Гоблин, стр. 40

Выслушав первые отзывы, принимающая сторона хитро кивнула. Дружбан сообщил, что лично у него-то остренькое в большом почете, и изменил программу. Начались особые кулинарные экскурсии. Отдельно запомнился обед в Вышеграде. Тамошний ресторан входил в программу посещения Рыцарского турнира, и этот обед был частью отличного шоу, где обильно присутствовал национальный колорит. Пока мы трескали густой гуляшный суп, артист в средневековых одеждах почти над ухом наигрывал на лютне.

Обед тоже состоял из средневековых блюд, но особенно хороши были напитки — крафтовые вина и палинка, венгерская фруктовая водка крепостью где-то около сорока градусов. Все было обставлено так, как будто мы находимся в другой эпохе. Вообще эта экскурсия в излучину Дуная оказалась клевой. Дружбан, как и грозился, постоянно подкидывал нам остренького, так что без вина было не обойтись. Чаще всего мы кувшинами глушили токай, а не что-то крепкое, выдерживали стиль, как и положено мушкетерам. В Будапеште, конечно, завалились в «Штрудель» и «Трофи-Гриль». Скажу, что венгерская кухня победней чешской или немецкой, но под отличное вино на ура шло абсолютно все: гуляши всех видов, рыбный суп халасле и еще какой-то сырный, сваренный прямо в тесте, как в булке хлеба. Все же и понравилось.

В последний вечер, когда и случилось это эпическое событие, друг повез нас куда-то в пригород Будапешта на особую программу. Названия его я не запомнил, это бесполезно. Язык у венгров настолько необычный и сложный, что можно учить его битый год, а потом не понять даже простейшей фразы.

Мы выдвинулись не на джипе, как обычно, а на немецком микроавтобусе с рекламными надписями по бортам. Я насторожился. Городок оказался совсем маленьким, деревня, по сути, место внешне непрезентабельное. Нужную улочку нашли не сразу, с удивлением обнаружив там искомый ресторан. Зато встречали нас прямо у порога! Метрдотелем оказалась приятная женщина средних лет, прекрасно говорившая по-русски, очень любезная, с порога разрешившая нам веселиться вовсю.

Спустились в огромный подвал, и в длинном мрачноватом коридоре я насторожился второй раз. Прямо по центру на мощной цепи почти до пола свисал тяжелый краснокожий манекен, мечта рукопашника. Раз висит, надо влепить! Что я быстренько и сделал, всадив чучелу с двух рук и добавив маваши справа. Метрдотель объявила, что краснокожий негодяй повешен тут с умыслом, поддавшие гости по пути в туалет могут сбрасывать на нем агрессию. Оценив изящество решения, я подумал, что драка, скорее всего, будет, раз у них тут такое практикуется…

В зале было круто. Приглушенный свет — и электричество, и свечи. Гербы и кадушки с цветами, большие кувшины и цветастые флаги со всякой геральдикой. Стены были оформлены в этническом стиле, кругом висели медные сковороды, горшки и кружки, а над тем местом, где за длинным столом устроился я, на кованых крюках лежало тяжеленное коромысло, с которыми девки когда-то ходили по воду с огромными ведрами. У меня, кстати, подобная деревяха дома валялась, только расписная, а не темно-коричневая. Да домашнее коромысло и полегче было. Подрезал я его на свадьбе у друга, когда там началось безобразие с драками, спрятал подаренный жениху сувенир, сунув его от греха под стол.

Народу в кабачке оказалось неожиданно много. По соседству уже повеселевшая компания пожилых чехов справляла какой-то юбилей, было шумно и живо. Уж там мы всего перепробовали: ведь кроме перемены блюд было еще и что-то типа шведского стола — бери сколько хочешь и чего хочешь, хотя ходить с блюдами было лень. Да и тесновато, с моими-то габаритами, шастать от дальней стены к месту выставки тарелок. Вина наливали официанты, до назойливости и огромными дозами.

Затем начались всяческие представления и конкурсы.

В зале то и дело гасили весь свет, каждый раз показывая посетителям что-то новенькое: жареного поросенка в травах, огромный четырехэтажный торт со свечами, корзины с каким-то особо редким и ценным вином, шустрого медвежонка на поводке, которого я хватал за хвост, или полуголую девицу в картонной коробке. Посетители, в том числе и мы, орали в восторге, аплодировали и поздравляли друг друга. Здорово! Но у меня почему-то постоянно чесались кулаки.

