Изумруд Люцифера, стр. 23

Рыцарь повернулся и решительно зашагал по долине. Слуга подвел к нему коня, рыцарь вскочил в седло и, не оглядываясь, поскакал прочь. Следом, швыряя во все стороны комки грязи от подкованных копыт, помчалась свита.

Отбросив в сторону посох, Ферье вырвал факел из рук стоявшего рядом кнехта. Дюран побежал вдоль строя, крича и ругаясь. Факелоносцы, подгоняемые им, выстроились в цепочку, и горящая пунктирная линия постепенно сомкнулась вокруг помоста. Ферье высоко поднял свой факел и сунул его в хворост. Кнехты, державшие факелы наготове, последовали его примеру.

Костер занялся не сразу. Сначала пламя, как бы пробуя хворост на вкус, топталось у его подножия, затем разом рвануло широкими языками к небу, оглушительно потрескивая и гудя. И тут же над долиной поплыла торжественная мелодия гимна. Люди на помосте, взявшись за руки и подняв лица к солнцу, самозабвенно пели; сотни голосов сливались в один мощный звук, эхом отражавшийся в горах. Строй вокруг помоста заколыхался, несколько копий упало на землю, а один обезумевший кнехт выскочил из ряда и очумело понесся к костру.

Дюран ловко оглушил его палицей и, размахивая ею, побежал вдоль строя, крича на воинов. Строй замер, тысячи глаз мрачно смотрели на монаха, а он, внутренне ежась под этими взглядами, продолжал угрожать и махать палицей. Тем временем пламя прорвалось сквозь широкие щели помоста, люди стали вспыхивать факелами и один за другим падали в ревущее огненное марево. Запах горелых волос и плоти пополз по долине. Дюран не отрывал взгляд от бушующего огня. Напротив него на помосте стоял высокий рыцарь с девочкой на руках. Девочка, видимо, задохнувшись в дыму, свесила голову с его плеча. Их одежда и волосы обгорели, но рыцарь, черный, как эфиоп, все еще стоял прямо, в упор глядя на Дюрана пронзительно голубыми глазами, особенно заметными на его почерневшем лице. Пламя гудело вокруг него, но рыцарь стоял, и Дюран, уронив палицу и отчаянно крестясь, попятился к строю…

Несколько слезинок выкатилось из-под закрытых век Кузьмы.

– Вика! Маша! – крикнул он, но никто не откликнулся, и он отчаянно позвал снова:

– Маша! Маша!..

Босые ноги быстро прошлепали по полу, ласковая рука нежно погладила его по голове. Затем теплые губы нежно коснулись его губ.

– Я здесь, Кузьма, я здесь…

И он, всхлипнув от радости, что есть силы, обеими руками прижал к себе ее, любимую и желанную…

8.

Выехали с опозданием. Во-первых, проснулись поздно, а, во-вторых, заканетелил Кузьма. Сначала он потребовал ксерокопию дневника Ломтева, и Рита, тупо соображая спросонок, прямо в ночной рубашке сновала по квартире, разыскивая ее. А Кузьма же, получив желаемое, сунул листки в карман, не читая. Затем он попросил Риту разыскать инструмент. Рита безропотно полезла на антресоли. Все перевернув там, она, наконец, нашла туристский топорик и саперную лопатку, бог весть как сохранившиеся с тех времен, когда ее отец, молодой и неженатый, кочевал по стране с рюкзаком. Тогда, кстати, он и набрел на красавицу-официантку – свою будущую жену и мать Риты… Так что шел одиннадцатый час, когда они спустились во двор к машине.

Машину вел Кузьма. Он сразу по-хозяйски подошел к водительской двери, и Рита не стала спорить. Она вообще все утро была эдакая мягкая и пушистая: ни о чем его не распрашивала, со всем соглашалась… Тихая радость, переполнявшая ее с той самой минуты, как она открыла глаза, настолько прочно поселилась внутри ее, что она не обращала внимания на хмурое лицо спутника и косые взгляды, которые он время от времени бросал на нее. А когда машина вырвалась из городских теснин на простор шоссе, Рита сделала музыку в салоне громче и с наслаждением откинулась на спинку сиденья.

– Сияешь? – услышала она недружелюбный голос. – Добилась все-таки своего? Еще одного вписала в список?

