Темная сторона света (Спасительный свет), стр. 5

Пол снова выехал на скоростное шоссе, направился на север и через пару миль свернул на стоянку недалеко от Джоки-Ридж. Выбравшись из машины, он медленно пошел по песку к высоким дюнам. Пока он сидел в редакции, снег прекратился, и теперь небо очистилось и украсилось сияющими звездами. Очень быстро дюны обступили его со всех сторон, словно волшебный лунный пейзаж, и Пол наслаждался одиночеством и тишиной. Его тяжелое дыхание было единственным звуком, нарушавшим молчание ночи, пока он карабкался на высокий, усыпанный снегом песчаный холм. Запотели очки, и он снял их, чтобы без помех добраться до вершины.

У него заныли мышцы ног от непривычной нагрузки, но он уже стоял на вершине. Надев очки, Пол повернулся к северу. Холодный резкий ветер ударил ему в лицо, щеки царапали песчинки. Он засунул озябшие руки поглубже в карманы и отрешился от всего. Его взгляд был прикован к горизонту. Он ждал.

Да, вот оно. Свет, и снова темнота. Пол медленно считал про себя. Один, один-ноль, два, один-ноль, три, один-ноль, четыре, один-ноль. И снова свет. Киссриверский маяк стоял на месте. Пол следил за сменой света и тьмы, приноравливаясь к медленному, томительному ритму. Чистый ясный луч прорезал ночь над водой. Анни сказала ему во время интервью, что не видит смысла в прозрачном стекле: «Это все равно что жить и не любить». Она рассказала ему о своей фантазии. Ей хотелось поставить витражи на фонарь маяка.

«Это будут женщины в длинных, летящих платьях, розовых, сиреневых, льдисто-голубых».

В своей статье Пол не упомянул об этом. Многое из того, что говорила Анни, он сохранил только для себя.

Порыв ледяного ветра забрался к нему под пальто, глаза заслезились.

Он опустился на холодный песок, уронил голову на руки и наконец разрешил себе заплакать. Он горевал о том, что потерял, и о том, чего никогда не имел.

3

Июнь 1991 года

Любимым воспоминанием Алека О'Нила об Анни было самое первое. Он стоял на том же самом месте, на берегу океана, и ночь была такой же безлунной, воздух казался черным и липким как вар. Высоко над ним маяк бросал в темноту луч света каждые четыре с половиной секунды. Мрак между вспышками света казался вечностью.

Во время очередной вспышки он увидел, что по берегу к нему идет молодая женщина. Сначала Алеку показалось, что она лишь плод его воображения. Когда стоишь один на берегу и ждешь, как маяк в очередной раз разрушит тьму, что-то происходит с головой. Но нет, женщина оказалась реальной. Потом он разглядел ее длинные рыжие волосы, желтый рюкзак, переброшенный через правое плечо. Она была на год-два моложе его, лет двадцати или около того. Подойдя к нему ближе, она заговорила, а он стоял зачарованный. Ее хрипловатый голос сразу понравился ему.

Она сказала, что ее зовут Анни Чейз и она путешествует автостопом из Массачусетса во Флориду, держась ближе к берегу. Она хотела прикоснуться к океану в каждом штате. Ей хотелось почувствовать, как воды становится все теплее, по мере того, как она движется на юг. Алек был заинтригован и молчал, не находя слов для ответа. В очередной вспышке света он увидел, как она раскладывает на песке полосатое мексиканское одеяло.

— Я несколько дней не занималась любовью, — неожиданно сказала Анни, беря его за руку в темноте.

Алек послушно опустился рядом с ней и неожиданно застеснялся, когда ее пальцы коснулись «молнии» на его джинсах. Это был 1971 год, пять лет прошло после его первого любовного опыта, ему было двадцать два. Но он совершенно не знал ее.

Алек едва смог сконцентрироваться на собственных ощущениях, настолько его захватили ее ощущения. Маяк словно дразнил его, озаряя их светом на короткий миг. В полной темноте он мог доверять только своим рукам, которые чувствовали ее тело. Ритм маяка сбивал его собственный. Они затратили немало усилий, приноравливаясь друг к другу.

