Руины Камелота (СИ), стр. 49

Тогда все, что суждено случиться, произойдет. Ее мысли и планы закончатся там. Было такое ощущение, как будто чудовищность того, что ей предстоит сделать теперь, когда время пришло, была просто слишком большой, слишком монументальной, чтобы ее ум принял это.

Несмотря на ее решимость, она должна была признаться самой себе, что она боялась встречи с этим безумцем. Она, в действительности, боялась больше, чем когда-либо за всю свою жизнь, больше, чем когда она столкнулась с убийцей Гете над телом своей лучшей подруги, даже больше, чем когда она столкнулась с неистовствующим драконом в его логове. Ее страх был как ядовитый эликсир, крепкий и мощный, который она заставила себя выпить полностью, одним залпом. Теперь не было пути назад. Ее долг был неизбежен. С помощью Перышка и дракона она пойдет навстречу судьбе добровольно, с широко открытыми глазами.

И когда наступит заключительный момент — что бы он ни скрывал для нее — она примет его.

С радостью.

Глава 10

Разбитая вершина горы Скелтер становилась все заметнее к концу дня. Дракон прерывал свой полет три раза: дважды, чтобы поесть и попить, и один раз, чтобы очистить свой громадный кишечник. Последнее он проделал с удивительной деликатностью, инстинктивно спрятавшись далеко в тени скалистой расщелины. Габриэлла разминала свои конечности возле изгиба реки, пока Перышко прихорашивался на соседнем камне, его глянцевые перья сверкали в лучах садящегося солнца.

Воздух нагретый за день, растопил снег в тонкую ледяную корку и поднял вверх большие пласты тумана. В большинстве случаев дракон пролетал сквозь них нарочно, резко наклоняя свои огромные крылья и используя змеиный завиток хвоста в качестве руля. Каждый раз Габриэлла цеплялась за шейный зубец дракона и зажмуривала глаза, когда они окунались в серую влагу. С наступлением вечера завеса тумана стала толще и шире, так что в конце концов, казалось, будто они пролетают над волнообразными облаками, окрашенными светом заходящего солнца. Долгое время гора Скелтер была единственным видимым пейзажем с его скалистыми склонами и разрушенной вершиной, выступающими из тумана как остров.

Поразительно, но полет верхом на драконе становился однообразным. Размеренные взмахи его могучих крыльев стали похожи на ритм метронома, тиканье маятника, который использовал ее старый учитель по игре на клавесине, крошечный, древний старичок с толстыми очками и узловатыми руками. У Габриэллы никогда не было склонности к музыке, несмотря на постоянные усилия ее учителя, но он всегда был добр к ней так или иначе, похлопывая ее ободряюще по плечу и обещая, что со временем она станет превосходным музыкантом.

— Не сдавайтесь, юная принцесса, — говорил он, удерживая маятник двумя пальцами правой руки и серьезно глядя на нее. — Если ваши руки путают клавиши, не сдавайтесь. Метроном не остановится, и Вы не должны останавливаться, в противном случае вы проиграете ему. Вы позволите такому простому предмету взять верх, принцесса? Продолжайте играть, даже если споткнетесь десяток раз. Дело не совершенстве, а в упорстве. Сделайте ритм своим рабом. Только тогда музыка придет.

Музыка не пришла, к сожалению, но в словах учителя музыки скрывалась более глубокая истина. Габриэлла не знала этого в то время, но она руководствовалась этим советом в последующие годы. «Дело не совершенстве, — думала она про себя, — а в упорстве. Не сдавайся, принцесса. Сделай ритм своим рабом…»

Мысль о старом учителе музыки заставила ее думать о Дэррике, когда он был еще мальчиком. У него никогда не было такой роскоши как частные учителя, он никогда не испытывал тех удобств, которые были таким обыденным делом для королевской особы, как она. И все же в нем обитало благородство намного глубже и искреннее, чем можно было бы найти у большинства лордов, которых она знала.

— Каждый мальчик, которого я знал, хотел быть храбрым как сэр Ланселот, — однажды доверился он ей. — И я был одним из них.

