Истоки Нила, стр. 1

Дэвидсон Эйв

Истоки Нила

Эйв Дэвидсон

Истоки Нила

Пер. - О.Воейкова.

Боб Розен встретил Питера ("Старину Пита"... "Тихарилу Пита"... "Беднягу Пита" - выбирайте на свой вкус) Мартенса в первый (и могло случиться так, что в последний) раз в бюро Резерфорда на Лексингтон авеню. Это было одно из тех самых высоких прохладных зданий на Лексингтоне с высокими прохладными секретаршами, а поскольку Боб чувствовал, что ему ни сейчас, ни позже никак не светит стать таким высоким и прохладным, чтобы вызвать у них хоть какой-нибудь интерес, ему удалось просто посидеть и насладиться общей картиной. Даже журналы на столике оказались прохладными: "Спектейтор", "Боттедже Оскуро" и "Журнал Географического Общества штата Нью-Йорк". Он выбрал последний и принялся перелистывать "Исследования демографии Джексон Уайтов".

Он пытался уловить хоть какой-нибудь смысл в куче статистических данных касательно альбинизма среди этого любопытного племени (предками которого являлись индейцы Тускароры, гессенцы-дезертиры, лондонские уличные женщины и беглые рабы), когда пришла одна из секретарш - восхитительно высокая, изумительно прохладная - и повела его в кабинет Тресслинга. Он положил журнал лицом вниз на низенький столик и последовал за ней. Как раз в этот момент старик с портфелем, единственный кроме него человек, сидевший в ожидании, встал, и Боб заметил у него на глазу кровяное пятно, когда проходил мимо. Это были выпуклые пожелтевшие глаза, покрытые сеткой крохотных красных сосудов, а в уголке одного из них виднелось ярко-красное пятно. На мгновение Розену стало из-за него не по себе, но тогда у него не нашлось времени, чтобы об этом подумать.

- Восхитительный рассказ, - сказал Джо Тресслинг, имея в виду историю, благодаря которой Розен удостоился этой беседы при помощи своего агента. История получила на конкурсе первую премию, и агент подумал, что Тресслинг... если бы Тресслинг... может быть, Тресслинг...

- Разумеется, мы и притронуться к ней не можем из-за темы, - сказал Тресслинг.

- Как, а чем же нехороша так тема гражданской войны? - сказал Розен.

Тресслинг улыбнулся. "В той мере, в какой это касается деревенского сыра тети Кэрри, - сказал он, - южане _победили_ в гражданской войне. По крайней мере, нам не стоит говорить им, что это не так. Это может вызвать у них недовольство. Северянам _все равно_. А вы напишите для нас другой рассказ. "Час тети Кэрри" постоянно ищет новый драматический материал".

- Какой, например? - спросил Боб Розен.

- Что нужно великой американской публике, питающейся сырами, так что история о пришедшем к разрешению конфликте, затрагивающем современные молодые американские пары, которые зарабатывают свыше десяти тысяч долларов в год. Только ничего спорного, грязного, outre или passe [эксцентричного или устаревшего (франц.)].

Розен ощущал удовольствие оттого, что может видеть Джозефа Тресслинга, который отвечал за сценарии "Часа тети Кэрри" в компании Дж.Оскара Резерфорда. Говорили, что в этом году рассказам явилось на стене предначертание Mene Mene ["Исчислил Бог царство твое и положил конец ему"; Книга Пророка Даниила 5: 6-8, 13, 16, 17, 25-30], что журналы мрут как мухи-однодневки, и всякий, кто надеется прожить, занимаясь писательством, поступит разумно (говорил он сам себе), если проберется на телевидение. Но на самом деле он не рассчитывал, что ему удастся совершить этот переход, а мысль о том, что он, ну, никак не знает ни одного современного американца - молодого ли, старого ли, женатого или холостого, - который зарабатывал бы свыше десяти тысяч в год, похоже, предрекала, что и сам он никогда не станет столько зарабатывать.

- И ничего авангардного, - сказал Тресслинг.

Молодая женщина пришла снова и одарила их высокой прохладной улыбкой. Тресслинг встал. Боб тоже. "М-р Мартенс все еще там", - вполголоса сказала она.

