Опасные игры, стр. 25

Русский сначала молчал, но потом быстро сказал «да», так как что-то невероятно твердое ткнулось ему под ребро через толстый пиджак. Это был палец Римо.

— Да, да, — повторил он. — Я понял.

— Вот и хорошо. Мне надо бежать, а ты передай, что я тебе сказал.

И Римо бросился вон, чтобы успеть на выступление Джози.

Агент посмотрел ему вслед, затем на кусок ткани, который держал в руке. «Ай да полковник! Ай да Носорог! — подумал он. — Всегда знает, где что искать».

И он представил, как вернется к Соркофскому и передаст полученную от американца информацию.

Он двинулся по коридору, не отрывая глаз от тряпки.

Он даже не слышал, как позади него открылась дверь раздевалки спортсменов из Барубы, а когда услышал у себя за спиной шаги, было уже слишком поздно: сильная рука крепко обхватила его за шею, его затащили в раздевалку, и он увидел у себя под головой блеснувший нож, а затем его словно обожгло огнем, когда нож вошел в грудь и остановил его сердце.

Глава тринадцатая

— А ты молодцом, — сказал Джек Муллин боксеру, вытиравшему белой тряпкой кровоточащую бровь.

— Меня нокаутировали в первом раунде, — отозвался тот.

— Да я вовсе не о твоем дурацком боксе, идиот, — проворчал Муллин и указал на труп русского агента, лежавший в углу комнаты. — Я об этом.

Трое других негров, исполнявших роль посланцев Барубы, согласно закивали.

— Кому-нибудь из вас известно, кто этот американец, что разговаривал с ним? — спросил Муллин.

Один из негров сказал:

— Судя по описанию, похоже, это Римо Блэк. Когда я бываю на стадионе, все американцы только о нем и говорят. Все считают, что он какой-то ненормальный.

— Может, он из ЦРУ? — предположил Муллин.

— А тренер у него какой-то азиат, — добавил негр. — Совсем старый и хилый. Одевается в красивые халаты. Все расшиты разными узорами и...

— Меня не интересуют его чертовы вышивки, — оборвал его Муллин, и африканец на полуслове захлопнул рот. — Нужно будет за ними присмотреть. За обоими.

Как бы то ни было, а Муллин был доволен тем, что в его группе наметилось некоторое оживление. Он был человеком действия, и всякие ухищрения, топтание вокруг да около выводили его из равновесия. Он почувствовал, что у него начинает стучать в висках.

Тут и возникла новая идея.

— Есть еще двое из службы безопасности. Здоровяк и немец. Если уж этому американцу удалось что-то пронюхать, то, возможно, им тоже удастся. Думаю, уже пора чем-нибудь отметить эти игры, — так что начнем прямо сейчас.

— Что вы имеете в виду, лейтенант? — спросил один из негров.

— Прикончим этих из службы безопасности. Тогда все сразу поймут, что мы тут не в бирюльки играем.

Он окинул взглядом всех четверых, вглядываясь в каждое лицо. Все согласно заулыбались.

— Эта бомба — только начало, — сказал Соркофский. — Действовать нужно быстро.

— Что вы предлагаете? — спросил Бехенбауэр.

— Я думаю, нам следует заняться этим американцем. — Соркофский приподнял донесение с лежавшей на нем фотографией. — Римо Блэк. Он был на месте происшествия, а вчера пытался обмануть охрану.

— Уж не думаете ли вы, что он каким-то образом причастен к взрыву? Просто невероятно, чтобы агент ЦРУ действовал заодно с террористами.

— Он не агент ЦРУ, — сказал Соркофский. — Я только что получил сообщение из главного управления. У них там свои способы проверки. Он не агент ЦРУ. И не агент ФБР. Он вообще не состоит на службе ни в каком государственном учреждении.

— И все же... чтобы американец угрожал взорвать американских же спортсменов?.. Я нахожу это маловероятным, — сказал немец.

— Послушайте, — продолжал Соркофский. — Вы же знаете, какие странные эти американцы. Они как будто радуются всякой возможности полить грязью свою собственную страну. Кто знает, что может взбрести в голову этому чудаку.

Он посмотрел на Бехенбауэра, и тот после некоторого раздумья кивнул в знак согласия.

— Я думаю, его надо взять, — сказал Соркофский.

