Создания света — создания тьмы, стр. 22

Вверх смотрит Оаким и видит Стального Генерала:

— Мне кажется, я должен его знать.

— Еще бы — говорит Фрамин, глаза его и трость рассыпаются зелеными огнями. — Генерала знают все. Страницы истории истоптаны его боевым конем — Бронзам. Он летал в эскадрилье Лафайета. Он держал оборону в долине Харамы. Мертвой зимой он помогал отстоять Сталинград. С горсткой друзей пытался захватить Кубу. И в каждой битве он оставлял часть самого себя. Он стоял лагерем в Вашингтоне к плохие времена, пока более великий Генерал не попросил его уйти, он был разбит при Литл-Роке, в Беркли ему плеснули в лицо кислотой, и его имя значилось во всех черных списках. Все идеи, за которые он сражался, давно умерли, и с каждой из них умирала часть его самого. Как-то он прожил целое столетие с протезами вместо рук и ног, с механическим сердцем, искусственной челюстью стеклянным глазом, с пластиной в черепе и ребрами из пластика, с извивами проводов и фарфоровыми изоляторами вместо нервов — пока, наконец, наука не научилась делать эти вещи более надежными, чем те, какими обычно наделяет человека природа. Он опять был обновлен, деталь за деталью, и стал сильнее любого человека из плоти и крови. И он снова сражался, снова и снова бывал разбит в войнах планет-колоний против метрополии и в войнах независимых миров против Федерации. Он всегда в каком-нибудь черном списке и всегда играет на своем банджо, и его не заботит, что он поставил себя вне закона тем, что всегда следует больше его духу, чем букве. Много раз он менял свой металл на плоть и возвращал себе человеческий облик, но он всегда прислушивается к любой далекой трубе, трогает струны своего банджо и мчится туда — и вновь теряет свою человечность. Он правдами и неправдами добывал деньги вместе с Львом Троцким, от которого узнал, что писателям мало платят; он делил грузовичок с Вуди Гатри, который научил его своим песенкам и рассказал, что певцам мало платят; некоторое время он поддерживал Фиделя Кастро и узнал, что адвокатам тоже мало платят. Почти всегда его побеждают, используют его и пользуются им, и это его не заботит, так как идеалы значат для него больше, чем плоть. Сейчас все против Принца-Который-Был-Тысячей. Ты говорил, что те, кто противостоит Дому Жизни и Дому Мертвых, будут считаться сторонниками Принца, который ни у кого не просил поддержки. Ты хочешь уничтожить Принца, Оаким, и теперь Генерал будет поддерживать его, ибо Принц — меньшинство, состоящее из его одного. Генерал может быть побежден, но никогда не может быть уничтожен, Оаким. Он уже здесь — спроси его сам, если хочешь.

Стальной Генерал стоит перед Оакимом и Фрамином, как статуя в железных доспехах.

— Я слышал твой зов, Ангел Седьмой Станции.

— Увы, мой титул пропал вместе со Станцией, сэр.

— Ангел и в изгнании — Ангел, — говорит Генерал, и голос его так красив, что его можно слушать бесконечно.

— Благодарю. Но боюсь, вы пришли слишком поздно. Этот человек, Оаким, мастер темпоральной фуги, хочет уничтожить Принца, а значит, лишить нас последних надежд на возвращение. Не так ли, Оаким?

— Так.

— …Если мы не сможем найти защитника, — заключает маг.

— Искать больше не придется, — произносит Генерал. — Вам лучше всего отступить, не начиная боя, Оаким. Я говорю это без злобы.

— А я отвечаю без злобы — иди к черту. Если каждая твоя частица будет разрушена и рассеяна, тогда Стальной Генерал умрет — и уже никогда не вернется вновь. Такой бунтовщик, как ты, заслуживает смерти — окончательной смерти. И я здесь.

— Многие считали так, а я все еще жду.

— Ты дождался, — говорит Оаким. — Время пришло. Фрамин очерчивает себя и Мадрака зеленым огнем, и они молча смотрят на поединок.

Бронз встает на дыбы, и шесть сверкающих алмазов на миг затмевают краски Блиса.