Волшебная чернильница (Повесть о необыкновенных приключениях и размышлениях Колобка и Колышка), стр. 10

— Вот видите, — приструнил его густой, строгий голос. — Выпускаете на улицы безграмотных персонажей… Не забывайте, в какой век мы живем, товарищ писатель! Век поголовной грамотности и синтетики, так сказать!

— Поголовной грамотности и синтетики, так сказать, — слово в слово повторил Ластик-Перышкин, чтобы лучше запомнить, в какой век он живет. Писатель клятвенно обещал больше никогда не выпускать на улицу неграмотных героев. Если даже будут со слезами проситься — сперва пусть выучат азбуку!

— А теперь вы посоветуйте мне, — голос Распорядкина вдруг дал трещину. — Трудно ли сделаться писателем? У меня накопилось так много материала, что я хотел бы познакомить всех, так сказать… Ведь не боги горшки обжигают? А?

Ластик-Перышкин заверил, что, действительно, не боги.

— Я знаю, вы, писатели, не очень-то любите молодых авторов, хе-хе! Не бойтесь, я только собираюсь… Пока что занят более важным делом — веду борьбу с нарушителями правил уличного движения, которых развелось видимо-невидимо… Так что писаниной заниматься некогда… Как-нибудь на досуге, когда времени будет побольше… Так, говорите, из вашей чернильницы персонажи сами выскакивают, так-таки берут и выскакивают?

— Да, да… — согласился писатель, лишь бы только быстрее отпустили бедных Колобка и Колышка.

— И положительные и отрицательные выскакивают? — проворчал Распорядкин обеспокоившись. — И без предупреждения, так сказать? Без спроса?

— Да, да! — уже более бодрым голосом подтвердил Ластик-Перышкин. — Отрицательные еще куда ни шло… Хуже всего, что какие-то сомнительные вылазят…

— А этих отрицательных и особенно сомнительных этих, — подчеркнул Распорядкин, — нельзя ли их за шиворот да обратно в чернильницу?

— Увы! — вздохнул Ластик-Перышкин. — Нельзя. А некоторые даже кусаются, когда пытаешься призвать их к порядку…

— И кровь течет? — упавшим голосом уточнил Распорядкин.

— Так и хлещет! Вот совсем недавно мне едва не откусили палец… Ой, болит!

Будущий писатель Распорядкин тяжело вздохнул на другом конце провода.

«Пожалуйста, милости просим в писатели… — смеялся в душе волшебник, приободрившийся от этого вздоха. — Перышком скрипеть — это тебе не на мотоцикле гонять, пугать шоферов и пешеходов! Заведешь у себя вот такую коварную чернильницу…»

— И вот такую бороду! — грубо перебила его мысли борода и, распустившись веером, мазнула писателя по носу.

Ах! Она еще больше выросла, стала еще пышнее.

Крот сплачивает ряды преследователей, а приятели находят неожиданную заступницу

Распорядкин знал все. Как ездить, как делать зарядку, какое удостоверение или справка необходимы человеку. Не знал он только одного — что его разговор с писателем подслушивал крот. Тот самый крот, который выкарабкался из чернильницы с телефонным аппаратом, похожим на табакерку, и связкой проводов. Тот самый крот, который вызвался преследовать друзей только для того, чтобы испытать новую технику. Пока Распорядкин объяснял писателю, до чего тот неосторожен со своими героями, крот проковырял когтями дырку в подземном телефонном кабеле и подключил к нему свой провод.

Когда Распорядкин наконец простился, Ластик-Перышкин услыхал в трубке какое-то попискивание. Он невольно прижал ожившую трубку к уху.

— Ишь, мотороллерами бросаться вздумали, — услыхал он злое ворчание крота. — Что будет, если все неучи заведут мотороллеры? Не останется пешеходов! Сегодня им мотороллер подавай, завтра самолет потребуют. А где уж тут ждать порядка, если каждый болван начнет уродовать технику?

Крот радовался, что напал на след друзей. От рас-суждений он быстро перешел к делу.

— Алло! Господин Зубарь? Если вас по-прежнему интересует беглец, пахнущий ржаным хлебом, то сообщаю: Колобка вот-вот отпустят.

— А ты не ошибаешься, мошенник? — грубо отозвался Зубарь. — И называй меня господином полковником. Отныне я — полковник. Увидишь, какое полчище собак под моей командой!