Алек отвел Анни в коттедж, который снимал вместе с приятелями, выпускниками Технологического университета Виргинии. Они проводили лето, работая на одну из строительных фирм на Внешней косе. Осенью их ждала аспирантура. Последние пару недель они красили Киссриверский маяк и ремонтировали дом смотрителя. По вечерам они напивались и искали встреч с женщинами, но на этот раз они сидели вместе с Анни в маленькой гостиной, ели гранаты, которые она достала из рюкзака, и играли в игры, которые она придумывала с ходу.

— Заканчиваем предложение, — объявила она, мгновенно завладев их вниманием. Ее голос с явным бостонским акцентом казался голосом человека с другой планеты. — Я дорожу… — Она вопросительно посмотрела на Роджера Такера.

— Моим серфом, — честно признался Роджер.

— Моим «Харлеем», — продолжил его брат Джим.

— Моим членом, — захохотал Билл Ларкин.

Анни округлила глаза в насмешливом возмущении и повернулась к Алеку:

— Я дорожу…

— Этим вечером, — сказал он.

— Этим вечером, — подтвердила она с улыбкой.

Алек не мог отвести от нее глаз. Она кинула в рот новое рубиновое зернышко граната, а другое оставила в ладони. Так продолжалось, пока они играли. Одно зернышко в рот, другое в ладонь, пока ее рука не наполнилась сочными красными зернами. Когда от граната осталась лишь пустая кожура, она подняла руку к свету, любуясь зернами, словно рубинами.

Алек удивлялся тому, что его друзья сидят в доме, совершенно трезвые, и играют в детские игры, но он понимал их.

Они попали под действие ее чар. Анни мгновенно стала центром их маленького мирка и центром Вселенной.

— Я хочу… — предложила новый вариант Анни.

— Женщину, — прорычал Роджер.

— Пива, — не согласился с ним Джим.

— Чтобы меня трахнули. — Ответ Билла можно было предсказать заранее.

— Тебя, — выпалил Алек, удивив самого себя.

Анни взяла зернышко из кучки на ладони и положила его в рот Алеку.

— Я хочу, чтобы меня обняли, — сказала она. В ее глазах Алек увидел вопрос. «Ты можешь это сделать? Потому что к такому желанию нельзя отнестись шутя».

Позже, ночью, в своей постели, Алек понял, о чем говорила Анни. Казалось, она никак не может успокоиться в его объятиях.

— Я могла бы полюбить мужчину без ног, без мозгов или без сердца, — прошептала Анни, — но я бы не смогла полюбить мужчину без рук.

Она поселилась в комнате Алека, забив о своем путешествии к югу. Анни как будто нашла то, что искала, и намеревалась остаться с ним навсегда. Это даже не обсуждалось. Ей нравилось, что Алек учится и собирается стать ветеринаром. Она приносила ему первых пациентов: чайку с перебитым крылом, худых кошек с рваными ушами или ранеными лапами. За неделю Анни нашла столько несчастных животных, сколько обычный человек встречает за всю жизнь. Не то чтобы она специально искала их, они сами находили ее. Позже Алек понял, почему их тянуло к ней. У Анни тоже были раны, только они были не явными. Физически она была совершенством. Ее боль притаилась внутри, и за лето Алек понял, что Анни возложила на него задачу излечить ее.

Двадцать лет прошло после той, первой, ночи. Алек О'Нил снова стоял на берегу, окруженный плотной темнотой, и напряженно ждал очередной вспышки света. Это были прекрасные двадцать лет, но все кончилось на Рождество, всего пять месяцев назад. Алек приходил к маяку три-четыре раза в неделю, потому что именно это место сильнее других напоминало ему об Анни. Испытывал ли он здесь покой? Не совсем. Просто возле маяка он был с ней. Настолько близко, насколько мог.

У него за спиной раздался шорох. Алек повернул голову, прислушался. Может быть, это был один из диких мустангов, из тех, что паслись вдоль дороги у Киссривер. Нет, Алек слышал шаги, приближавшиеся к нему со стороны дубовой рощицы у дороги. Он вглядывался в темноту, ожидая очередной вспышки света.

— Папа!

Яркий луч маяка выхватил из темноты темные волосы его сына, красную футболку. Наверное, Клан пошел следом за ним. Он приблизился к отцу, встал рядом. Клаю уже исполнилось семнадцать, за последний год он вытянулся и догнал ростом отца. Алек никак не мог к этому привыкнуть.