Столп огненный, стр. 12

Пьер наблюдал за игроками в кости. Все они, как ему казалось, были сыновьями зажиточных горожан – ювелиров, стряпчих, строителей. Вот один из них, Бертран, постоянно выигрывал. Сперва Пьер заподозрил в этом Бертране ловкача наподобие себя и долго присматривался, стараясь понять, как тот мухлюет. Но постепенно он удостоверился, что игра идет по-честному и Бертрану просто повезет.

Что ж, этим было грех не воспользоваться.

Когда Бертран прибрал к рукам чуть больше пятидесяти ливров, его дружки покинули таверну с опустевшими карманами. Бертран велел подать бутылку вина и сыра к вину; в этот миг Пьер подсел к нему.

– Кузену моего деда тоже везло, как вам, – сказал он дружелюбно; этакая располагающая манера немало выручала его до сих пор. – Он играл и выигрывал. Сражался при Мариньяно [15] и уцелел. – Подробности Пьер придумывал на ходу. – Он женился на бедной девушке, очень красивой, и любил ее всем сердцем, а она унаследовала мельницу от своего дяди. А сын этого кузена стал епископом.

– Мне везет не каждый раз.

Нет, Бертрана не назовешь полным тупицей, подумалось Пьеру, но все-таки умом он не блещет.

– Готов поклясться, есть девчонка, которая прежде на вас и не смотрела, а потом вдруг взяла и поцеловала.

С девчонками такое бывает сплошь и рядом, в чем Пьер убедился на собственной шкуре, однако Бертран явно поразился его провидческим способностям.

– Верно. Ее зовут Клодель… Откуда вы узнали?

– Говорю же, вы счастливчик. – Пьер подался вперед и понизил голос, словно намереваясь поведать некую тайну. – Однажды, когда кузен моего деда уже постарел, нищий раскрыл ему секрет удачи.

Бертран не устоял и клюнул на наживку.

– И какой же?

– Нищий сказал ему: «Когда мать тебя носила, она дала мне монетку, потому-то тебе и везет всю жизнь». Это правда.

Бертрана такое объяснение, похоже, разочаровало.

Пьер воздел палец, будто фокусник, готовый сотворить очередное магическое ухищрение.

– А затем нищий сбросил свое грязное тряпье и предстал в истинном облике. Он был ангелом!

Судя по виду Бертрана, тому хотелось поверить, но осторожность мешала.

– Ангел благословил кузена моего деда и улетел на небеса. – Пьер еще сильнее понизил голос, перейдя на шепот. – Сдается мне, ваша матушка тоже подавала милостыню ангелу.

– Может быть, – отозвался Бертран, недостаточно пьяный для того, чтобы поддаться на столь грубую лесть.

– Скажите, она была доброй? – спросил Пьер. Мало кто способен ответить «Нет» на такой вопрос.

– Добрее святого.

– Вот видите! – Тут Пьеру припомнилась его собственная матушка. О, какое разочарование она бы испытала, доведись ей узнать, что сын промышляет обманом, избавляя других от их доходов. Бертран сам напрашивается, мысленно объяснил он матушке; этот гуляка – игрок и пьяница. Однако воображаемая матушка все равно не одобрила его занятие.

Усилием воли он прогнал ненужные мысли. Некогда копаться в своей душе, ведь Бертран почти заглотил наживку.

– В вашей жизни был человек старше вас, который хотя бы раз дал вам важный совет. И это не ваш отец.

Глаза Бертрана расширились от изумления.

– Меня всегда удивляло, почему мсье Ларивьер так обо мне хлопочет.

– Его послал к вам ангел. А случалось вам бывать на краю гибели или едва избегать увечья?

– В пять лет я заблудился в лесу и решил, что попаду домой, переплыв реку. Я чуть не утонул, но проходивший мимо священник спас меня.

– Это был не священник, а ваш ангел.

– Великие небеса, вы правы, дружище!

– Ваша матушка помогла переодетому ангелу, и с тех пор этот ангел присматривает за вами. Клянусь своим кошельком!

Пьер не стал отнекиваться, когда Бертран предложил ему вина и сыра. Добрая еда всегда пригодится.