- О, боюсь, я не смогу с ним сегодня увидеться, - сказал Джо Тресслинг. - М-р Розен оказался настолько очарователен, что время промелькнуло незаметно, и к тому же немало времени... Замечательный старик, - сказал он, улыбаясь Бобу и пожимая ему руку. - Самый настоящий ветеран рекламного дела, знаете ли. Писал когда-то текст для "Успокоительного сиропа миссис Уинслоу". Рассказывает восхитительные байки. Очень жаль, что мне некогда слушать. Надеюсь вскоре снова увидеть вас здесь, м-р Розен, - сказал он, по-прежнему держа Боба за руку, когда они шли к дверям, - с каким-нибудь из ваших милых рассказов. С рассказом, который мы бы с радостью приобрели. Никаких исторических драм, никакой иностранной окружающей обстановки, ничего outre, passe, ничего авангардного и прежде всего: ничего спорного и грязного. Вы же не собираетесь стать одним из этих _голодных_ писателей, правда?

Розен даже не успел ответить, но по взгляду Тресслинга понял, что уже свободен, и решил немедленно начать работу над грязной спорной исторической драмой outre на фоне иностранной окружающей обстановки и т.д., даже если бы это стоило ему жизни.

Направляясь к лифту, он не туда свернул, а когда возвращался, столкнулся лицом к лицу со стариком. "Демография Джексон Уайтов, - с притворным изумлением сказал старик. - Какое вам дело до этих несчастных простофиль? Они не покупают, не продают, не создают моды, не следуют моде. Они только браконьерствуют, блудят и производят на свет ноль целых четыре десятых альбиносов с гидроцефалией на каждую сотню душ. Или что-то вроде того".

Подъехал лифт, и они вошли в него вместе. Старик упорно глядел на него, а его желто-кровавый глаз напоминал оплодотворенное яйцо. "Но я их совершенно не виню, - продолжал он. - Будь у меня хоть немного ума, я стал бы Джексон Уайтом, а не рекламным работником. Вы можете хотя бы, - сказал он безо всякого перехода, - поставить мне выпивку. Раз уж правдивый Тресслинг говорит, будто не может принять меня из-за вас, педераст лживый. Да Бога ради! - крикнул он. - Тут у меня в стареньком портфельчике лежит штука, которая обладает большей ценностью для этих людей с Мэдисон, Лексингтон и Парк авеню, если бы они только..."

- Позвольте угостить вас выпивкой, - со смирением в голосе сказал Розен. На улице стояла жара, и он понадеялся, что в баре будет прохладно.

- Бушмилл [сорт виски] с содовой и льдом, - сказал старый Питер Мартенс.

В баре _было_ прохладно. Боб уже перестал прислушиваться к монологу своего спутника насчет вещей, лежавших у него в стареньком портфельчике (что-то по поводу выявления течений в моде заранее), и заговорил о собственных заботах. Со временем старик, чей опыт по части отсутствия интереса к его речам превышал норму, начал прислушиваться к _нему_.

- Это случилось, когда все читали "Аку-Аку", - сказал Боб. - Ну я и подумал, что моя наверняка пойдет прекрасно, ведь она про Рапа Нуи, Остров Пасхи, и про корабли перуанских охотников за невольниками, и намеки на великие предания прошлого, и все такое.

- И?

- И не вышло. Издатель, то есть _тот_ единственный из всех издателей, который проявил хоть какой-то интерес, сказал, что ему нравится, как написано, но публика покупать эту книгу не станет. Он посоветовал мне внимательно изучить другие книги в мягких обложках на прилавках. Взгляни, каковы они, ступай и действуй аналогично. Я так и сделал. Ну, вам они знакомы. На четных страницах с героини сдирают бюстгальтер, а она кричит: "Да! Да! Скорей! Ах!"

Он не заметил ни одного жеста, однако время от времени появлялась рука, ставившая перед ними новые стаканы. Старый Мартенс спросил: "Она кричит "радостно" или "восторженно"?"

- И радостно, и восторженно. В чем дело, вы что, думаете, она фригидна?

Мартенс сказал: "Упаси Боже". Крупная блондинка, сидевшая за столиком неподалеку, мрачно сказала: "Знаешь, Хэролд, мне повезло, что Милосердный Бог не послал мне детей, иначе я извела бы на них всю свою жизнь, так же как я извела ее на своих противных приемных детей". Мартенс спросил, что происходило на нечетных детях.