Айгу! Они не едят личинок шелкопряда!, стр. 20
Дядюшка Чоу и его сосед с гостинцами.
К дядюшке постоянно приходили разные люди. Например, частенько заходил сосед, торговец фруктами, и каждый раз приносил гостинцы: то корзину с мангостинами, а то и спелый дуриан. Узнав, что мы очень любим их, он пообещал принести ещё, и на следующий день притащил целых два крупных и спелых плода. Один из них дядюшка разделил между всеми присутствующими, а второй целиком отдал нам, как ценителям. Сезон ещё не закончился, и дурианы были потрясающе вкусными, хоть и излишне, на мой взгляд, духовитыми. За это Зинаида их не любила и практически не ела, в отличие от нас с дядюшкой. Впрочем, не все соседи были одинаковы хороши. Некоторых, таких как старенькая соседка и её муж, Зин недолюбливала, потому что они ничего никогда не приносили, зато очень много ели и всегда пытались что-то унести с собой. Но дядюшка и жадных соседей привечал со своим обычным радушием, невзирая на отсутствие взаимности.
Дядюшка был человеком удивительным. Его гостеприимство не знало пределов, и большую часть времени он был занят тем, что творил добро. Делалось это стремительно: чашки то и дело наполнялись свежезаваренным чаем, рамбутаны очищались и настойчиво вручались гостям. Конфеты то и дело кочевали по столу, потому что дядюшка перекладывал их с места на место: вдруг они привлекут чьё-то внимание и будут съедены? Гостеприимство не ограничивалось рамками стола, и сад с огородом тоже использовались дядюшкой для причинения добра. Вот он пытается длинным шестом сшибить плод хлебного дерева, а вот выкапывает клубень ямса, чтобы тётушка могла приготовить его с рисом и попотчевать нас. Услышав, что мы интересуемся лягушкой, которая громко квакала по вечерам, дядюшка взял фонарь и большой сачок, и повёл нас ночью на пруд, чтобы поймать это шумное земноводное и показать всем. Но лягушка удрала, хоть он и очень ловко орудовал сачком. Тогда дядюшка полез на крышу, чтобы нарвать рамбутанов, утверждая, что в темноте они вкуснее. Со словами: «Рамбутан-рамбутан!» он вручил каждому спелый плод, а потом ещё один, и ещё, и на каждом разрывал кожицу своими сильными пальцами, чтобы было удобно есть.
Дядюшкина доброта распространялась не только на людей. Животные тоже были согреты лучами его милосердия. Из жалости дядюшка взял к себе несколько, а точнее шестеро собак, из которых пятеро были здоровенными беспородными псинами, а одна — маленьким плешивым пекинесом. У каждой собаки была своя история появления в доме Чоу. Например, лохматый разноцветный пёс Дореми с вислыми ушами, отдалённо напоминающий сенбернара, пришёл от соседа и поселился в гараже, всем своим видом выражая уныние и безнадёжность. Соседа такая ситуация вполне устроила, тем более что дядюшка взял на себя обязанность кормить животное. Облезлого пекинеса Хэппи, пробравшегося в чужой двор, попросили забрать соседи-мусульмане, которые по религиозным причинам касаться собаки не могли. Дядюшка никогда не видел пекинесов и сказал: «Животное заберу, но это не собака, а кошка». Долгое время он был уверен, что стал владельцем кошки, пока Зин не убедила его в обратном.
Практически все собаки, включая любимого пекинеса, вид имели неприглядный и напоминали зомби. Если более молодые Фокси и Чика были здоровы и всего лишь воняли и чесались от блох, то, например, самый старый пёс, Сенпай, пребывал в удручающем состоянии. Его тело было покрыто расчёсами и болячками, да так густо, что казалось, на нем нет живого мечта. Практически всё время, свободное от сна, пёс яростно чесался и скрёбся когтями, раздирая раны, которые издавали удушливую вонь. Другая старая собака, чьё имя я запамятовала (помню лишь, что по-китайски кличка означает «губы»), пахла не сильно лучше, ну а лидировал в этой троице вонючек пекинес Хэппи, практически слепой, глухой и еле таскавший лапы. Дядюшка исправно кормил и ласкал всех животных, но не проявлял интереса к их гигиене и здоровью, считая, что собаки в состоянии позаботиться о себе сами. К счастью, родители Зин, обеспокоившись состоянием Сенпая, купили в аптеке лечебный спрей, и под его воздействием раны стали потихоньку заживать.
