Создания света — создания тьмы, стр. 33

…Это идет Гор, он видит Бронза на стене, останавливается и восклицает:

— Открывайте ворота или я вышибу — их! Голос Фрамина из-за стены:

— Не я запирал, не мне и открывать. Входи сам, как сможешь, или глотай пыль там, где стоишь.

Тогда Гор одним ударом, слегка удивив тем Мадрака, выбивает ворота и поднимается по винтовой лестнице на самую высокую башню. Войдя в комнату, он смотрит на поэта и воина-священника с некоторой неприязнью и спрашивает:

— Кто из вас отказался впустить меня? Те переглядываются и делают шаг вперед.

— Пара идиотов! Знаете ли вы, что я — бог Гор, сын Осириса, пришедший из Дома Жизни?

— Прости нашу непочтительность, Гор, — говорит Мадрак, — но никто не впускал нас сюда, кроме нас самих.

— Как ваши имена, пока живущие?

— Я — Фрамин, и я к твоим услугам, если они не слишком обременительны.

— …А я — Мадрак.

— А! Похоже, я кое-что знаю о вас. Почему вы здесь, и что это за падаль на столе?

— Мы здесь, сэр, потому, что нас нет в других местах, — усмехается Фрамин, — а на столе — два человека и жаба, и все они, должен заметить, лучше тебя.

— Неприятности часто приобретаются дешево, но счет за них может оказаться выше, чем вы смогли бы оплатить, — говорит Гор.

— Могу я поинтересоваться, что привело столь скудно одетого бога мщения в эти золотушные места? — спрашивает Фрамин.

— Мщение и привело. Видел ли недавно кто-нибудь из вас, бездельников. Принца-Который-был-Тысячей?

— Это я могу отрицать с чистой совестью.

— И я.

— Но я ищу его.

— А почему здесь?

— Так сказал оракул. И хотя я не горю желанием сражаться с героями, а вас я знаю именно как героев, но считаю, что вы должны извиниться за прием, который вы мне оказали.

— Пожалуй, это справедливо, — соглашается Модрак, — ибо волосы наши еще шевелятся от всего, что мы видели, и запасы нашей ярости иссякли. Не скрепить ли примирение глотком доброго красного вина — исходя из того, что на этом мире, вне всяких сомнений, имеется только одна фляга этого достойного напитка?

— Этого достаточно, если вино так же хорошо, как твои слова.

— Тогда подожди минутку.

Мадрак достает фляжку, отпивает, показывая, что вино не отравлено, и оглядывает комнату.

— Вот подходящая емкость, сэр, — говорит он, поднимая перевернутый бокал, протирает его чистой тряпкой, наполняет и предлагает богу.

— Благодарю, воин-священник. Я принимаю это вино столь радостно, сколь искренне ты мне его предложил. Что это была за битва, так впечатлившая тебя, что ты позабыл хорошие манеры?

— Это, кареглазый Гор, была битва на Блисе, между Стальным Генералом и тем, кого называют Оаким — скиталец.

— Стальной Генерал? Не может быть… Он мертв уже столетия. Я сам убил его!

— Многие убили его. Но никто не покорил.

— Эта куча хлама на столе? Может ли она и вправду быть предводителем бунтовщиков, когда-то стоявшим передо мной как бог?

— Он был могучим и до, и после встречи с тобой, Гор, — говорит Фрамин. — Прости, но люди забудут Гора, а Стальной Генерал будет существовать. Неважно, на чьей стороне он сражается. Победитель или побежденный, он есть дух мятежа и ему не дано умереть.

— Мне не нравится твоя уверенность! — говорит Гор. — Если разобрать эту груду железа на мельчайшие части и уничтожить их, одну за другой, рассеивая по всем мирам, тогда он, несомненно, умрет…

— Так уже делали. И столетие за столетием друзья Генерала собирали его. Этот человек, Оаким, подобного которому я никогда не видел, тоже попытался рассеять его в битве фуги, которая превратила в пустыню целый мир. Единственное, что удерживает их от превращения в полную пустыню — уж извини за скудный выбор слов, — и Марачека, так это то, что я не позволяю им очнуться от темпорального шока.

— Оаким? Это и есть несущий смерть Оаким? Да, в это можно поверить, взглянув на него. Но, Фрамин, кто он на самом деле? Такие бойцы не появляются ниоткуда!

— Я ничего не знаю о нем, кроме того, что он великий воин и мастер фуги, явившийся на Блис перед самой темной волной и, может быть, ускоривший ее приход.

— Это все?

— Это все, что я знаю.

— А ты, могучий Мадрак?

— Я знаю не больше.

— А если разбудить его самого и спросить? Фрамин поднимает свою трость.

— Если хочешь, дотронься до него, но кто знает, уйдешь ли ты тогда отсюда? Он действительно великий воин, а мы шли сюда отдохнуть.

Гор опускает руку на плечо Оакима и слегка встряхивает его. Оаким стонет.

— Не забывай, что жезл жизни — это и копье смерти! — кричит Фрамин и, делая выпад, пронзает жабу, сидящую у левой руки Гора.

Гор не успевает обернуться, как внезапный порыв ветра проносится по комнате, а жаба стремительно вырастает в высокую фигуру, стоящую в центре стола.

Золотистые волосы взъерошены, тонкие губы растянуты в улыбке, и зеленые глаза его сияют, когда он видит забавную картину у своих ног.

Принц-Который-был-Жабой дотрагивается до красного пятна на плече и говорит Фрамину: — Разве не знал ты, что сказано: «не обижай птицу и зверя»?

— Верно, сказано, — отвечает Фрамин, улыбаясь. — У Киплинга. И еще в Коране.

— Тысячеликий негодяй, — говорит Гор, — тот ли ты, кого я ищу? Тебя ли именуют многие Принцем?

— Сознаюсь, это мой титул. А вы помешали моим размышлениям.

— Я пришел помешать тебе жить, — сообщает Гор, извлекая из-за пояса тонкую стрелу — единственное свое оружие — и отламывая ее наконечник.

— Ты думаешь, я не наслышан о твоей силе, брат? — говорит Принц, когда Гор поднимает наконечник стрелы, держа его между большим и указательным пальцами. — И мне ли не знать, что ты можешь одним лишь усилием мысли увеличить массу или скорость любого предмета в тысячу раз?..

В руке Гора мелькает неясная тень, по комнате разносится грохот, и Принц вдруг оказывается в двух футах слева от того места, где только что стоял, а наконечник протыкает камень стены и улетает дальше — в пыльную и ветреную ночь Марачека. Принц тем временем продолжает: — …И разве не знаешь ты, брат, что я могу переместиться на любое невообразимое расстояние, даже за пределы Средних Миров, тем же усилием, что позволило мне избежать твоего удара?