Разработка, стр. 25

У лейтенанта милиции Ильюхина кровь отхлынула от щек только метров через сто. Он запомнил этот стыд на всю жизнь…

Виталий Петрович вошел в свой кабинет и вернулся из прошлого в настоящее, потому что сразу же за ним заскочил его помощник и начал громко возмущаться печальным обстоятельством, что ОПУ совсем оборзело: он, де, еле точку ПТП выбил, а они, твари, полторы недели говорили, что объект молчит, хотя прекрасно знали, что телефон отключен за неуплату.

– Суки драные! – так вот, емко и энергично, охарактеризовал помощник своих коллег из ОПУ, можно сказать – своих боевых товарищей.

Ильюхин помощника не поддержал:

– Лучше скажи им спасибо за науку. И еще: если городской телефон отключен, то, скорее всего, хата съемная и с этого номера напоследок наговорили – по межгороду и международному. Это я к тому, чтобы ты сам проверил. А то потом начнешь и «семерку» [41] бросать под адрес. А потом и они козлами окажутся.

Помощник, не найдя поддержки, удалился, гордо поджав нижнюю губу, а полковник уселся за свой стол, подпер голову тяжелым кулаком и глубоко задумался. Ильюхин давно уже для себя откинул управленческую манеру правильных, бесконечных и бестолковых рассуждений. О том, что подыскивать кандидатуру на внедрение поручили ему, он не жалел.

Обеспечивать прикрытие неизвестно кого – еще хуже. В случае чего всегда можно сказать, что хреново прикрывали. А так хоть сам выберешь, сам и будешь знать, на что, собственно, можно рассчитывать при таком раскладе. К озвученным на «совещании» критериям кандидата на внедрение Виталий Петрович мысленно добавил еще один – он должен знать этого парня лично. И не сейчас узнать, а как-то знать по прошлой жизни, выражение глаз представлять, улыбку. В этом Ильюхин абсолютно разделял точку зрения Марио Пьюзо [42], писавшего, что нельзя начинать серьезное дело без личного знакомства и личного восприятия партнера…

Мысленно, конечно, полковник перебирал разных сотрудников, но у каждого не хватало для такой необычной операции какой-нибудь маленькой черточки. Кто-то, например, всем бы подходил, но – собирался жениться, и невеста готовилась рожать. То есть – уже оброс семьей. Вроде – мелочь, но что говорить жене? Не волнуйся, мол, Клава, меня уволили, но все перемелется… В конечном итоге обязательно получится комедия положений: «У тебя там не закрытый, а… открытый перелом» [43].

Вдруг Ильюхину в голову пришла одна мысль. Он встрепенулся. Вот так, наверное, и Юрия Гагарина выбрали – а что, может, даже и с похмелья. Рядом были разные достойные, но по сумме характеристик в космос полетел старший лейтенант из Рязани…

Виталий Петрович взял телефонную трубку и набрал номер начальника уголовного розыска Василеостровского района Ткачевского. Тот отозвался мгновенно, мгновенно и по голосу Ильюхина узнал, осторожно поинтересовался, как прошло празднование.

– Да нормально все, Витя. У тебя-то как? Без потерь?

– Бог миловал, – дипломатично-бодро откликнулся Ткачевский, и по его тону было понятно, что он лихорадочно просчитывает причину звонка начальства и на всякий случай перебирает в голове все «художества» своих орлов.

– Слушай, Виктор, – кашлянул в трубку Виталий Петрович, – у тебя там в шестнадцатом трудится опером некий Штукин… Давай-ка его к тринадцати нуль-нуль ко мне.

– Это из-за которого засаду в Марьиной роще перебили? [44] – уточнил через короткую паузу Ткачевский, хотя, конечно, и без этого «уточнения» прекрасно знал, кто такой Штукин. Вопрос был разведывательного характера, нужный для прощупывания настроения начальства. Ильюхин беззвучно ухмыльнулся и «подыграл»:

– Этот самый… Похоже, допрыгается скоро… Не в коня корм.

Ткачевский шумно сглотнул и елейным тоном поинтересовался:

– Виталий Петрович, а его к вам – с делами какими-нибудь или… порожняком?

– Без бумаг, – полковник с трудом выдерживал серьезный тон. – Пусть сам явится… красно солнышко.

