Тихая война (ЛП), стр. 12

В Легионе были и другие, кто жаждал власти и насладился бы предательством — к примеру, Эреб. Мало кто видел в нем коварного манипулятора, каковым он являлся. И все же, Дорн бы его не принял, в этом капитан был уверен.

Сор Талгрона всегда удивляло, что другие не видят отвратительного Первого капеллана насквозь. Он обладал чересчур большим влиянием на Легион, и его порча была заразна. Сор Талгрон молился, чтобы змея не пережила Калт.

Молился. Плохой выбор слова с его стороны. Он не молился ни единого дня в своей жизни, даже когда был ребенком на Колхиде. И не планировал начинать теперь.

Он видел то же зло, что гноилось внутри Эреба, в некоторых из членов своего ордена. Это проявлялось не в такой мере, как прочих орденах Легиона, однако присутствовало к вящей его досаде. С новыми рекрутами дело обстояло хуже — казалось, что те, кто недавно введен в XVII-й, легче поддаются порче и более склонны погружаться в новую веру и жажду силы. В будущем это не сулило ничего хорошего, и Сор Талгрон питал на счет Легиона мрачные опасения. Возможно ли вообще будет его узнать спустя десять лет, или через век?

Он делал, что мог, чтобы сохранять ряды 34-й максимально чистыми — те, кого он счел наиболее предрасположенными попасть под губительное влияние Эреба, отправились на Калт. Если бы никто из них не вернулся назад, он не ощутил бы неудовольствия. В каком-то смысле это стало бы очередной чисткой рядов Легиона. Не таких масштабов, как бывали раньше, однако от того не менее важной. Его не заботило появление мучеников. Если вырезать опухоль, целое может уменьшиться, но в долгосрочной перспективе Легион станет сильнее.

Обычно он не был склонен предаваться самосозерцанию — по крайней мере, до Сорок семь — Шестнадцать — и у него была насущная задача. Прошло меньше пятнадцати минут, и от разведчиков поступили вести.

— Четыре взрывных устройства обезврежены, маяк установлен, — раздался в ухе Сор Талгрона холодный шепот Лота, нарушив его добровольное вокс-молчание. — Питание транспортера восстановлено. Направляемся вверх.

Спустя считанные секунды скрежет механизмов возвестил, что платформа начала подниматься.

— Внизу есть враги, — добавил Лот. — Легионеры и Имперская Армия.

— Численность?

— Сложно сказать, наши сканеры блокируют. Немного, но они окопались и ждут.

— Магистр связи, — произнес Сор Талгрон, отключая вокс-канал. — Флот засек маяк?

— Засекли, капитан, — ответил Дал Ак. — Сейчас проводят калибровку.

— Как долго?

— Будут готовы продолжать через семь минут.

— Каковы ваши приказы, мой повелитель? — спросил Ярулек, присоединяясь к ним. — Как вы собираетесь это исполнить?

— Мы спустимся вниз. Уничтожим все, что найдем, — сказал он.

— Хороший план, — улыбаясь, произнес Ярулек. Сор Талгрон отметил, что улыбка так и не затронула его глаз. В глазах таилась только тьма.

6

Королос знал, что по шахте транспортера спускается подлинная смерть, и был ей рад, будто давно бросившему его другу.

В смерти не было ничего страшного, надлежало бояться только неудачи при жизни. Это он усвоил на горьком опыте.

Когда-то у него на шлеме был поперечный офицерский гребень центуриона, но это время уже прошло. Его выделили за силу, и он сперва нес службу как чемпион 178-й роты, а затем сделал карьеру офицера. Причиной его падения стала гордыня. Теперь его шлем был красным в знак взыскания, знак его позора. Пробудившись после Сенозии IV, он обнаружил, что шлем сняли, а на его месте закрепили кобальтово-синий, однако настоял на своем.

— Время твоего наказания закончилось, старый друг, — сказал Магистр ордена Левиан — это было до того, как на эту должность был повышен молодой Аэк Децим. — Ты нес это бремя достаточно долго. Слишком долго. Это моя вина, и я жалею об этом. С тебя хватит страданий.

