Не королева (СИ), стр. 14
Часть первая. Глава седьмая
До этого наше графство я покидала лишь однажды. Тогда дорога толком не запомнилась, все три дня пути лил дождь, так что особого желания выглядывать в окно кареты не было. Ну а постоялые дворы, на которых мы останавливались, ничего примечательного собой не представляли.
И в этот раз любование пейзажем я пропустила. Всю дорогу сидела, уткнувшись в книгу и стараясь чтением отгородиться от окружающего мира. Но не получалось. И дело было даже не в Улле, которая, похоже, просто не могла долго молчать. Мне не давали покоя собственные мысли.
Дарелл, как и мой папа, ехал верхом. Меня душная карета тоже не впечатляла, и, быть может, отец и разрешил бы мне часть пути проделать в седле, но я принципиально лишний раз экипаж не покидала. Правда, даже в те редкие моменты, когда мы с Дареллом оказывались друг у друга в поле видимости, я старательно на него не смотрела. Он тоже ни разу на меня не взглянул. Я бы почувствовала его взгляд, без сомнения. Хотя зачем ему теперь было на меня смотреть? Ясно как день, что после моего отказа весь его интерес ко мне сразу кончился. Ну и ладно, не очень-то и хотелось.
В столицу мы прибыли на третий день к вечеру. Город гудел в ожидании праздника. Не знаю почему, но вся эта суета и обилие цветов только усилили мое раздражение. На главной площади мы разделились. Попрощавшись с мамой и Уллой, я перебралась на одну из запасных лошадей и в сопровождении отца отправилась в порт. С Дареллом мы не обменялись напоследок ни словом, ни взглядом. Он явно спешил, да ему и в любом случае не было до меня дела.
Можно было не торопиться — по словам отца, до отправления оставалось больше часа, но мне не терпелось скорее уехать. Хорошо, хоть папа отлично в городе ориентировался, да и на пристани я бы без него нужный корабль очень долго искала. Тут, кстати, народу скопилось — не протолкнутся. Вот уж не думала, что есть столько желающих уехать. Да и прибывающих тоже.
На корме нужного мне судна красовалось лаконичное «Западный». Наверное, для таких же растерявшихся как я. На этом участке причала, к счастью, столпотворение было не таким ощутимым. И меня почти тут же нашла Мирта.
— Элина!
Я даже не сразу узнала в этой завизжавшей кругленькой девушке свою подругу. Хотя учитывая, что виделись мы лишь однажды год назад, то ничего удивительного.
— Как я рада! Как я рада тебя видеть! — стиснув меня в объятиях, Мирта от души чмокнула в правую щеку. И тут же в левую, чтобы той, видимо, было не обидно.
— Мирта… — я расплылась в радостной улыбке.
— А ты совсем не изменилась! Такая же бледная и унылая! Ничего-ничего, я теперь тебя под свою опеку возьму, мы это дело быстренько поправим! Ой, а вещи-то твои где?
— Сейчас привезут, — я не стала вдаваться в подробности, что сначала нужно было завести во дворец сгорающую от нетерпения Уллу, и только потом экипаж с моим сундуком прибудет сюда. Папа, кстати, ушел, скорее всего, именно его и встречать.
— Каюта у нас с тобой отменная! Там такие милые цветочки на потолке, тебе непременно понравится! — щебетала Мирта. — Ой, а видела, что в городе творится? До королевской свадьбы-то еще две недели, а уже беготня такая, аж зависть берет! Вот было бы здорово хоть одним глазком на церемонию глянуть, правда?
Я от одной этой мысли пришла в ужас. Воображение во всей своей жестокости тут же нарисовало, как Дарелл целует Уллу.
— Элина, ты чего так посерела? — перепугалась Мирта. — Тебе плохо?
— Все нормально, — я вяло улыбнулась и, не сдержавшись, добавила: — Скорей бы уже уехать!
Словно почитав мои мысли, вернулся отец в сопровождении двух слуг, которые несли мой сундук и под руководством Мирты потащили его на корабль.
— Что ж, вот и все, — папа с улыбкой на меня смотрел, — тебе пора отправляться в путь.