Казалось, это было годы и десятилетия назад. Даже сейчас, она едва могла вспомнить ощущение его прикосновения. Он относился к ней, как к цветку, как к хрупкому сокровищу, которое нужно защищать и лелеять, любить в сокровенной темноте бесконечных ночей. Этого не произошло, конечно. Теперь руки, которые он ласкал, были израненными и огрубевшими. Волосы, в которые он зарывался в тихих объятиях их нескольких ночей, представляли собой теперь спутанный клубок, перехваченный полоской грязной кожи. Нежный цветок Дэррика сбросил свою красоту и отрастил колючки.

— Прости меня, моя любовь, — произнесла она вслух, бросая слова в несущийся навстречу ветер и туман. — Прости меня за все, что отняли у тебя. Твою жизнь… и то, что ты любил даже больше. Меня. Я, наверное, никогда не была той девушкой, которой ты считал меня. Но теперь я боюсь, что ты даже не узнаешь, кем я стала. Прости. — Она с трудом сглотнула комок и нахмурилась, ее глаза заблестели. — Прости за то… что ты потерял меня.

Дракон вспарил под ней. Ночь наползала на облачное небо, окрашивая его в бледно-лиловый цвет. Вершина горы Скелтер теперь маячила перед ними, огромная и раскинувшаяся. Внизу, время от времени, мелькали сквозь стелящийся туман скалистые предгорья. Габриэлла чувствовала, что они уже очень близко к цели. Вскоре дракон спустится на землю. Оттуда она пройдет остаток пути пешком, а это означает пробраться в лагерь врага тайно, украдкой. Когда этот момент настанет, она доверится инстинкту.

Дракон пролетел над рваным краем тумана настолько низко, что, казалось, его щупальцы извиваются вокруг них, тянутся к ним словно тонкие пальцы. Габриэлла наблюдала за этим, как будто завороженная.

Что-то вынырнуло вверх из тумана. Оно двигалось почти с балетной грацией, вращаясь и описывая дугу над бугорками облаков. Габриэлла была слишком удивлена, чтобы испугаться. Это больше всего напоминало огромный холщовый мешок, набитый чем-то плотным, с горловиной, завязанной в аккуратный узел. Предмет прочертил в воздухе аккуратную параболу с правой стороны дракона, а затем упал назад, снова исчезнув в тумане.

— Что это… — начала она, но ее прервал сильный взрыв прямо под ней.

Дракон отпрянул, едва не сбросив ее со спины. Что-то ударило в него и превратилось в облако густого, желтого порошка. Габриэлла закашлялась от окружившей и ослепившей ее пыли. Через мгновение дракон выбрался из желтого облака, изо всех сил стараясь лететь, но только бешено барахтался в воздухе, извивая длинную шею. Габриэлла прильнула к зубцу, однако из-за судорожных движений дракона было очень сложно удержаться. Крылья яростно колотили воздух. Ветер обрушился на них, и Габриэлла осознала с болезненным приступом страха, что они падают.

Еще один странный мешок пронесся над ними, лениво вращаясь и оставляя за собой желтую пыль. Он ударил дракона в бок и взорвался, еще сильнее осыпая зверя отвратительным порошком. Дракон сделал рывок в воздухе, дико колотя хвостом. Мгновение спустя туман накрыл их, скрывая все в его бескрайних глубинах. Габриэлла отчаянно цеплялась за дракона, даже не зная, где верх, а где низ. Дракон прорвал пелену тумана, и земля разверзлась под ними — огромная и близкая, и беспощадно твердая.

Внизу находились люди, по меньшей мере, десяток, все смотрели вверх, крича и указывая. Они были достаточно близко, так что Габриэлла смогла разглядеть их отдельные лица.

Дракон яростно корчился в воздухе, хлопая крыльями в последней, отчаянной попытке поймать ветер, и ему это удалось. Его падение остановилось, превратилось в стремительный полет, но было слишком поздно, чтобы подниматься вверх. Каменистые предгорья ринулись навстречу, и Габриэлла зажмурила глаза.

Свистящая тишина неумолимо последовала за тяжелым, оглушительным стуком. Дракон под Габриэллой бился в ужасных конвульсиях, и она почувствовала, что ни за что не держится. Крылья хлестали рядом с ней, ударяясь о ее броню. Через мгновение, она сама свалилась на землю. Она покатилась по земле словно диск, с дико развевающимися волосами и броней, звенящей о камни. Наконец, она остановилась, уткнувшись лицом в землю, потрясенная, со все еще закрытыми глазами.