Создания света — создания тьмы, стр. 40

Войдя в зеленую двер, открытую поэтом, и прибыв наконец на мир Интерлюдии, Оаким и Фрамин оказываются в безумном мире дождей и религий. Уставшие, они стоят на влажной траве рядом с городом, окруженным мрачными черными стенами.

— Сейчас мы войдем, — размышляет поэт, поглаживая свою изумрудно-зеленую бороду. — Мы войдем через эту маленькую дверь слева, которую я заставлю открыться. Останется загипнотизировать или подчинить охранников, если они там окажутся, и пройти к великому храму…

— …Чтобы выкрасть сандалии для Принца, — говорит Оаким — Странное это для меня дело. Если бы он не обещал мне вернуть мое имя — мое настоящее имя, — прежде чем я убью его, я бы не согласился.

— Это я понимаю, лорд Рэндалл, сын мой 2 — говорит Фрамин, — но скажи мне, что ты намерен делать с Гором, который также хочет убить его — и который сейчас работает на него, только чтобы заполучить эту же возможность?

— Убью, если потребуется, сначала Гора.

— Твоя решимость бесподобна, но позволь узнать — какая тебе разница, кто его убьет — ты или Гор? Он ведь в любом случае будет одинаково мертв. Оаким молчит, явно озадаченный.

— Это моя миссия, — говорит он наконец.

— Он в любом случае умрет, — повторяет Фрамин.

— Но не от моей руки.

— Правильно. Но я не улавливаю разницы.

— И я не улавливаю, но убить Принца поручено мне.

— Возможно, Гору тоже кто-то поручил.

— Но не мой хозяин.

— А почему у тебя есть хозяин, Оаким? Почему ты не хозяин сам себе? Оаким трет лоб.

— Я… действительно… не знаю… Но я должен сделать то, что мне сказано.

— Понимаю, — говорит Фрамин, и пока сбитый с толку Оаким раздумывает, крошечная зеленая искра слетает с кончика трости поэта и касается шеи посланца Дома Мертвых. Оаким раздраженно чешется.

— Что это?..

— Местное насекомое, наверно, — говорит поэт. — Пошли!

Дверь перед ними открывается от постукивания трости, а охранники засыпают после короткой зеленой вспышки. Позаимствовав у них два плаща, Оаким и Фрамин направляются к центру города. Найти храм легко. Войти — куда сложнее. Ибо перед входом — охранники, обезумевшие от наркотика.

Двое в плащах подходят и требуют впустить. Восемьдесят восемь копий наружной охраны нацелены на них:

— Публичного поклонения не будет до закатных дождей, — воины дергаются марионетками в такт своим словам.

— Мы подождем. И — ждут.

С закатным дождем они присоединяются к процессии промокших паломников, входят во внешний храм и пытаются пройти дальше.

Их останавливают триста пятьдесят два копьеносца, охраняющие следующий вход.

— У вас есть знаки молящихся внутреннего храма? — спрашивает капитан.

— Конечно, — говорит Фрамин, поднимая свою трость.

После этого капитан, очевидно, решает, что знаки у обоих есть, и им дарован вход.

Затем, на подходе к самой Святая Святых, они остановлены офицером, командующим пятьюстами десятью стражниками, также одурманенными наркотиком, которые охраняют последний проход.

— Оскоплены?! — спрашивает он.

— Оскоплены, оскоплены, — уверяет Фрамин звучным сопрано. — О, дай нам пройти, — глаза его сверкают зеленым, и офицер отступает.

Войдя, они видят алтарь с его пятьюдесятью охранниками и шестью странными жрецами.

— Сандалии там, на алтаре.

— Как их заполучить?

— Лучше по-тихому, — говорит Фрамин и, пока не началась телевизионная служба, проталкивается поближе к алтарю.

— Как по-тихому?

— Хорошо бы подменить их нашими собственными, а священные надеть и без суеты уйти отсюда.

— Подходит.

— Что если бы они были украдены пять минут назад?

— Я понял тебя, — говорит Оаким и склоняет голову, как в молитве. Служба начинается.

— Аве, Сандалии, — лепечет первый жрец, — владеющие ступнями…

— Аве! — поют остальные пять.

— Добрые, благородные и блаженные Сандалии…

— Аве!

— …пришедшие к нам из хаоса…

— Аве!

— …просветить наши сердца и уберечь наши ноги.

— Аве!

— О Сандалии, несущие человечество с начала времен…

— Аве!

— …превосходные вместилища ступней.

— Аве!

— Аве, удивительные, носившие бога Котурны!

— Мы поклоняемся вам.

— Мы поклоняемся вам!

— Мы обожаем вас в величии вашей сущности!

— Слава!

— О, изначальная обувь!

— Слава!

— Высшая идея Сандалий!

— Слава!

— Что бы мы делали без вас?

— Что?

— Наши пальцы были бы исколоты, пятки исцарапаны и мы бы страдали плоскостопием.

— Аве!

— Защитите нас, ваших обожателей, добрые и блаженные Сандалии…

— Пришедшие к нам из хаоса…

— …в день мрака и скорби…

— …из пылающей бездны…

— …пылающей, но не опалившей вас, о Сандалии?

— …вы пришли успокоить и поддержать нас…

— …укрепить и ободрить нас…

— Аве!

— …вы понесете нас открыто и смело вперед…

— …ныне, присно и во веки веков!.. Оаким исчезает.

Ледяной вихрь проносится над залом. Это-ветер изменения времени; и на алтаре возникает туманная тень.

За пять минут до того семь безумных копьеносцев лежат, странно вывернув шеи, а появившийся из воздуха Оаким торопит Фрамина:

— Открой нам дверь, быстро!

— Ты надел их?

— Разумеется. Фрамин поднимает трость, но медлит.

— Боюсь, будет небольшая задержка, — и взгляд его делается изумрудным.

Все глаза в храме вдруг оказываются обращенными на них.

Сорок три безумных копьеносца, как один, с боевым кличем бросаются вперед.

Оаким пригибается и вытягивает руки. — Таково есть царство небесное, — комментирует Фрамин, и испарина, как капли дождя, блестит на его челе. — Интересно, как все это запишется на видеолентах?