Айгу! Они не едят личинок шелкопряда!, стр. 28

Наразвлекавшись вдоволь с китайцами, мы возвращались обратно в город, но на этом действие не заканчивалось. В немецком гостевом доме, находящемся в аутентичном кхмерском районе, мы играли в игру «найди еду, которая не является пустым рисом, после захода солнца», а также в «постирай трусы и носки невзирая на табличку, запрещающую стирку в номере». Чуть позже, когда мы переехали в другое место, более удобно расположенное, игры стали более изощрёнными, так как в них участвовали многочисленные водители тук-туков. Избегать их в туристическом центре Сием Рипа было нелегко. Разница с окраиной заключалась в том, что помимо извоза они активно предлагали марихуану и делали брови домиком, услышав отказ. Продукт этот был весьма популярен. Например, для некурящих существовала пицца с марихуаной, именуемая «счастливой».

В супермаркетах всё было устроено для туристов, и цены напоминали сеульские, тем более что в ассортименте присутствовал большой выбор корейских алкогольных напитков. Если пройти ещё немного глубже в центр, начинались ряды питейных заведений, в каждом из которых кружка пива в счастливые часы стоила всего пол доллара. Конечно, имелись там и массажные салоны. На входе страшные кхмерки жалобно завывали, подобно банши: «Маса-а-ас, мистер». Местную еду можно было отведать либо в дорогих ресторациях для иностранных гостей, либо в изредка встречавшихся на пути маленьких затрапезного вида столовых. Мы приобрели свой ужин у тётки, отгоняющей мух с прилавка с помощью целлофанового пакета, надетого на палку. А вот с зубной пастой оказалось не так просто — на коробке был приклеен ценник в доллар, но на кассе сказали, что на самом деле надо заплатить три.

День за днем мы пробивали новые дырочки в своих билетах для посещения храмового комплекса. С утра брали тук-тук и отправлялись осматривать храмы, черпая информацию о них из путеводителя. Едва ли не интереснее самих построек оказались барельефы. На них мы увидели, как огромная рыба заглатывает антилопу, как силач держит на спине трёх карликов, как кхмеры ищут вшей друг у друга и напиваются, как рожает женщина, и многие другие увлекательные сцены из жизни древних. И, конечно, лишь благодаря путеводителю мы сумели разыскать в одном из храмов барельеф размером с ладонь, на котором изображён динозавр. Что делает стегозавр на стене постройки, датированной двенадцатым веком? Возможно, это просто чья-то шутка, а может быть, наши представления о периоде, когда динозавры топтали землю, в корне неверны.

Редкое фото без китайских туристов на территории храма Байон.

Когда количество дырочек на наших билетах сделало невозможным их дальнейшее использование, мы уехали на северо-запад Камбоджи в деревню Свай Чек. Там француз с хорошо знакомым каждому русскому именем Оливье вместе со своей женой и двумя детьми пытался обустроить органическую ферму. Фамилия у Оливье тоже была весьма известной, притом всемирно — Крузо — и соответствовала его духу первооткрывателя. Он надеялся когда-нибудь не только выйти на самоокупаемость, но и зарабатывать на продаже овощей и фруктов. Правда, это было только в планах, а пока у Оливье на участке мало что росло. Выручали волонтёры, притом не только своим трудом, но и взносом размером в пять долларов с человека в сутки. На эти деньги кормилась вся семья Крузо и заодно сами добровольцы. Найти в Камбодже волонтёрский проект, на котором не требовали бы плату за постой, нам не удалось. Вот и Оливье утверждал, что его фермерский стартап нуждается в финансовой поддержке. Для нас было необычно помогать не только своим трудом, но и деньгами, хоть и небольшими. И тем не менее это было интереснее, чем всё остальное, что могла предложить туристическая Камбоджа. Поэтому мы и приехали.