— Очень приятно, очень приятно, господин собачий полковник! Только я попрошу вас рычать потише, господин полковник… Услышит кто-нибудь. А что касается ваших сомнений, то хочу доложить: в наше время техника не ошибается!

— Не учи! Если врешь, берегись… Искусаю твоих детей! Гав-гав!

— В таком случае, я спокоен за них как никогда, господин полковник. Только зачем же лаять на своих?..

— Тоже мне свой нашелся! — прорычал Зубарь. — Впер-р-ред!

— Грубиян! Так-то он благодарит меня, — ворчал крот, распутывая провода. — Я ему помогаю безо всякого вознаграждения, порчу собственноручно изобретенную аппаратуру, а он грозит мне… Нигде нет справедливости, скажу я вам. За добро всегда платят злом!

Ах негодяй! Писатель хотел бросить трубку, но снова услышал голос крота:

— А теперь позвоню-ка спичкам, их атаманше Горячке. Думаете, от нее дождешься благодарности? Не дождешься… Алло! Алло! Полковник Горячка?

— Какой тебе полковник? — завизжала где-то вдали Горячка. — Я атаманша Горячка!

— Но пес Зубарь произвел себя в полковники… Я вижу в бинокль, как он пыжится! Хи-хи! У него на шее — крышка от чайника.

— А, уже успел? Ну, ладно. Тогда я буду генералом, если какой-то замухрышка Зубарь — полковник.

Спичек ведь больше, чем собак! А что бы мне повесить на себя?

— Если вы полагаетесь на мои технические познания, я бы посоветовал вам привязать пустую консервную банку. Будет и блестеть, и бренчать. И страх нагонять на всех. А сейчас я должен сообщить неплохую новость. Если вы все еще мечтаете о небольшом костре, на котором запылает Колышек, то двигайтесь к автоинспекции… Колышка вот-вот отпустят… Торопитесь, господин генерал!

Новоиспеченный генерал Горячка зашипела, что спалит кроту всю шерсть, если он врет, и скомандовала спичкам:

— Стройся! Огнеметы к бою!

Послав к чертям неблагодарную Горячку, крот выдернул провод и отключился. Что ж, благодарности он так и не дождался, но технику опробовал. Подземными тропинками он поспешил к месту предстоящих событий.

А Ластик-Перышкин не выдержал: принялся ругать коварного крота. Но хотя тот и не мог его услышать, борода все равно заткнула писателю рот. Не гневные слова, а только жалкие вздохи вылетали из-под клубящейся бороды. Никогда еще Ластик-Перышкин не чувствовал себя таким беспомощным.

— Бедные человечки… Такие могучие враги ополчились на них! А я даже не могу пристыдить этого крота… И все из-за бороды… Ах проклятая!

— Не волнуйтесь, уважаемый писатель! — услыхал Ластик-Перышкин чей-то милый голосок. Глянув в угол, он увидел грациозную серую мышку.

— Вы не можете помочь им, писатель, но я могу.

Мне ведь никто не пришил бороду! — проговорила мышка, низко кланяясь и глядя на писателя умными, преданными глазками.

Писатель уже не верил милым голосам. Он решил, что серая мышка насмехается над ним.

— Эй, Сивый, Сивый! — в запальчивости позвал он кота. — Где ты бегаешь, бездельник? Мыши вовсю шныряют, а ты?

Сивый даже не мяукнул. Исчез куда-то Сивый, не слышны его мягкие, нежные шаги. Мышка могла бы убежать, но она не торопилась, только улыбалась подкрашенными губками.

— Вы зовете Сивого? — обрадовалась она, словно услышала имя своего лучшего друга. — Весьма сожалею. Мы встречались на лекциях в аудитории, но я не думала, что он вам понадобится…

— Какие аудитории, какие лекции? Что ты мелешь? — вытаращил глаза Ластик-Перышкин. — Неужели я поверю, что ты и мой лодырь Сивый ходите на лекции?

— А как же, почтеннейший! — мышка взмахнула передней лапкой, как рукой, и блеснули покрытые не слишком ярким лаком коготки. — Ведь теперь все-все учатся, а многие даже в вузах! Разве вы не знаете?

В самом деле! Неужто он, Ластик-Перышкин, последним узнает обо всех переменах? М-м, надо бы почаще беседовать с котами и мышами…

— Скажите мне, милая мышка… — уже благосклоннее обратился он к гостье. — Простите, не знаю вашего имени…

— Ах, оно такое обыкновенное… Меня зовут Мечтышкой!