– Слушаюсь, товарищ полковник! – Голос Ткачевского явно повеселел, начальник Василеостровского розыска был волком опытным и часто говорил своим операм: «Если какая блёвань и есть – то только в бумагах. А если что-то есть, но не в бумагах – то этого и не существует!»

Ильюхин положил трубку, продолжая улыбаться. Он знал десятки «доберманов и пинчеров». Знал оперов от Бога, с характерами, долбанутых на работе. Знал и таких красавцев, при взгляде на которых в голове автоматически щелкало: «Ну и рожа – три побега, шесть этапов». Но все они уже давно были легавыми, и чуткий нос мог унюхать пса в волчьем обличье… А Штукин – он… другой. Полковник вспомнил серые, с насмешливым прищуром, глаза опера и довольно улыбнулся…

IV. Штукин

(Прошлое о 11 ноября 1999 года)

Валерка Штукин родился и вырос в семье, состоявшей, кроме него, из одной только мамы. Своего отца он никогда не видел, и мама о нем ничего не рассказывала – без трагически-скорбного умолчания, просто не рассказывала и все. Валеркина мама была красивой, трудолюбивой и жизнерадостной. Она работала машинисткой в райисполкоме, любила вечеринки и танцевала на них до упаду. К ней постоянно тянуло мужчин, но она вела себя совсем не так, как можно было бы предположить, если думать шаблонно. Когда чужие люди до нее дотрагивались (даже случайно), она вздрагивала от раздражения. А однажды, когда Валерке было восемь лет и мама взяла его с собой на первомайскую демонстрацию, один исполкомовский товарищ дотронулся до нее. Не случайно. Тогда Валера впервые услышал от мамы мат: «Ты что, охуел?!»

На Валеркиной памяти с мамой жили подолгу два очень положительных мужика. И один, и следующий маму очень любили и старались заботиться о ней и о Валере. Она тоже старалась относиться к ним нежно, но у нее ничего не получалось. Этих положительных мужчин она полюбить так и не смогла. И обе истории закончились одной и той же маминой фразой: «Все, больше не могу!» Оба раза мама потом очень сильно переживала, но лишь оттого, что обидела хороших людей.

И вдруг, когда Валерке исполнилось тринадцать лет, в жизни его мамы появился человек, абсолютно не похожий на всех предыдущих сожителей и кавалеров… Этот мужчина был подтянут, не любил много говорить и любил порядок. От него веяло силой и надежностью. Он с самого начала и всего пару раз серьезно, по-взрослому, поговорил с Валерием, и они выработали свои правила игры, сводившиеся к следующему: Валерка может посылать его просьбы и рекомендации куда подальше, но – в этом случае лишается покровительства, защиты и, самое главное, интересного общения. Валера предпочел ничего никуда не посылать, тем более, что этот серьезный и взрослый мужчина просил или советовал что-то очень редко. Все, что он делал – было абсолютно правильным, при этом – без занудства. В их квартире стали появляться дорогие вещи, а разный накопившийся хлам беспощадно выбрасывался. Мама стала совсем по-другому одеваться и даже изменила прическу. Она ходила счастливая и вся лучилась, потому что первый раз в жизни полюбила – по крайней мере, на Валеркиной памяти. Однажды, в разговоре за вечерним чаем, Валерий спросил нового отчима:

– А вы военный?

– Военная контрразведка Ленокруга, – коротко ответил тот.

Задавать дополнительные вопросы парнишка не стал. Про контрразведку Валерка знал только то, что с ее сотрудниками лучше не ссориться. Даже в детском приключенческом фильме про «неуловимых мстителей» белогвардейский контрразведчик штабс-капитан Овечкин – и то крупных дел наделал, а его все никак чекисты убить не могли. Кстати, фамилия отчима была созвучной фамилии киногероя – Овчаров. В отличие от киношного контрразведчика, Овчаров не поводил шеей, а имел манеру трогать кончики губ двумя пальцами и потом со скрипом проводить ими до подбородка. Как-то раз он обмолвился о своих немецких корнях, и Валерку это очень удивило, но он снова не стал ничего спрашивать, потому что «правила игры» усвоил намертво. А одно из этих правил как раз и гласило: «Стараться обходиться без лишних вопросов».