Он не хотел ничего слушать. Сказал, что его честь навеки запятнана, и он не может этого так оставить. Красный шлем гарантировал, что его бесчестье вынесено наружу и ясно видно всем, и он не желал даже слышать о том, чтобы отказаться от этого, пока не пройдет ощущение гложущего его жгучего стыда. А такого можно было добиться, лишь умерев.

В конце концов, они отступились.

Он жаждал этой свободы более столетия. Он никогда бы не смог исправить сделанные ошибки — не смог бы вернуть жизни боевых братьев, утраченные из-за его высокомерия и гордыни — однако возможно, что, погибнув, смог бы отчасти продвинуться в деле искупления этих ошибок.

Все его друзья и товарищи были мертвы. Все те горделивые Ультрадесантники, вместе с которыми он обучался в академиях Арматуры. Все те, кто был рядом с ним, пока Великий крестовый поход углублялся за пределы карты, расширяя владения Империума. Все его ближайшие братья, с которыми он смеялся, проливал кровь и убивал, все они стали будто прах — сгинули, но не были забыты. По крайней мере, не им. Даже несгибаемый бойцовый пес магистр Левиан ушел навеки, и его пепел был захоронен в залах Макрагга, помещенный в бронзовую урну у ног сидящей статуи, которая изображала умершего.

Остался лишь он один.

Он не был в одиночестве, не в буквальном смысле слова. Окружавшая его горстка легионеров, которые ждали, направив оружие на двери платформы подъемника, носила такие же орденские символы, как те, что украшали его бронированное тело, однако он практически не чувствовал подлинного родства с ними. Когда их ввели в XIII Легион, он был уже стар. Реликт терранского прошлого. Они оказывали ему заметное почтение — им было известно о его битвах и триумфах, хотя он об этом никогда не говорил — и склоняли головы, когда он шагал по палубам боевых кораблей Легиона. Однако это только подчеркивало существовавший между ними разрыв. Они чтили его, но этим лишь возвышали за рамки своих рядов.

Между ними не существовало настоящих братских уз. Откуда им было взяться? Они не могли стать ему роднее, чем он был по отношению к ним.

Кабина дошла до дна шахты, и он стиснул свои огромные энергетические кулаки, издав рычание сервоприводов и механизмов. На гигантских бронированных костяшках замерцала переливающаяся энергия, между заостренных пальцев заплясали разряды. Он пригнулся, готовясь атаковать.

Застонали поршни. Шестерни провернулись. Запорные устройства поднялись.

Настало время убивать. А потом наконец-то настанет время умереть.

Двери транспортера открылись.

Кабина подъемника заполнилась дымом, который скрыл Несущих Слово из виду. Сор Талгрон услышал металлический лязг гранат, брошенных в замкнутое пространство, как он и ожидал.

— Сомкнуться! — взревел он, и осадное отделение мгновенно среагировало. Двигаясь в безупречно вышколенном согласии, они одновременно опустились на одно колено и выставили щиты перед собой. Они расположились тесным строем и сомкнули щиты, образовав сплошной барьер. Те, кто стоял во втором ряду, подняли щиты, прикрываясь сверху, а фланговые развернули щиты наружу. Они уперлись в заднюю часть кабины подъемника, используя укрепленную пласталевую стену для защиты тыла, и создавая практически непробиваемую оболочку. На древней Терре подобное построение использовалось воинами, которые были вооружены лишь копьем и клинком, однако здесь оно оказалось столь же эффективно.

Гранаты взорвались, заполнив помещение огнем и осколками, однако бронированный панцирь выстоял, защитив легионеров внутри.

— Завесу! — скомандовал Сор Талгрон, и каждый второй щит в передней линии приподнялся на достаточное время, чтобы под ним прокатились ослепляющие гранаты, которые запрыгали и понеслись вглубь помещения снаружи. Затем щиты с громким эхом вновь обрушились вниз.

Дым рассекли первые очереди, которые попали внутрь кабины и ударили по усиленной стене щитов. По большей части это был огонь лазеров. Несколько болтеров.

Бегло выпущенные сплошные высокоскоростные заряды ударили в щит самого Сор Талгрона, стуча по нему, будто отбойный молоток, и, хотя капитан уперся в пол, ему пришлось отступить на шаг, ноги скользили назад. Щит выдержал, и он вновь вдвинулся в линию, сохраняя целостность стены.