Мареновая роза, стр. 125
3
Она не споткнулась, как в прошлый раз, но все же упала, а не шагнула из картины. Рядом свалился Билл. Они растянулись во весь рост на дне встроенного шкафа в пятне серебристого лунного света. Билл при падении ударился головой о стенку шкафа, судя по звуку, довольно ощутимо, но, похоже, не почувствовал боли.
— Никакой то был не сон, — сказал он. — Господи, мы были в картине! В картине, которую ты купила в тот день, когда мы познакомились!
— Нет, — запротестовала она спокойно. — Ничего подобного.
Пятно лунного света вокруг них начало одновременно сокращаться и становиться ярче. Через несколько секунд оно потеряло строгие очертания трапеции и приобрело форму круга. Словно дверь за ними постепенно сужалась, как диафрагма фотоаппарата. Рози ощутила желание обернуться и посмотреть на происходящее, но сдержалась. А когда Билл попытался оглянуться, она мягко, но настойчиво взяла ладонями его голову и повернула к себе.
— Не надо, — попросила она. — Какой от этого прок? Что бы там ни произошло, всему настал конец.
— Но…
Пятно света сократилось до ослепительно яркой точки, и в голове Рози вихрем пролетела мысль о том, что, если Билл сейчас возьмет ее за руки и выведет на середину комнаты для танца, свет, словно луч прожектора, последует за ними.
— Не надо, — повторила она. — Забудь обо всем, что видел. Пусть все станет, как было.
— Но где Норман, Рози?
— Его больше нет, — просто ответила она и тут же добавила вдогонку. — Как и свитера, и куртки, которую ты мне одолжил. Свитерок был паршивый, а вот куртку жалко.
— Эй! — Он уставился на нее в немом потрясении. — Не потей из-за чепухи!
Пятнышко холодного света сжалось до размеров спичечного коробка, затем булавочной головки, а потом исчезло, оставив на сетчатке глаз плавающий белый отпечаток. Она заглянула в шкаф. Картина находилась там, куда она положила ее после своего первого путешествия в нарисованный неизвестным художником мир, но она опять изменилась. Теперь на полотне были изображены лишь вершина холма и полуразрушенный храм у подножия, освещенные последними лучами висящей у самого горизонта луны. Пейзаж, от которого веет тишиной и покоем и где нет даже намека на близость человека, делали картину, по мнению Рози, еще более похожей на классическую.
— Господи, — покачал головой Билл, растирая ладонями распухшую шею. — Что произошло, Рози? Я не соображаю, что произошло!
С момента их прихода в мир картины прошло, по всей видимости, не очень много времени; дальше по коридору продолжал вопить подстреленный Норманом сосед.
— Я должен проверить, не нужна ли ему помощь, — заявил Билл, поднимаясь на ноги. — Не могла бы ты вызвать скорую помощь? И полицию?
— Конечно. Думаю, они и так уже в пути, но я все равно позвоню.
Он подошел к двери, затем оглянулся в нерешительности, все еще растирая шею. — Что ты скажешь полицейским? Она помедлила с ответом, затем улыбнулась. — Не знаю… но придумаю что-нибудь. В последние дни вынужденная импровизация стала моим коньком. Иди, иди, делай свое дело.
— Я люблю тебя, Рози, — единственное, в чем я уверен сейчас.
Он вышел прежде, чем она успела ответить. Она сделала пару шагов за ним, затем остановилась. В дальнем конце коридора Рози увидела слабый дрожащий огонек свечи.
— Святая корова! — произнес незнакомый голос. — Его что, подстрелили?
Негромкий ответ Билла заглушил новый вопль соседа. Раненного, судя по всему, не очень серьезно, иначе вряд ли он производил бы столько шума.
«Нехорошо», — одернула она себя, поднимая трубку нового телефонного аппарата и набирая номер девятьсот одиннадцать, — телефон службы спасения. Пожалуй, мир теперь видится ей немного под иным углом зрения, и мысль о человеке, кричащем в дальнем конце коридора, стала результатом этого нового взгляда.
— Все это неважно, если я буду помнить о древе, — проговорила она, не понимая, собственно, ни почему сказала так, ни что означают эти слова.
Трубку на другом конце линии подняли после первого же звонка.