Рита только засмеялась в ответ. Сейчас ее никто не мог обидеть.

– Ты-то чего распереживался? – примирительно спросила она, видя, что Кузьма не отстанет. – Что такого случилось? В первый раз изменил жене? А я так думаю, что не изменил. Это ты не меня, а ее обнимал сегодня ночью.

– В первый раз, может быть, и так, – вздохнул Кузьма, и лицо его смягчилось. – Но потом, когда мы перебрались в твою постель, чтобы диван не скрипел…

– Да уж! – засмеялась Рита, вспоминая. – Все равно она сама виновата, раз на такое долгое время оставила мужика. А он истосковался!.. У меня до сих пор все болит внутри, – пожаловалась она, хотя по ее лицу было видно, что если и в самом деле болит, то она не слишком по этому поводу переживает.

– Ты тоже хороша! – заметил в ответ Кузьма. – Зачем было так остервенело целоваться?! У меня губы сейчас, словно сливы!

– А это вам наш подарок! – вновь засмеялась Рита. – На долгую и добрую память.

Кузьма только вздохнул.

Рита достала из кармана пачку "Вог". Кузьма покосился, и она поняла, что ему тоже хочется закурить (утром он не успел), а набивать трубку за рулем несподручно. Она молча достала сигарету, прикурила и подала ему. Он благодарно кивнул.

– Скажи, пожалуйста, – спросил он, когда она тоже задымила. – Со мной все ясно: остался без жены, истосковался, как ты верно заметила. Мужик. А тебе зачем? Я ведь и так тебя с собой брал. Ну и… Не звезда, не великий писатель, не мачо…

– Зато большой специалист в области любви, – отпарировала Рита, – ты мне вчера так долго и горячо рассказывал, как любишь свою жену, что я решила попробовать: как это, когда мужик любит?

– Ну и как? – спросил Кузьма, и Рита вновь заметила в его глазах знакомые смешинки. – Есть разница?

– Еще какая!

Он расхохотался.

– То-то вся прямо светишься. Счастлив, что подтвердил теорию практикой.

Она тоже рассмеялась. Обстановка в салоне заметно потеплела, и Рита была рада этому.

– А куда твои уехали? – спросила она, когда оба успокоились. – Вчера ты только обмолвился. Далеко?

– В Кельн. Европу смотреть. У Вики каникулы, я ей давно обещал. Сам собрался, но потом передумал… Дела были.

– Ясно, какие тут у вас дела! – пропела Рита и поспешила загладить бестактность: – Не обижайся. Это я от зависти: я на свои деньги по европам ездить не могу. Хорошо платят главному редактору?

– Не сказал бы! – хмыкнул Кузьма. – Это жена зарабатывает.

– Но ты же говорил, она… бухгалтер. Или как?

– Экономист. По образованию. А по должности – вице-директор филиала фирмы "Хохен верке".

– Ого! – присвистнула Рита. – Той самой?

– Той самой.

– И как это ей удалось?

– Я устроил.

– Да ну? – искренне удивилась Рита.

– Я, – подтвердил Кузьма. – Когда они еще представительство у нас открывали, поговорил на презентации с их главным. Я его немного знал – приходилось брать интервью. Попросил принять ее, испытать… Она тогда копейки получала на своем заводе. Ну а она им с первого раза так понравилась, что и испытывать не стали. Взяли на рядовую должность, но я же тебе рассказывал, какая она упорная. Через год свободно говорила и читала по-немецки (английский она и до этого знала), еще через два стала вторым человеком в филиале. Была бы и первым, но в первых у них всегда немец, черт бы их всех побрал!

– За что ты их так? – не поняла Рита.

– Есть за что… – Кузьма помолчал. – Например, ты думаешь: иностранная фирма миллионы сотрудникам платит? Это немцы, если можно много не платить, то никогда и не станут.

– Не думала, что ты такой меркантильный, – удивилась Рита.

– Я не меркантильный, я злобный, – сердито отозвался Кузьма. – И очень-очень. Я за эти семь лет был и папой, и мамой, и домработницей, и поваром. У себя немец минуты лишней работать не станет, а как нашему и здесь – только давай. "Гут арбайтен, Маша, гут". Эта и рада стараться. В шесть встает, в десять приходит. И по выходным… Дочка выросла, она и не видела. Ради чего?