Библиотека мировой литературы для детей, т. 39, стр. 66

И сердце ее сжалось. Она вспомнила, что однажды уже задавала себе этот вопрос.

Она больше не стала задерживаться на асотее. Через десять минут Луиза уже была на другом берегу, в зарослях, где скрылся всадник.

Она ехала быстро, внимательно глядя вперед.

Поднявшись на обрыв над долиной Леоны, Луиза вдруг натянула поводья. До нее донеслись чьи-то голоса…

Она прислушалась. Хотя звуки были едва слышны, все же можно было различить два голоса: женщины и мужчины. Какого мужчины, какой женщины? Ее сердце снова сжалось.

Девушка подъехала ближе. Снова остановилась… Снова прислушалась…

Говорили по-испански. Это ее не успокоило. С Исидорой Коварубио де Лос-Льянос Морис Джеральд стал бы говорить по-испански. Креолка знала этот язык достаточно хорошо, чтобы понять смысл разговора. Но она была еще слишком далеко и не могла разобрать слов. Голоса звучали возбужденно, словно говорившие были охвачены гневом, — это вряд ли было неприятно Луизе.

Она подъехала еще ближе; еще раз натянула поводья… еще раз прислушалась. Мужского голоса уже не было слышно. Голос женщины звучал отчетливо и твердо — казалось, она грозила.

Потом наступила тишина, прерванная коротким топотом копыт, и затем снова тишина; затем прозвучал голос женщины — вначале громкий, словно угрожающий, потом приглушенный, как будто она разговаривала сама с собой, — и опять тишина, прерванная топотом копыт, словно лошадь, удаляясь, скакала галопом.

Вот и все, да еще крик парившего над поляной орла, которого вспугнули сердитые голоса.

Голоса доносились с поляны, хорошо знакомой Луизе: с этим местом у нее были связаны дорогие воспоминания. Девушка еще раз остановилась, почти на самой опушке. Она боялась ехать дальше, боялась узнать горькую правду…

Наконец она перестала колебаться и выехала на поляну.

Там взад и вперед бегала оседланная лошадь. На земле лежал человек, руки которого были стянуты лассо. Рядом валялись сомбреро и серапе, но, по-видимому, принадлежавшие не ему. Что же здесь могло произойти?

Мужчина был одет в живописный мексиканский костюм. На лошади — нарядный чепрак мексиканской работы.

Сердце Луизы наполнилось радостью. Мертв этот человек или жив, но он безусловно тот, кого она видела с асотеи, и не Морис Джеральд.

До последней минуты Луиза всем сердцем надеялась, что это не он, и ее надежды сбылись.

Она подъехала ближе и взглянула на распростертого человека; посмотрела на его лицо, которое было обращено вверх, потому что он лежал на спине. Ей показалось, что она где-то видела его, хотя и не была в этом уверена.

Было ясно, что он — мексиканец. Не только одежда, но и черты лица выдавали испано-американский тип.

Его наружность показалась ей красивой.

Но не это заставило Луизу соскочить с лошади и с участием наклониться над ним. Она поторопилась помочь ему, радуясь, что он оказался не тем, кого она боялась найти здесь.

— Кажется, он жив, — прошептала она. — Да, он дышит.

Петля лассо душила его. В одно мгновение Луиза ослабила ее; петля поддалась легко.

«Теперь он может дышать свободнее. Но что же тут произошло? На него набросили лассо, когда он сидел на лошади, и стащили на землю? Это наиболее вероятно. Но кто это сделал? Я слышала здесь женский голос — я не могла ошибиться… Но вот мужская шляпа и серапе, которые принадлежат не ему. Может быть, здесь был другой мужчина, который уехал с женщиной? Но отсюда ускакала только одна лошадь… А, он приходит в себя! Слава богу! Я сейчас все узнаю».

— Вам лучше, сэр?

— Сеньорита, кто вы? — спросил дон Мигуэль Диас, поднимая голову и с беспокойством озираясь вокруг. — Где она?

— О ком вы говорите? Я никого здесь не видела, кроме вас.

— Карамба! Как странно! Разве вы не встретили женщину верхом на серой лошади?

— Я слышала женский голос, когда подъезжала сюда.

— Правильнее сказать — дьявольский голос, потому что Исидора Коварубио де Лос-Льянос настоящий дьявол!

