Она села, поставив таз на колени, и оставалась в таком положении, с опущенной головой, пока не досчитала до ста, после каждого числа произнося «Миссисипи». Потом встала и закончила подъём. Второй этаж продувался ветерком, и там было ещё прохладнее, чем на кухне, но к тому времени, когда Лизи добралась до верхней лестничной площадки, она обливалась потом. Пот натекал и в резаную рану, которая по диагонали располосовала грудь, так что к боли в глубине прибавилось сводящее с ума поверхностное жжение от соли. И ей снова хотелось пить. Воды жаждало не только горло, но и желудок. Это по крайней мере она могла поправить, и довольно скоро.

Лизи заглянула в спальню для гостей, когда медленным шагом проходила мимо неё. Спальню отремонтировали после 1996 года (если на то пошло, дважды), но она без труда увидела чёрное кресло-качалку с гербом университета Мэна на спинке, слепой экран телевизора и морозную плёнку на окнах, которая меняла цвет, отслеживая пляску света на небе…

Забудь, маленькая Лизи, это всё в прошлом.

– Это всё в прошлом, да только точка не поставлена! – раздражённо крикнула она. – В этом вся долбаная проблема!

На это ответа она не услышала, но зато наконец-то добралась до своей спальни и смежной с ней ванной, которую Скотт (деликатность не относилась к его достоинствам) называл «Большая жопатория». Она поставила таз, вытряхнула из стакана две зубные щётки (теперь, увы, обе принадлежали ей) и до краёв наполнила его холодной водой. Жадно выпила, потом улучила мгновение, чтобы посмотреть на себя. В смысле, на своё лицо.