Найденка (СИ), стр. 1
====== Пролог ======
Два подростка, схожих ростом и комплекцией, одетые в одинаково простые коричневые, холщовые портки и рубашки, одинаково босые, стояли, набычившись и уперев сжатые до белых костяшек кулаки в бока, на бережку ручейка. Они буквально сверлили друг в друге дырки злющими взглядами. Оба недавно разменяли по четырнадцатой весне и уже прошли обряд наречения тайного имени.
Тот, у которого светлые, почти белые волосы были связаны на затылке в богатый, спускающийся ниже поясного, держащего портки шнура, хвост, позвякивал шаманскими амулетами по запястьям — выплетенными из тонких кожаных ремешков, костяных и медных, причудливой формы, бусин, браслетами. На бурно вздымающейся груди парнишки покоился еще амулет — ожерелье, собранное из нескольких десятков отполированных позвонков мелких животных и пяти острых клыков крупного, определенно хищного животного.
Рыжевато-русые, коротко стриженные волосы второго трепал ветер. Похвастаться амулетами он пока что, особо, не мог — так, парочка жалких оберегов свисали с шеи на замшевых шнурочках, да широкое, литое, бронзовое обручье поблескивало в солнечных лучах из-под задравшегося слегка рукава, с левой руки.
Первый являлся будущей надеждой и опорой рода, хотя кровно роду не принадлежал. Участь же второго была — размножение, война и охота.
Предопределено изначально — уравновешенным, бесплодным бетам блюсти покой, а ежели имелись способности, то ведать разные травы и шаманить, буйным же в гневе альфам валять своих омег по мере их течек, с луками и копьями по лесам добывать пропитание и мечом защищать соплеменников от возможных врагов.
Так повелел мировой, прошедший испытание веками закон.
Но готовые сцепиться подростки мочились сейчас на сей мудрый закон с верхушки самой высокой в окрестностях деревни сосны. Они в очередной раз делили территорию и мерились гонором.
— Шаманенок патлатый! — сквозь стиснутые зубы рычал русый, впрочем, не сдвигаясь с уже натоптанного пятачка травы: — Пустая семка! Мухоморы поганые шукай в чащобах! Найденка!
— Узловатый сук! — шипел в ответ ученик шамана, тоже, впрочем, сохраняя относительно безопасную дистанцию: — Нюхалка соплями напрочь зелеными забита! Просморкайся беги, твой женишок Лис потек, а ты не чуешь!
Из малинника за развитием ссоры с интересом наблюдали, попутно объедая с веточек доступные, полные летнего сока, созревшие ягоды, еще двое подростков, чуть помладше. У этих густые, русые гривы были заплетены в тугие, свободно болтающиеся по изящным, узким спинкам, не украшенные яркими лентами косы.
Омежки, не достигшие брачного возраста, совсем пацанята, у которых пока не пришли течки. Кусали, будущие даруны новых поколений и альфячья услада, пухлые, пунцовые губки, нетерпеливо ерзали — страстно хотели драки, дикие лесные души. Да чтобы непременно с кровью, и чтобы шаманенок победил!
Почему не альфочка? Так ведь дети, малышня, глупые еще. Плюс шаманенок добрее, за косы никогда не таскает, красивше лицом и статью…
Ссорящиеся не замечали зрителей, продолжали вдохновенно ругаться.
— Вот причапаешь ты ко мне весен через пять, узловатый! — Беточка грозно тряс хвостом: — Взмолишься — живот прихватило! Уж я тя накормлю грибочками-то! Вааще из кустов не вылезешь! Орел будешь!
Бесящийся юный альфа топал ногами.
— Я те покажу орла! — Кричал, в голос: — Я те трех орлов покажу! Пятерых! Засажу без сала со сцепкой — папу звать станешь — не дозовешься! Сухуша! Тьфу! Сук жалко о тя шершавить! Тьфу!
Хотя подростков разделяло буквально три шага, плевки русого странным образом не долетали до шаманенка, шлепались в травку — не сильно, видать, стремился попасть в противника. Соображал — тот вполне способен якобы перепутать травы и заместо запирающей травы выдать послабляющую.
А взаимные оскорбления… Слова: как воробушки, вспорхнули и отлетели дальше, зернышки искать. Иное дело прицельный плевок или плюха — затаит бета ежели обиду, аукнется. Убивать, конечно, не станет, с ума не сбрендил, но помучает преизрядно…
— Трус. — Бета вдруг уронил руки вдоль тела и расслабил кулаки. — Боишься ударить. — Эх… — и быстро отвернулся к ручейку.