В определённый момент мы почувствовали желание сделать для дядюшки что-то хорошее, но долго не могли придумать, что именно. Чуть позже подходящая возможность подвернулась сама собой. Паша собирался в город, чтобы купить зубную пасту, а также починить прохудившиеся кроссовки. А днем ранее он сделал фото, разложив на бетонных ступеньках листья хлебного дерева и рамбутана, дополнив композицию полной чайной чашечкой с дядюшкиного стола. Получившаяся фотография, как нам показалось, передавала атмосферу гостеприимного дома, и мы решили её распечатать и вручить главе семейства Чоу.
В городе Зин сначала завезла нас на рынок, где работал её знакомый китаец по фамилии Яп, уже много лет занимающийся починкой обуви. Обувных дел мастер — явление в современной Малайзии редкое, и в городе их было всего двое. Яп показал нам разные ботинки, уже подклеенные и прошитые его собственными руками, и обещал, что Пашиным кроссовкам не будет сносу. И даже попозировал немного для фото сначала с молотком, а потом с кроссовкой в руках, и при этом хитро улыбался. В помещении за его спиной китайский брадобрей намыливал шею очередному клиенту, стоя с опасной бритвой в руке. Оставив кроссовки в распоряжении обувного гения, мы отправились в магазин, а потом и в фотомастерскую. Вежливые мусульманки в цветастых платках тут же распечатали фотографию, к которой мы также приобрели красивую рамку. Вечером за ужином Зинаида сообщила дядюшке с тётушкой, что мы хотим вручить им подарок. Получив пакет, дядюшка распаковал его, выражая лицом полное ошеломление, и увиденный натюрморт поразил его в самое сердце. Дядюшка то поднимал фотографию вверх, то опускал, и всё время что-то громко кричал по-китайски, а потом даже встал на колени и три раза произнёс: «Ще ще!», что означало «Спасибо!», и в итоге осторожно водрузил рамку на семейный алтарь. Зинаида перевела, что он очень рад, и что никто раньше такого для него не делал, и это драгоценность, что не купишь за деньги. Чуть позже дядюшка сфотографировал наш подарок на свой телефон и показывал его каждому встреченному им человеку, громко выражая свой восторг. Такая реакция превосходила всё, что мы могли ожидать, и оставалось только радоваться, что удалось хоть немного отплатить дядюшке за его доброту.
Тётушка занята любимым делом на кухне.
Тётушка тоже осталась довольна подарком, хоть и не кричала и не галдела, а только улыбалась своей очаровательной полуулыбкой китайской Моны Лизы. По-английски она не говорила совсем, да и не пыталась. Если дядюшка знал несколько слов, позволяющих ему эффективнее творить добро в отношении иностранцев, то она просто была милой и недостаток общения компенсировала кулинарными талантами. За восемь дней, что мы находились в их доме, тётушка ни разу не повторилась, каждый день выставляя на стол новые и новые блюда. Готовила она просто превосходно, и мы с благодарностью принимали плоды её трудов, а после всегда мыли посуду. Ели, как принято у китайцев, рассевшись вокруг круглого стола. Каждому давали тарелку с горячим варёным рисом, а в центре стояли разные миски и плошки с едой, как варёной, так и жареной, и тушёной. Отдельно — мисочка с соевым соусом и ещё тарелочка с солёно-сушёной, вонючей и очень костлявой рыбой, без которой дядюшка, по словам Зин, не мог жить. Мы отведали эту рыбу лишь однажды, и то из вежливости, и были уверены, что китайцам стоит попробовать жирную астраханскую воблу, и тогда они не смогут есть свою рыбёшку без слез. Тётушка каждый день готовила то курицу, то свинину, то рыбу, и всё это в разных сочетаниях с овощами и травами. Особенно мне запомнился паровой омлет с листьями каффир-лайма, очень нежный и ароматный. Кости и прочие объедки было принято складывать прямо на стол. При этом все присутствующие, кроме дядюшки, ели ложкой и вилкой, а не палочками. В Малайзии большинство людей привыкло есть по-европейски, ну а дядюшка просто чтил свои китайские традиции и с палочками в руках выглядел очень органично.