— Алло, девятьсот одиннадцать, ваш звонок записывается.
— Да, я знаю. Меня зовут Рози Макклендон, я проживаю по адресу восемьсот девяносто семь. Трентон-стрит, второй этаж. Соседу с верхнего этажа требуется помощь.
— Мэм, не могли бы вы сообщить подробности…
Почему же, могла бы, конечно, могла, но в этот момент ее пронзила иная мысль, нечто, не приходившее в голову раньше, но ставшее абсолютно ясным теперь, нечто, не терпящее отлагательства. Рози опустила трубку на рычаг и просунула два пальца правой руки в маленький кармашек джинсов. Она соглашалась с тем, что кармашек для часов очень удобен, но он вызывал у нее и глухое раздражение, ибо являлся еще одним доказательством невольного предубеждения мира против левшей, к которым принадлежала и она. Мир создан для людей, большей частью орудующих правой рукой, и потому подобные мелкие неудобства возникали буквально на каждом шагу. Ну да Бог с ними; будучи левшой, вы просто привыкаете к ним и со временем перестаете обращать внимание, вот и все. И сделать это не очень сложно. Как поется в старой песне Боба Дилана о шоссе шестьдесят один, — о да, сделать это легче легкого.
Она извлекла из кармана крохотную керамическую бутылочку, которую дала ей Доркас, несколько секунд подержала в руках, внимательно рассматривая, затем склонила голову набок и прислушалась к доносящимся из коридора звукам. К группе в конце коридора присоединился еще кто-то, и человек, которого ранила выпущенная Норманом пуля (Рози показалось, что говорил он), рассказывал что-то собравшимся слабым плаксивым голосом. А вдали слышался нарастающий вой сирен.
Она прошла на кухню и открыла дверцу миниатюрного холодильника. Внутри оказался пакетик болонской колбасы, три-четыре ломтика, кварта молока, два картонных пакета обычного кефира, пинта сока и три бутылки пепси. Она достала бутылку пепси, откупорила ее, поставила на кухонный стол и бросила быстрый взгляд в сторону двери, в глубине души ожидая увидеть Билла («Что ты делаешь, дорогая? — спросит он. — Что ты туда подмешиваешь?»). Однако в дверном проеме никого не было, а из глубины коридора доносился его спокойный, участливый голос, к которому она успела проникнуться любовью.
Кончиками ногтей она вытащила крохотную пробку, затем несколько раз провела раскупоренной бутылочкой перед носом, как человек, проверяющий аромат новых духов. Запах, который она почувствовала, не имел ничего общего с духами, но она мгновенно узнала его— горьковатый, с металлическим оттенком и при том странно притягательный. Маленькая бутылочка содержала воду из ручья, протекавшего за Храмом Быка.
Доркас: «Одна капля. Для него. Потом». Да, всего одна; больше опасно, а одной может оказаться достаточно. Все вопросы и все воспоминания: ночная луна, кошмарные вопли Нормана, задыхающегося от ужаса и боли, женщина, на которую ему не позволили глядеть, — исчезнут, как и не бывало. А вместе с ними и ее опасения, что воспоминания, как едкая кислота, прожгут дыру в его здравом рассудке и в их зарождающихся чувствах. Возможно, ее тревоги напрасны; человеческий разум — штука довольно крепкая и обладающая потрясающей способностью адаптироваться, о чем большинство людей даже не подозревает. Ей ли не знать об этом после четырнадцати лет жизни с Норманом? Чему-чему, а этому он научил ее основательно. Однако рисковать все же не стоит. Какой смысл в риске, если есть другой, гораздо более легкий и надежный путь? Что опаснее, воспоминания или жидкая амнезия?
«Только будь осторожна, девочка. Эта штука опасна!» Рози перевела взгляд на раковину мойки, затем опять остановила его на керамическом флакончике.
Мареновая Роза: «Хороший зверь. Береги его, и он будет беречь тебя».
Рози решила, что несмотря на презрительную терминологию, мысль, высказанная женщиной в мареновом хитоне, вполне разумна. Медленно и осторожно она наклонила флакончик над горлышком откупоренной бутылки пепси-колы, перелив туда одну-единственную черную каплю. Бульк.