К тому времени я уже поучаствовал в конкурсе, бегая с кувшином на голове, полным красного вина, разок упал, облив хохочущих соседей, затем опозорился с кнутом, ни разу не сумев звучно щелкнуть и сбить мишень, зато довольно неплохо покидал дартс. Электрических музыкантов сменяли скрипачи, затем в дело вступал аккордеон, все гремело и звенело. В зале появился человек, ловко жонглирующий топориками, похожими на гуцульские. Размахивал он ими довольно агрессивно, и мы как-то подобрались. Один из друзей поднял со стола уставшую голову и нехорошо прищурился на опасного жонглера одним глазом. Музыка, звучавшая все громче и громче, неожиданно стихла.

И тут с треском распахнулась открытая ногой входная дверь, которая была совсем рядом с нашим столом, и в помещение таверны с громогласным криком влетел настоящий черт — здоровый мужик в шароварах, высокой шапке, с длинными усами и кривой черной саблей! Натуральный башибузук или мамелюк, кто их там разберет… За поясом торчала рукоять еще какого-то холодняка, товарищ был вооружен основательно.

Страшно заорав еще раз, мужик, свирепо прокрутив саблю восьмеркой, бросился в сторону метрдотеля.

А я же сидел с краю! Все вышло само собой: не размышляя, я высунул за край стола ногу. Башибузук, естественно, замер в атаке, споткнулся и с грохотом хряпнулся на пол! Весь зал заорал.

Вскочив, этот бармалей что-то прокричал, похоже, по-турецки, затем громко и внятно выругался на английском и, опять схватив саблю, выставил ее острием в мою сторону! Ни хрена себе заходы, какой гость к нам явился! Развернувшись, я одной рукой быстро выпростал из крюков коромысло и сразу понял, что эта декоративная дубина тяжеловата, девахе такую хрень на плечах точно не снести. Перехватив дрын двумя руками, я вызывающе ответил бармалею крепким русским матом. И сразу же ткнул его деревяхой. Так, для пробы.

Грамотно отшагнув, тот с размаху рубанул елманью по коромыслу — крепчайшее, судя по всему, дерево почти не пострадало — и тоже ткнул в мою сторону.

— Ах ты, барбос! — возмутился я, замахиваясь посильней.

Дреколье — это вам не сабля, им так быстро не махнешь, но я постарался. Мамелюк тоже был не промах, рубанул со всей дури, и наше оружие сошлось в симметричном бою, встречный удар!

— Вж-жух! — сказала черная венгерская сабля.

— Хрясь! — за всех наших женщин ответило супостату славянское коромысло.

Дзинь! Кривой клинок, не выдержав импульса, вылетел из эфеса!

— Ага! Облом! — обрадовался я, кивнув кое-как поднявшимся друзьям. — Знай силу русского оружия, обормот!

Рано радовался…

Под наше ржание тупо уставившись на обломок, оставшийся у него в руке, мамелюк покрутил кистью и со звоном бросил его на пол, тут же выхватывая из-за пояса большущий кинжал, оказавшийся натуральным малайским крисом! И этот поблескивающий изгибами клинка крис, как я почувствовал, был самым настоящим, а не суррогатом, как сабля. Сам же боец, на уголках рта которого выступила то ли слюна, то ли пена, быстро впадал в состояние амока. Времени на раздумья не оставалось, и я с криком «Кхе!» почти от души треснул его по дурной башке, отправляя в нокдаун.

Здесь уже повскакивали все. Венгры, которых оказалось человек пятнадцать, бросились к упавшему, причем женщина-метрдотель, которую я фактически героически спас от убоя, наклонилась над поверженным первой. Местные зарычали, выстраиваясь стенкой. Чехи же, что характерно, быстро переместились к нам. Пацаны мои не дремали. Так как коромысел на стенах больше не было, они похватали со стен медные сковороды, а один даже успел стащить с крюка самый настоящий щит. Еще секунда, и страшная сеча должна была начаться.

Предотвратила ее метрдотель, сперва что-то быстро прокричав соотечественникам, а потом уже на английском разъяснив нам, что этот сабельщик — тоже артист! Участник шоу.