Добирались долго. Сначала на стареньком джипе, в который влезло аж десять человек вместе с водителем. Он запросил с нас за проезд в два раза больше, чем должен был, если верить сообщениям Оливье. Но спорить не стал и легко пошёл на попятную, услышав, что мы в курсе местного ценообразования. Загрузившись на заднее сиденье вчетвером, потихоньку двинулись в путь. Спереди сидело ещё четверо вместе с водителем — по двое на каждом сиденье. В просторном багажнике вместе с поклажей разместился бодрый старик на костылях и девочка лет десяти. На неё всё время заваливался мой рюкзак, который Паша безуспешно старался придерживать, вывернув руку назад, но ребёнок ехал и не роптал, видимо, имея привычку к кхмерским пассажирским перевозкам.

Остановились ненадолго возле придорожного кафе, где толстые улыбчивые тётки предлагали жареных кузнечиков и сверчков, а также небольших длинноногих птиц. Мы от такой еды предпочли воздержаться и пообедали уже в конце пути, в городе Сисофон. Потом дошли до местного рынка, страдая от полуденного зноя, и до Свай Чек ехали уже на легковушке, в которую десять человек не поместилось. Пассажиров было только шестеро. В тесноте, да не в обиде! Водитель не удивился, увидев туристов, так как ранее уже возил к Оливье волонтёров. Это нам было только на руку — машина заехала прямо на ферму, и не пришлось снова идти по жаре с рюкзаками.

Оливье, худощавый мужчина в возрасте около сорока, встретил нас у дверного проёма. Как и на проекте «Mothership», двери как таковые здесь отсутствовали. Но если Марко и Оливер ещё не установили их, то Оливье вообще не собирался этого делать. Все строительство он с помощью волонтёров и верной жены по имени Дарин осуществлял своими руками из подручных средств, лишь изредка прибегая к услугам местных умельцев. На территории фермы уже имелись его постройки: небольшой дом, где они жили вместе с детьми, большая гостиная, присоединённая к кухне, отдельно стоящее бунгало, туалет и два бамбуковых шалашика на сваях. Стены и пол всех помещений, кроме последних двух, были сделаны из глины, смешанной с рисовой шелухой. Конструкции увенчивали соломенные крыши, шелестящие на ветру, но устойчивые от протекания даже во время сильного дождя. Двери из глины, рисовой шелухи и прочего мусора Оливье мастерить не умел, а потому их не было вовсе.

Жизненным кредо Оливье была минимизация отходов, а в идеале повторное использование всего, что только можно. Он мечтал построить такую ферму, которая кормила бы его и его семью, а отходы жизнедеятельности использовались бы для удобрения, и при этом вредный мусор, такой как пластик, не появлялся бы вовсе, а если вдруг и появился, то был бы использован, к примеру, для строительства. Эта концепция довольно популярна в интернете и умах романтично настроенных людей, и имеет название «permaculture». Основной чертой пермакультур является самодостаточность, свойственная природным системам. Пожалуй, из всех наших знакомых ближе всех к реализации такой идеи подобрались Чо и Чон Сон, полностью обеспечивающие себя фермерским трудом и бережно относящиеся к окружающей среде. В устах Оливье с его глиняными халупами, вынужденного брать деньги с волонтёров за неимением практически никакого фермерского дохода, слово «permaculture» звучало как издёвка. К тому времени нам уже стало очевидно, что количество разговоров о пермакультуре, самоподдерживающем хозяйстве, органическом земледелии и экологической осознанности обратно пропорционально действиям во всех этих направлениях. Иными словами, чем больше болтовни, тем меньше дел.

А болтать Оливье был большой мастер. На его страничку в Фейсбуке молодёжь слеталась, как пчелы на мёд. Ферма «Органикх», названная так в честь органического земледелия на кхмерской земле, собирала волонтёров со всего мира, хотя по большей части из Франции. Когда мы приехали, народу было уже немало: три девушки — Жюли, Клави и Стефани, кудрявый юноша по имени Гвендаль и бритый наголо здоровяк Себастьян — все французы. И ещё единственный не франкоговорящий темнокожий паренёк из Индии по имени Азам. Как и практически все предыдущие встреченные нами молодые французы, эти практически не говорили по-английски, курили вонючие сигареты и безалаберно относились к вопросам своего здоровья. Оливье, воспользовавшись тем, что все собрались вместе, устроил экскурсию по ферме, тем более что трое француженок прибыли в тот же день, что и мы, просто немного раньше.