Надо же, я раньше как-то не обращала внимания, что он, несмотря на годы, уже совсем седой. Ну, точнее, не придавала этому значения. Мама говорила, что папа поседел во время войны. Ему тогда чуть больше двадцати лет было. И глядя на улыбающееся лицо отца с первыми морщинками, я жутко захотела домой. Жить как раньше, притворившись, что ничего не было. Да и по сути, ведь ничего, действительно, не было? И как ни стыдно это признавать, но отсутствие Уллы меня бы особо не расстроило. И только в глубине души скреблась мрачная уверенность, что ничего уже не будет как раньше. Что-то изменилось во мне самой. Изменилось настолько, что как прежде наслаждаться дома спокойной жизнью я уже не смогу.
— Я буду скучать, — я уткнулась папе в плечо, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза невольные слезы, — очень-очень…
— А я буду тобой гордиться, — он обнял меня и ласково гладил по волосам, — так же, как горжусь сейчас. Ты у меня очень сильная, Элина, хоть и сама этого не понимаешь. Я прожил и пережил достаточно, чтобы разбираться и в людях и в чувствах. И поверь мне, мало кто способен вот так вот отказаться от столь многого ради своей мечты.
Ага, сильная я, как же. Вот силы воли мне как раз отчаянно и не хватало, как показали последние дни.
Учитывая, что раньше мне не приходилось бывать на кораблях, сказать хорошая каюта нам досталась или плохая, я не могла. Маленькая комнатка с двумя кроватями и столиком, причем без стульев. Круглое окно, само собой, открывало вид на море, но опускающаяся ночь прятала пейзаж. Так впечатлившие Мирту цветочки были не слишком-то аккуратно вырезаны на балках потолка и казались совершенно неуместными. Но мельтешение моей подруги каким-то непостижимым образом скрадывало унылую необжитость каюты. И если бы не ходящий ходуном пол, то мне бы наше временное обиталище показалось бы вполне уютным.
Не думала, что движение корабля настолько ощутимо. Первые пару часов я упорно чувствовала себя букашкой запертой в качающейся на качелях шкатулке. Но, спасибо Мирте, она замечательно меня отвлекала. И вот ведь странно, ее неумолкающий говор в отличие от щебетания моей сестры не вызывал ни раздражения, ни желания запустить ей в лицо подушкой.
Пересказав все сплетни, повествование о самом важном она приберегла напоследок. Я сидела на кровати, обняв колени, и с улыбкой наблюдала, как Мирта мечется по каюте. Видимо, по самой своей природе она не могла сидеть спокойно.
— Ой, Элина, ты бы знала, какие он мне стихи пишет! Я их все наизусть знаю! Вот, например, послушай, — и горделиво выпрямившись, она высокопарно процитировала:
— Моя прекрасная графиня!
Твои глаза, как два озёра!
Я в них читаю свое имя!
И очень я боюсь укора,
Что пылкий жар моей любви
Не встретит должного ответа!
Прости волнение в крови
Столь верного тебе поэта!
Цветы к твоим ногам я брошу!
Рассыплю жемчуг пред тобой!
И не кривой, а весь хороший!
Лишь ты прими подарок мой!
Мирта сделала внушительную паузу и торжественно подытожила:
— И вот уж преклонив колени,
Глаза не смею я поднять…
Но жду… Все жду я позволенья,
Что о тебе могу страдать!
— И все в таком духе, — подруга просто сияла от удовольствия.
— И что, разрешила ты несчастному барону по тебе страдать? — я не удержалась от улыбки.
— Разрешила, — Мирта снисходительно кивнула и тут же хихикнула, — пусть уж, так и быть, пострадает. Как известно, чем больше страданий, тем длиннее оды. Вот тебе кто-нибудь стихи посвящал? — она села на свою кровать и смотрела на меня с жадным любопытством, видимо, ожидая ответных признаний о каком-нибудь тайном поклоннике.
— Нет, никто, — я покачала головой и мрачно добавила в мыслях «Зато один принц предлагал мне стать его любовницей».
Мирта, конечно, расстроилась, но ненадолго. Остаток вечера читала мне творческие излияния влюбленного в нее барона. А я даже не могла понять, завидую я ей или нет. С одной стороны, насколько я знала из книг про златокудрых рыцарей, написание стихов прекрасной даме — неотъемлемый атрибут настоящей любви. Ну а с другой, что-то я уже совсем не была уверена, нужно ли такое мне самой.