Он сам учился на священника, потому что это был способ вырваться из бедности. Но всего нескольких дней в университете ему хватило, чтобы понять, что студенты делятся на две большие группы и у каждой группы собственная судьба. Юные сыновья нобилей и богатых торговцев метили в аббаты и епископы, некоторые из них даже знали заранее, каким хорошо обеспеченным аббатством или епархией им предстоит управлять, ибо зачастую подобные должности находились фактически в частном владении того или иного семейства. Напротив, умненьким отпрыскам врачей и виноторговцев суждено было стать сельскими священниками.

Пьер по происхождению принадлежал ко второй группе, но твердо вознамерился присоединиться к первой.

Поначалу это разделение виделось не слишком четко обозначенным, и в первые дни учебы Пьер держался рядом с богатеями. Он быстро избавился от своего сельского произношения и научился изъясняться с аристократической ленцой. Потом он счел, что ему улыбнулась удача, когда богатый виконт Вильнев, бездумно вышедший из дома без гроша, попросил одолжить двадцать ливров до завтра. Эта сумма равнялась всей наличности, какой располагал Пьер, но юноша решил не упускать возможность.

Он протянул деньги Вильневу с таким видом, словно для него это был пустяк.

На следующий день виконт и не подумал возвратить долг.

Пьер впал в отчаяние, но ничего не сказал. Тем вечером он утолил голод жидкой овсяной кашей, ибо хлеба купить было не на что.

Вильнев не заплатил и на следующий день. Но Пьер по-прежнему молчал. Он понимал, что, стоит ему потребовать свои деньги, Вильнев и его приятели сразу сообразят, что он – вовсе не один из них, а признание этого круга было для него намного важнее еды.

Прошло около месяца, и вдруг юный нобиль небрежно бросил: «Эгей, Оман, по-моему, я задолжал вам двадцать ливров, нет?»

Собрав волю в кулак, Пьер ответил столь же равнодушно: «Дружище, я совершенно не помню. И вы забудьте. – А потом на него словно снизошло вдохновение, и он прибавил: – Вы же нуждались в деньгах».

Прочие студенты, знавшие, сколь богато семейство Вильнев, расхохотались, и остроумие Пьера закрепило за ним положение в компании.

Когда же Вильнев вручил ему пригоршню золотых монет, Пьер опустил деньги в карман, не удосужившись пересчитать.

Да, его приняли, но это означало, что он должен одеваться, как другие, ездить в наемных экипажах, играть, не пугаясь ставок, и заказывать в тавернах еду и вино столь беспечно, как если бы те ничего не стоили.

Пьер постоянно брал в долг, возвращал, только когда припирали к стенке, и старательно подражал безразличию виконта Вильнева к финансовым вопросам. Однако порой ему остро недоставало наличных.

И тогда он благодарил небеса за глупцов вроде Бертрана.

Медленно, но верно, по мере того как Бертран опустошал бутыль с вином, Пьер начал вставлять в беседу невинные фразы, суть которых сводилась к возможности сделать поистине невероятную покупку.

Всякий раз он измышлял новую историю. Сегодня придумал туповатого немца (простак во всех историях непременно оказывался чужестранцем), который унаследовал от тетушки некоторое количество драгоценностей и якобы готов уступить их Пьеру за пятьдесят ливров, не догадываясь даже, что камни стоят сотни ливров. У него, Пьера, сейчас при себе пятидесяти ливров нет, зато любой человек, у кого найдется такая сумма, приумножит ее десятикратно. От самой истории не требовалось быть предельно правдоподобной; главным было правильно ее рассказать. Пьер притворялся, будто весьма неохотно соглашается на участие Бертрана, будто его беспокоит, что это Бертран выкупит камни, будто ему нисколько не нравится предложение забрать пятьдесят ливров, выигранных гулякой, и совершить покупку от имени и по поручению Бертрана.

Бертран уговаривал Пьера взять деньги, а Пьер совсем уже собрался положить монеты в карман и исчезнуть из жизни Бертрана навсегда, когда в таверну вошла вдова Бошен.

Пьер постарался сохранить спокойствие.

В Париже проживало триста тысяч человек, а потому юноша не сильно опасался случайных встреч с жертвами своих прошлых махинаций, тем более что он, как правило, избегал появляться снова в излюбленных ими местах. Но сегодня ему откровенно не повезло.