Совершенно случайно его потухший взгляд скользнул по спрятавшимся в малине омежатам и вспыхнул вновь – голубым, яростным пламенем.
— А ну, брысь отсюда! — взрыкнул яростно, по-альфячьи, даром что бета: — Уставились, дырки!
Застигнутые врасплох, пойманные за подглядыванием омежки с задушенным, спаренным писком порскнули прочь. Знали — не обидит, но все равно перепугались, с младенчества приученные родителями к почтению.
Малявки и есть. Кто ж чужого, непросватанного даруна, пусть и мелкого, ударит? За подобное непотребство старшие портки сдернут, через лавку перекинут и ремнем отхлещут нещадно. Не посмотрят, альфа, бета, наследник шамана — седьмицу на попу не сядешь. Позор.
Когда заполошенные, стремительные шаги убежавших омежек затихли, кулаки опустил и альфочка.
— Рыся, — позвал парнишка робко переставшего прятать лицо шаманенка: — Давай замиримся? Надоело собачиться…
Тот едва слышно фыркнул, соглашаясь, и протянул раскрытую ладонь. Улыбнулся, тепло и покойно, довольно.
— Давай, Бэл, — вздохнул. — Мне тоже надоело.
Подростки скрепили конец ссоры крепким рукопожатием, подняли с земли наполненные водой, сшитые из тонких деревянных планочек ведра и неспешно зашагали к спрятанной на данный момент от обоих за стеной березняка деревне.
И так задержались более допустимой меры. Как бы не попало…
====== Часть 1 ======
/Спустя четыре весны/…
Тяжело нагруженный свежим мясом Бэл толкнул дверь в избу тем плечом, на котором не лежала завернутая в холстину свинячья тушка и, споткнувшись о выступающий порожек, бочком ввалился в сенцы. В нос ударила привычная с младенчества острая смесь разнообразных запахов, приятных и не очень, по ушам резануло криками.
Опять отец буйствует, похоже, своих младших супружников да детей лупит нещадно направо и налево. Вмешиваться парню не хотелось до колик в животе, но омег и братишек жалко. Негоже достойному хозяину так с семьей обращаться. Ох, негоже…
Взрыкнув, Бэл небрежно скинул мясо на пол, где пришлось и бросился выручать родных. Влетел в общажную, сгреб отца, как раз волокущего за намотанную на кулак косу Яра к печи, в охапку и мощно, от души, встряхнул.
Альфач охнул, очнулся от морока и отпустил омегу. Тот, отчаянно подвывая и прикрывая ладошками выпуклый живот, пополз прочь. Самый младший супружник из четырех, самый сейчас зашуганный, всего семнадцать ему, на весну младше Бэла. Плачет, давится икотой, нос разбит в кровь, глаз заплывает свежим, безобразным кровоподтеком. А ведь брали в дом за красоту, немало меховых шкурок отвалили откупного…
Зачем брали? Колошматить брюхатого?
— Тата! — вопль парня сорвался в подросткового петуха. — Ты что творишь, окаянный?!
Пора таки вести одержимого злым лесным духом «шур» родителя к шаману — пятый приступ за последние три седьмицы. Хватит ждать чуда самостоятельного излечения.
Накуролесивший альфач, между тем, растерянно оглядывался. Похоже, не помнил о только что сотворенном непотребстве. Растерянно моргал.
На мужчину и обнимающего его старшого сына из угла, где печка, смотрели — кругло, не моргая, испуганно, умоляюще. Папа, первый супруг отца, еще трое омег. Зареванные, растрепанные, бедняжки сбились в кучку, к ним жались стайкой птенцов омежата-дети — один подросток и шестеро мал мала меньше. Тряслись загнанной в ловушку дичью, икали, вытирая со щек льющиеся слезы рукавами.
Верили и не верили в спасение.
Бэл простонал ругательство, оттолкнул отца с дороги и кинулся утешать. Папу и братишек, разумеется, ну, и Яру перепало чуток — а кто еще по-альфячьи приласкает, от жестоко прибившего без причины, наставившего синяков мужа омега шарахнется.
Братишки облепили, заскулили наперебой, Яр прижался коротко упругим животиком, криво улыбнулся, благодаря за внимание, и отстранился, смущенный, потупился — уступил место папе. Кого, чудо, носит под сердцем? Неужто очередного омежку? То-то смеху снова будет в деревне — Таур кузнец слаб семенем, не способен зачать другого альфенка, кроме Бэла. Засудачат непотребства за спиной. Грязные сплетники. Тьфу. Бэл — копия отца, чтобы у них языки поотваливались и почесуха напала.