Мареновая роза, стр. 129

9

«Могу я дать один совет прежде, чем отправить вас назад?»— спросила ее Мареновая Роза, и позже в тот день, уже после того, как лейтенант Хейл принес им тяжкую весть об Анне Стивенсон (обнаруженную лишь наутро — ведь она так не любила, чтобы посторонние нарушали покой ее кабинета) и затем ушел, Рози последовала ее совету. Несмотря на воскресенье, салон-парикмахерская «Волосы 2000» на Скайвью-молле работал. Парикмахер, к которой обратилась Рози, прекрасно поняла, в чем заключается просьба клиентки, но попыталась отговорить ее.

— Вам так идет эта прическа! — воскликнула она.

— Я знаю, — согласилась Рози, — но все равно мне она не нравится.

Поэтому парикмахер сделала то, чего от нее требовали, а Билл, вопреки ожиданиям, не выразил возмущенного протеста, когда они встретились вечером.

— Твои волосы стали короче, но в целом прическа похожа на ту, с которой ты впервые появилась в ломбарде, — заявил он. — Мне нравится.

Она обняла его.

— Хорошо.

— Что скажешь насчет ужина в китайском ресторане? — Соглашусь при одном условии — если пообещаешь остаться у меня.

— Эх, если бы все обещания были такими приятными, — усмехнулся он.

10

Заголовок понедельника:

Заголовок вторника:

Заголовок среды:

Заголовок четверга:

В пятницу Норман переместился на вторую страницу. К следующей пятнице он исчез бесследно.

11

Вскоре после четвертого июля Робби Леффертс предложил Рози начитать роман, резко отличавшийся от книг Ричарда Расина: «Тысячу акров» Джейн Смайли. В романе шла речь о фермерском семействе, живущем в штате Айова, но в действительности книга повествовала не о тяготах фермерской жизни; во время учебы в колледже Рози три года являлась художником-оформителем студенческого драматического театра, и хотя ей не довелось выйти на сцену под огнями рампы, все-таки приобретенного опыта хватало, чтобы узнать безумного шекспировского короля с первого же взгляда. Смайли одела короля Лира в штаны фермера, но безумие остается безумием, как бы оно ни маскировалось.

Кроме того, автор превратила своего героя в существо, пугающе похожее на Нормана. В день, когда чтения завершились («Ваша лучшая работа до сих пор, — заверила ее Рода, — и одно из лучших чтений, которое я слышала за всю жизнь»), Рози вернулась в свою комнату на Трентон-стрит, достала старое, написанное маслом полотно из шкафа, в котором оно хранилось с ночи… скажем так, исчезновения Нормана. Впервые после той ночи Рози посмотрела на картину.

То, что она увидела, ничуть ее не удивило. На картину снова вернулся день. Вершина холма, поросшая густой летней травой, была такой же, и храм у подножия холма оставался таким же (или почти таким же; у Рози возникло впечатление, что странные очертания храма, выводившие здание за рамки обычной перспективы, каким-то образом стали нормальными), женщины по-прежнему не было. Рози подумалось, что Доркас увела безумную женщину в последний раз взглянуть на младенца… после чего Мареновая Роза в одиночестве продолжит свой путь, направляясь туда, куда уходят чудовища вроде нее, когда пробивает час их смерти.

Она отнесла картину на первый этаж, к мусоросжигателю, держа ее за края — так, словно опасалась, что, если не будет очень осторожна, рука провалится сквозь холст в иной мир. Признаться честно, она действительно побаивалась, что подобное может произойти.

У шахты мусоросжигателя она задержалась на минутку, в последний раз остановив взгляд на картине, — картине, которая позвала ее с пыльной полки ломбарда безмолвным требовательным голосом; принадлежавшим, наверное, самой Мареновой Розе. «Так оно и есть», — подумала Рози. Она потянулась рукой к дверке мусоросжигателя и опять замерла: ее внимание привлекли две детали, не замеченные раньше, две точки в густой траве неподалеку от вершины холма. Нахмурившись, она провела пальцем по затвердевшим краскам, пытаясь сообразить, что означают эти точки. Ответ пришел почти сразу. Розовая точка цвета цветка клевера — это ее свитер. Черная точка рядом с ним — куртка Билла, которую он в тот день дал ей для поездки на озеро. Потеря свитера не вызывала сожаления — дешевая синтетическая тряпка, каких полно в каждом магазине, — но вот о куртке она искренне жалела. Не совсем новая, верно, но она служила бы верой и правдой еще много лет. Кроме того, ей нравилось возвращать вещи, которые она брала взаймы.

Даже нормановской кредитной карточкой она воспользовалась только один раз.

Она посмотрела на картину и вздохнула. Нет смысла беречь ее; очень скоро она съедет с комнаты, которую подыскала для нее Анна, и у нее не было желания забирать с собой больше напоминаний о прошлом, чем необходимо. Хватит и того, что застряло в ее сознании, как осколки гранаты, но…

«Помни о древе, Рози», — произнес голос, похожий в этот раз на голос Анны.

Анна, которая пришла к ней на помощь в тот момент, когда Рози нуждалась в помощи больше всего, когда ей не к кому было обратиться, Анна, гибель которой не опечалила ее, как бы Рози того ни хотела… хотя, узнав о смерти Пэм, милой Пэм, чьи привлекательные голубые глаза всегда ощупывали толпу в поисках «кого-нибудь интересного», она пролила целые реки слез. Но теперь она ощутила щемящую боль жалости, от которой задрожали губы и сморщился нос.

— Прости, Анна, — прошептала она.

«Не надо. — Снова тот же голос, сухой и чуточку высокомерный. — Не ты создала меня, не ты создала Нормана, и не следует взваливать на свои плечи ответственность за кого-то из нас. Ты Рози Макклендон, а не Тифоидная Мэри, и лучшее, что можешь сделать, — это не забывать о том, кто ты, даже когда бушующие вокруг штормы жизненных мелодрам будут затапливать тебя. Однако ты должна помнить…»

— Ничего я не должна, — заявила Рози безапелляционным тоном и свернула картину вдвое, захлопнув края, словно книгу. Планки старой рамки, на которую было натянуто полотно, с треском сломались. Само полотно не столько порвалось, сколько взорвалось, рассыпавшись на пучок узких полосок, похожих на одежку оборванца. Тусклые краски потеряли всякую осмысленность, — Нет, ничего и никому я не должна. Ничего, если я не чувствую себя в долгу, а я не чувствую…

«Те, кто забывает о прошлом…»

— Плевать на прошлое! — воскликнула Рози.

«Я плачу», — ответил голос. Он шептал; он внушал. Он предупреждал.

— Я тебя не слышу, — разозлилась Рози. Она открыла дверцу мусоросжигателя, и на нее пахнуло жаром и сажей. — Не слышу, и все тут. И не хочу слышать. И не буду.

Она сунула изорванную картину в жерло мусоросжигателя, словно отправляя письмо в ад, а потом привстала на цыпочки и проводила взглядом картину, падающую вниз к языкам хищного пламени.