Уже подняв трубку телефона, он вдруг вспомнил, что обещал сегодня повести своих девочек сначала куда-нибудь пообедать, а потом на балет. Они ужасно огорчатся, но раз он возьмет этого Римо Блэка, то придется сразу же допросить его и выяснить, на кого он работает. А с дочками он проведет вечер завтра.

Бехенбауэр поймал себя на мысли, что ему хотелось бы, чтобы этот Римо Блэк действительно оказался главарем террористов. Немец очень соскучился по жене и детям и был бы просто счастлив поскорее снова их увидеть.

«Теперь уже скоро, — подумал он. — Теперь уже, наверное, скоро».

Стоявших у входа в отдел охраны двух часовых Муллин и его люди сняли спокойно и тихо, воспользовавшись ножами. Дверь эта выходила не на ту сторону, где царило наибольшее оживление, так что риск попасть кому-нибудь на глаза был невелик. Выставив одного из террористов для наблюдения, Муллин занялся дверным замком.

Почувствовав, что замок поддается, он обернулся к остальным и дал последние указания.

— Запомните: быстро и без шума. Никакой стрельбы, кончайте их сразу, пока они не опомнились и не схватились за свои пушки. Ясно?

Все согласно кивнули. Послышался щелчок, и дверь открылась.

Муллин чувствовал, как стук сердца отдается у него в ушах. Действие — вот ради чего он жил, и, если действовать означало убивать, да будет так. Подозвав наблюдавшего, чтобы тот присоединился к ним, Муллин попробовал рукой лезвие ножа и шепотом проговорил:

— Ладно, ребята. Вперед!

Услышав звук открывающейся двери и увидев выражение лица Соркофского, Бехенбауэр вскочил со стула и повернулся к двери. Времени сосчитать ворвавшихся в комнату у него не было. Схватив стул, он швырнул его в одного из нападавших. Тот увернулся, но все же получил удар по руке выше локтя и вскрикнул не то от боли, не то от ярости.

Немец лихорадочно схватился за револьвер, но тут же получил удар ножом: как раз под ремень, точно в пупок. Когда лезвие, вспарывая живот, пошло влево, второй нож вонзился ему в горло, оборвав не успевший вырваться крик боли. По всему его телу разлилась вялость и оцепенение. Ноги вдруг стали будто чужими. «Сейчас я упаду», — подумал он, — но вместо этого почувствовал, что словно погружается в какой-то густой туман.

«Скоро, — мелькнула мысль, — теперь уже скоро... я... буду... дома ...».

Бехенбауэр стоял спиной к Соркофскому, и тот не мог видеть, что с ним случилось, но когда немец мешком свалился на пол, Соркофский мгновенно распознал то, с чем сталкивался множество раз: это была смерть.

Подавшись назад вместе со стулом, он уперся ногами в край стола и своей мощью толкнул его от себя. Легкий письменный стол скользнул по комнате, ударив в спину уже мертвого Бехенбауэра, но вместе с тем сбил с ног и одного из террористов. Оставалось разобраться с четырьмя.

Не защищенный больше столом, Соркофский вскочил со стула и схватился за висевшую на боку кобуру. При этом он даже удивился, насколько четкими и выверенными были все его движения. Он точно знал, что именно нужно делать, и понимал, что, если сумеет выполнить все, как надо, у него есть шанс спастись.

Он уже поднимал руку с пистолетом, когда его настиг удар ножа. Один из чернокожих полоснул его по руке чуть ниже локтя. Пальцы его разжались, и пистолет упал на пол. Но в тот же момент Соркофский левой рукой схватил террориста за горло и, подняв как игрушку, швырнул в другой конец комнаты, где тот врезался в другого негра, и они оба грохнулись на пол.

Соркофский метнул взгляд на свой пистолет, но перед глазами его мелькнула обутая в солдатский ботинок нога, отбросившая оружие в сторону. Он вскинул глаза и увидел стоявшего перед ним невысокого белого.

— Здоровый ты малый, — проговорил Муллин.

Соркофский не понял его слов, но, увидев усмешку на лице этого человека и бросив взгляд на лежавшего на полу истекающего кровью Бехенбауэра, вдруг взревел каким-то утробным голосом, слив в этом звуке всю свою ярость и боль, и, повинуясь идущему из самой глубины сознания сигналу, выбросил вперед левую руку и схватил англичанина за подбородок. Силой, умноженной болью и отчаянием, Соркофский оторвал коротышку от пола и двинулся к стене с намерением размозжить о нее голову этого человека. «Пусть я умру, — подумал он, — но и этого мерзавца прикончу».