— Разве это сделала она?

— Будь она проклята! Да!.. Где же она? Скажите мне, сеньорита.

— Я не знаю. Судя по топоту ее лошади, она спустилась по склону холма. Наверно, это так, потому что я подъехала с другой стороны.

— А!.. Вниз по склону холма — значит, она поехала домой… Вы были очень добры, сеньорита, освободив меня от этой петли, — я не сомневаюсь, что это сделали вы. Может быть, вы не откажете и помочь мне сесть на лошадь? Я надеюсь, что смогу удержаться в седле. Здесь, во всяком случае, мне нельзя больше оставаться. Мои враги недалеко… Пойди сюда, Карлито! — сказал он лошади и как-то особенно присвистнул. — Подойди поближе, не бойся этой прекрасной сеньориты. Не она сыграла с нами эту злую шутку. Ну, иди сюда, мой конь, не бойся!

Лошадь, услышав свист, подбежала к хозяину, который уже поднялся на ноги, и позволила ему взять себя под уздцы.

— Если вы мне поможете, добрая сеньорита, я, пожалуй, смогу сесть в седло. Как только я буду на лошади, мне нечего опасаться преследования.

— Вы думаете, что вас будут преследовать?

— Кто знает? Как я уже сказал вам, у меня есть враги. Впрочем, неважно… Я чувствую еще большую слабость. Вы ведь не откажетесь помочь мне?

— Я охотно окажу вам любую помощь, какая только в моих силах.

— Очень вам признателен, сеньорита!

С большим трудом удалось молодой креолке подсадить мексиканца в седло. Он покачнулся, но удержался в нем.

Подобрав поводья, он сказал:

— Прощайте, сеньорита! Я не знаю, кто вы. Вижу только, что вы не мексиканка. Американка, я думаю… Но это все равно. Вы так же добры, как и прекрасны. И, если только когда-нибудь представится случай, Мигуэль Диас отплатит вам за эту услугу.

Сказав это, Эль-Койот тронул поводья; он с трудом удерживал равновесие и поэтому ехал шагом.

Несмотря на это, он скоро скрылся из виду, — деревья заслонили его, как только он пересек поляну.

Он поехал не по одной из трех дорог, а по узкой, едва заметной тропе.

Молодой креолке все это показалось сном, и скорее странным, чем неприятным.

Но эта иллюзия быстро рассеялась, когда она подняла и прочитала валявшееся на земле письмо, потерянное Диасом. Письмо было адресовано «дону Морисио Джеральду» и подписано «Исидора Коварубио де Лос-Льянос».

Луиза взобралась в седло почти с таким же трудом, как только что уехавший мексиканец.

Переезжая Леону на обратном пути в Каса-дель-Корво, она остановила лошадь посередине реки и в каком-то оцепенении долго смотрела на поток, пенящийся у ее ног. На ее лице было выражение глубокого отчаяния. Будь это отчаяние хоть немного глубже — и воды Леоны сомкнулись бы над ее головой.

Глава L

Схватка с койотами

Лиловые тени техасских сумерек уже спускались на землю, когда раненому, проделавшему мучительный путь сквозь колючие заросли, наконец удалось добраться до ручья.

Он утолил жажду и растянулся на траве, забыв о своей тревоге. Нога болела, но не очень сильно. О будущем он сейчас не думал — он слишком устал.

Ему хотелось только одного — отдохнуть; и прохладный ветерок, покачивавший перистую листву акации, убаюкивал его.

Грифы улетели на ночлег в заросли; избавленный хоть на время от их зловещего присутствия, он скоро заснул.

Но спал он недолго. Снова разболелись раны и разбудили его. Именно боль, а не лай койотов, не давала ему спать до утра.

Он не боялся койотов, которые рыскали кругом; они, как шакалы, нападают только на мертвых или на умирающих, а он знал, что рана его не смертельна.

Ночь тянулась мучительно долго; страдальцу казалось, что день никогда не наступит.

Утро пришло наконец, но и оно не принесло радости — вместе с ним опять появились черные птицы, а койоты не ушли. Над ним в ярком свете нового дня снова парили грифы, а вокруг него повсюду раздавалось отвратительное завывание койотов.

Он подполз к ручью и снова напился.

Теперь он почувствовал голод и огляделся в поисках пищи.