История Лизи, стр. 59

Остаться на скамье, даже если из-за этого Пола Лэндона убьют.

Он приземляется и падает на колени, в кровь на досках, и начинает плакать, потрясённый тем, что всё ещё жив, а потом рука отца обнимает его, сильная рука отца поднимает его, уже с любовью, а не со злостью. Губы отца сначала прижимаются к щеке, потом к уголку рта.

– Видишь Скутер старина Скутер старина Скотт? Я знал ты можешь это сделать.

Потом отец говорит, что всё закончено, кровь-бул закончен, и Скотт может позаботиться о своём брате. Отец говорит, что он – храбрый, маленький храбрый сучий сын, отец говорит, что любит его, и в этот момент победы Скотта уже не волнует кровь на полу, он тоже любит отца, он любит своего безумного кровь-бульного отца за то; что позволил закончить этот кошмар, хотя даже в три года знает, что придёт черёд следующему.

9

Скотт замолкает, оглядывается, делает глоток вина. Стакан ему ни к чему, пьёт прямо из горла.

– Не такой уж это был и выдающийся прыжок. – Он пожимает плечами. – Разве что для трёхлетнего.

– Скотт, Господи, и часто он такое устраивал? – спрашивает Лизи.

– Достаточно часто. Многие случаи я вспомнить не могу. Память словно заблокирована. Но, как я и сказал, этот полностью характеризует остальные.

– Он… он был пьян?

– Нет. Он практически не пил. Ты готова ко второй части?

– Если она такая же, как первая, не уверена.

– Не волнуйся. Часть вторая – «Пол и хороший бул», а время действия – через несколько дней после того, как отец заставил меня спрыгнуть со скамьи. Отца вызвали на работу, и как только его пикап скрылся из виду, Пол сказал мне, чтобы я вёл себя хорошо, пока он сходит в «Мюли». – Скотт замолкает, смеётся, качает головой, как делают люди, когда понимают, что сморозили глупость. – В «Магазин Мюллера». Так правильно. Я рассказывал тебе о поездке в Мартенсберг, когда банк выставил наш дом на аукцион, так? Аккурат перед нашим знакомством?

– Нет, Скотт.

На его лице удивление, недоумение, он ничего не понимает. – Нет?

– Нет. – И сейчас не время говорить ему, что он практически ничего не рассказывал ей о своём детстве…

Практически ничего? Просто ничего. До этого дня, под конфетным деревом.

– Ну, – в его голосе слышится сомнение, – я получил письмо из банка отца… Первого сельского банка Пенсильвании… ты понимаешь, как будто где-то есть Второй сельский… и они сообщили, что после стольких лет судебное решение всё-таки вынесено, и мне причитается какая-то сумма. Вот я и сказал, почему нет, и поехал туда. Впервые за семь лет, с того момента, как в шестнадцать я окончил Мартенсбергскую городскую среднюю школу. Сдал множество экзаменов, получил папскую стипендию. [83] Конечно же, я тебе об этом рассказывал.

– Нет, Скотт.

Он неловко смеётся.

– Ладно, в общем, я съездил туда. Летите, Вороны, [84] заклюйте и разметайте их. – Он каркает, вновь неловко смеётся, ещё раз прикладывается к бутылке. Вина в ней уже на донышке. – За дом выручили семьдесят «штук», что-то вроде этого, и я получил три двести, большие деньги, не правда ли? Но, так или иначе, я поездил по нашей части Мартенсберга перед аукционом, и магазин стоял на прежнем месте, в миле по шоссе от нашего дома, и если бы кто сказал мне, когда я был маленький, что до магазина всего лишь миля, я бы ответил ему, что он совсем заврался и вообще ку-ку. Магазин не работал, витрины забиты досками, на двери висела табличка с выцветшей, но ещё читаемой надписью «ПРОДАЕТСЯ». Вывеска на крыше была в лучшем состоянии, и на ней любой мог прочитать «МАГАЗИН МЮЛЛЕРА». Только мы всегда называли его «Мюли», потому что так называл его отец. Как называл «Ю.С. Стил» – «Ю.С. Бег борроу энд стил», [85]… и он называл Питтсбург Говняным городом… и… ох, чёрт побери, Лизи, я плачу?

– Да, Скотт. – И собственный голос донёсся до её ушей издалека.

Он берёт одну из бумажных салфеток, которые им дали в отеле вместе с ленчем, и вытирает шиза. Когда отрывает салфетку от лица, уже улыбается.

– Пол сказал мне, чтобы я хорошо себя вёл, пока он сходит в «Мюли», и я сделал то, о чём просил Пол. Я всегда так делал. Ты знаешь?

Она кивает. Ты хорош с теми, кого любишь. Ты хочешь быть хорошим с теми, кого любишь, потому что знаешь: твоё время с ними будет слишком коротким, как бы долго оно ни длилось.

– А когда он возвращается, я вижу, что он принёс две бутылки «Ар-си», и знаю, что он собирается сделать хороший бул, и для меня это счастье. Он велит мне идти в мою спальню и полистать книги, пока он будет его делать. В спальне я сижу долго и знаю, это будет длинный хороший бул, и для меня это тоже счастье. Наконец я слышу его крик: мне нужно пойти на кухню и посмотреть на стол.

– Он когда-нибудь называл тебя Скутером? – спрашивает Лизи, – Только не он, никогда. К тому времени, когда я добираюсь до кухни, его там нет. Но я знаю, что он наблюдает за мной. На столе лежит клочок бумаги и на нём написано «БУЛ!». А ещё там написано…

– Одну секунду, – говорит Лизи.

Скот смотрит на неё, изумлённо приподняв брови.

– Тебе тогда было три… ему – шесть… или ближе к семи…

– Да…

– Но он мог писать маленькие загадки, а ты мог их прочитать. Не только прочитать, но и сообразить, о чём речь.

– Да? – Брови Скотта поднимаются ещё выше, как бы спрашивая: «А что тут такого?»

– Скотт… твой безумный отец понимал, что он измывается над двумя долбаными вундеркиндами?

Скотт удивляет её, откидывая назад голову и хохоча.

– Да такая мысль просто не могла прийти ему в голову. Просто слушай, Лизи. Потому что это был самый лучший день моего детства, возможно, потому, что это был такой длинный день. Должно быть, кто-то в «Гипсам» серьёзно напортачил, и моему старику пришлось работать сверхурочно, не знаю, но дом принадлежал нам с восьми утра до заката…

– И никакой няни?

Он не отвечает, но смотрит на неё так, словно у неё помутилось в голове.

– Никакой соседки, которая могла заехать, чтобы посмотреть, как вы там?

– Наши ближайшие соседи жили в четырёх милях. «Мюли» находился ближе всего. Отцу это нравилось, и, поверь мне, всем, кто жил в тех местах, нравилось тоже.

– Ладно. Расскажи мне вторую часть. «Скотт и хороший бул».

– «Пол и хороший бул». Великий бул. Превосходный бул. – Воспоминания разглаживают его лицо. Противовес ужасу на скамье. – У Пола был блокнот с разлинованными страничками, блокнот производства компании «Деннисон», и когда он делал станции була, то вырывал страничку, а потом делил на части по линейкам. Чтобы блокнота хватило на большее время, ты понимаешь?

– Да.

– Только в тот день ему пришлось вырвать две, а может, и три странички, Лизи, таким длинным был тот бул! – В этом радостном воспоминании Лизи видит, каким он был ребёнком. – На полоске бумаги, что лежала на столе, я прочитал: «БУЛ» – на первой и на последних полосках обязательно присутствовало это слово, а ниже, под этим словом…