Культурные особенности (СИ), стр. 97

— Ты молодец, — Ирина улыбнулась, пригладила белый хохолок на его голове. Ласково. На экране — лазерный сполох. Еще и еще.

— Мазилы, — проворчал Яго, скривив лицо. Орлан задрал голову, клекотнул. Догадка, интуиция или паранойя, но палили танкисты по всему, что идет, летит или ползает.

Эрвин прикинул на глаз калибры и число стволов. Поежился, скрипнул зубами короткое:

— Не пройдем, проще сразу повеситься.

— Надо. Надо пройти… — голос Ирины дрогнул. Слегка. И губы — белые, даже сквозь дождь. И дрожат. Эрвин мягко шагнул назад, прежде, чем она сорвется в истерику.

Дождь хлестнул по лицу. Теплый — было жарко, даже сейчас. Деревья вокруг тонули в водяной пыли. Темная, шелестящая листвою громада. Станислав, насвистывая, возился в грузовике. В кузове — темным квадратом — рояль. Тот самый рояль, заботливо укутанный брезентом в два слоя. Ирина уперлась, категоричным тоном потребовала от мужиков — вывезти чудом уцелевший инструмент из разрушенной Фиделиты. Строго, погрозив пальчиком. Мужики пожали плечами и пошли грузить. Не особо понимая — почему. Это было безумием и клинической глупостью — громоздкий деревянный куб серьезно тормозил их марш. Пару раз Эрвин честно хотел выкинуть его на ходу — но всякий раз почему-то руки замирали.

Хлюпнул по грязи сапог. Эрвин обернулся, увидел Ирину. Дождь хлестал по лицу, стекал белыми струями по скуле, прямо по черным, тонким линиям татуировки.

— Укройся, ты сама не своя…

Бросил Эрвин, дернувшись навстречу. Брезент скользнул под ладонью, Эрвин потянулся кее плечам… Ирина мягко отстранила его руку.

— Ничего. Все равно уже мокрая, вся. А дождь — теплый. Эрвин… Забыла тебе отдать. Возьми.

Мягко хрустнула пуговица, по глазам белой тенью — расстегнутый ворот. «Укройся, промокнешь» — хотел сказать Эрвин, но не успел. Куртка застегнулась опять, а в руки Эрвину скользнула деревянная палочка.

— Что это? — Эрвин взял. Машинально. Кусок дерева в две ладони длинной. На толстом конце рисунок — в пару умелых линий ножом, скупых и точных. Знак Фиделиты — дева, ведущая коня в поводу. Красиво. И ниже, по белому дереву — недлинный ряд черных зарубок — штрихов.

— Это палочка, — пояснила Ирина и замерла, видя его недоумение, — Ой, забыла объяснить. Так в Фиделите отмечали трудодни, заработок. Эта твоя, за пластиковый ангар — еле выбила из Хуана тогда. Эрвин, я ведь хотела там остаться. Совсем. Договорится с Хуаном, поставить дом и зажить — просто. Подальше от всего — уставов, приказов интриг и стальных коридоров. С тобой. Просто…

— Ириш, ты чего?

— Ничего. Уже ничего. Совсем заклевала всех. Прости, я скоро приду в норму… А еще я накладную на этот рояль нашла. В Сан Торрес, для музыкальной школы квартала святой Инны. Как в одном мире может существовать музыкальная школа и этот кровавый кошмар — прости, в голове не укладывается.

Они не заметили, как обошли лагерь. По кругу, скользя по черной, размокшей земле. Дождевой полог раздвинулся. Беха показалась на миг — вся. На волнорезе что-то белело. Губы у Иры — белые и дрожат. Насчет «остаться» — это она, конечно, сгоряча. Блажь, глупость клиническая, с ее-то происхождением и карьерой — идиотизм, но… Эрвин честно собрался это сказать. Но, вместо — скрипнул зубами:

— Никак. Держись, родная, кошмар — кончится.

— Обещаешь? — а у нее улыбка — тихая. Доверчивая, какая-то детская. Такая, что захотелось улыбнуться в ответ. Прижать, погладить по голове, сказать — ласково:

— Да… Любой кошмар кончается, рано или поздно. Однажды проснешься — и будешь гадать, не приснилось ли тебе все это.

«Вот только народу для этого придется перебить, — угрюмо подумал Эрвин. Ирина улыбнулась. Вдруг. Мысль скользнула по голове — от висков к черепу, гремучей змейкой, — сколько бы не было. Всех. Сами напросились».

Ирина кивнула. Под ногами зашипела змея. Эрвин повернулся — на миг стало не по себе. Сверху, на капоте — белая кость, зубы, черные провалы глазниц. Череп. На самом верху, шапкой на тупом ноже волнореза. Кто-то- ДаКоста, наверно, глумясь, вставил в зубы мертвецу размокшую сигарету.

— Миа все-таки сделала это, — тихо сказала Ирина, проследив его взгляд, — и пусть. Это парень со снайперкой, тот, что целился в Мию — тогда, у ангара, на поле. Их командир. Был. Больше он никого не убьет, а живые — дай бог — увидят и одумаются. Если, еще осталось — чем.

— Культурные особенности, курца их мать, — выругался Эрвин. Хлюпнули по воде сапоги. Ирина ушла, махнув рукой на прощание. Череп смотрел высоты — провалы глазниц, темные и пустые, как чужие слова. Те, красные, из методички. Обломилась и упала в грязь размокшая под дождем сигарета.

— Курить вредно… — сказал Эрвин ему. Строго, на Иринин манер погрозив Уарре — воину пальцем.