Библиотека мировой литературы для детей, том 36, стр. 64

— Я человек тоги… я ничего не сделал… ничего плохого… Милосердия… милосердия… о доблестные!.. Пощады!..

Его хныканье быстро прекратилось, потому что Эномай, пробегавший в эту минуту мимо, дал ему пинка с такой силой, что толстяк отлетел на несколько шагов и, упав на землю, лишился сознания.

Когда гладиаторы пробежали шагов триста, Спартак остановился и, задыхаясь, сказал Эномаю:

— Половина из нас должна остаться здесь, надо хотя бы на полчаса задержать наших преследователей, чтобы дать возможность другой половине перебраться через городскую стену.

— Я останусь, — сказал Эномай.

— Нет, ты поведешь их к Везувию, а я останусь.

— Нет, нет, ни в коем случае! Если я умру, ты будешь продолжать войну, а погибнешь ты — все будет конечно.

— Беги, беги ты, Спартак, — воскликнули восемь или десять гладиаторов, — мы останемся с Эномаем!

Слезы показались на глазах Спартака при этом благородном соревновании в самоотверженности и братской любви; пожав руку германцу, он сказал:

— Прощайте!.. Я жду вас на Везувии!

В сопровождении части гладиаторов, к которым, по приказу Эномая, присоединились те, что несли лестницы, Спартак исчез, углубившись в лабиринт тропинок, которые вели к городской стене, в то время как Эномай приказал оставшимся гладиаторам войти в соседние дома и выбрасывать из окон скамейки, кровати и другую мебель, чтобы забаррикадировать улицу, готовясь к длительному и упорному сопротивлению приближавшимся римским когортам.

Глава одиннадцатая

ОТ КАПУИ ДО ВЕЗУВИЯ

Через два часа после событий, описанных в предыдущей главе, небольшой отряд гладиаторов, бежавших из школы Лентула, после быстрого марша остановился около великолепной виллы Гнея Корнелия Долабеллы, расположенной на живописном холме между Ателланской и Куманской дорогами, примерно в восьми милях от Капуи.

Пока Эномай, укрывшись за баррикадами, которыми были перегорожены улицы, отражал яростный натиск римских легионеров, Спартак и его товарищи при помощи трех связанных между собой лестниц под прикрытием темноты взобрались на крепостной вал; затем с большим трудом, подвергаясь немалой опасности, они втащили лестницу наверх, приставили ее к наружной стороне стены и благополучно спустились вниз. Здесь они развязали все три лестницы, положили их одна на другую и перекинули через глубокий ров, наполненный водой и тиной, через который иначе не могли бы перейти. Сбросив лестницы в ров, они быстрым маршем двинулись напрямик через открытое поле, простиравшееся между двумя дорогами — Ателланской и Куманской.

Дойдя до железной решетки виллы Долабеллы, Спартак несколько раз позвонил; в ответ раздался лай собак, который разбудил задремавшего привратника, старого раба-фессалийца. Прикрывая левой рукой медный светильник, который он нес в правой руке, старик подошел к калитке, бормоча по-гречески:

— Вот нахалы, полуночники! Кто это шатается без спросу по ночам? Нет, погоди, я тебя жалеть не буду! Завтра же донесу управителю.

Старик подошел к самой калитке; за ним, оскалив клыки и неистово лая, бежали две молосские собаки.

— Да будет к тебе благосклонен Юпитер Олимпийский и пусть тебе всегда помогает Аполлон Пегасский, — сказал Спартак по-гречески. — Мы греки, рабы, такие же несчастные, как и ты. Мы бежали из Капуи. Открой поскорее, не вынуждай нас применять насилие, а то тебе придется плохо.

Легко себе представить, как перепугался старый фессалиец, услышав эти слова и увидев отряд измученных, странно вооруженных людей.

Застыв от ужаса, он стоял с поднятым вверх светильником и больше был похож на статую, чем на живого человека. После минутного молчания, прерываемого только лаем молосских собак, Спартак вывел старика из оцепенения своим мощным голосом:

— Ну что ж, во имя вековых лесов Оссы и Пелиона, решишься ли ты наконец открыть нам добровольно? Уймешь ли ты своих надоедливых псов? Или ты хочешь, чтобы мы взялись за топоры?

Эти слова положили конец колебаниям привратника. Он вытащил ключи и, отпирая калитку и отодвигая засов, покрикивал на собак:

— Замолчи, Пирр!.. Тихо, Алкид!.. Да помогут вам боги, мужественные люди!.. Сейчас отопру… Тише вы, проклятые… Располагайтесь, как вам будет удобно!.. Сейчас выйдет управитель… Он тоже грек… Очень достойный человек… Вы здесь найдете чем подкрепиться.

Как только гладиаторы вышли на главную аллею виллы, Спартак велел запереть калитку и поставил там стражу из пяти человек, затем в сопровождении остальных в несколько минут дошел до большой площадки, обсаженной деревьями различных пород и кустами душистых роз, мирт и можжевельника, которые росли перед виллой патриция Гнея Корнелия Долабеллы, уже ставшего консулом.

Здесь Спартак произвел смотр своим соратникам: всего в отряде было семьдесят восемь человек, включая и его самого.

Рудиарий на минуту задумался, опустил голову, затем, вздохнув, сказал стоявшему рядом с ним галлу, высокому юноше хрупкого телосложения, белолицему, рыжеволосому, с голубыми глазами, горевшими огнем отваги и энергии:

— Да, Борторикс!.. Если счастье будет сопутствовать нашей храбрости, то вот этот наш маленький отряд в семьдесят восемь человек сможет положить начало великой войне и благородному делу!..

И тут же добавил:

— История, к сожалению, судит о благородстве деяний по их удачному завершению. А впрочем, как знать, не оставлено ли на страницах истории этим семидесяти восьми место рядом с тремястами защитниками Фермопил? Кто знает!..

Прервав свои размышления, он распорядился поставить стражу у всех выходов, затем вызвал к себе управителя Долабеллы. Явился грек-управитель Теодофил, уроженец Эпира.

Спартак его успокоил, сказав, что на вилле они возьмут только пищу, некоторые необходимые им вещи, а также все оружие, которое здесь найдется; ни он, ни его товарищи не причинят никакого убытка хозяину виллы; не будет допущено ни воровства, ни грабежа. Спартак убедил управителя добровольно снабдить отряд всем, что ему понадобится, если хочет избежать насилия.

Таким образом, гладиаторы вскоре получили пищу и вино для подкрепления своих сил и по приказу Спартака запаслись продовольствием на три дня. Сам же он почти не притронулся к яствам и вину, хотя уже много дней не знал отдыха и более тридцати часов ничего не ел. Зато на вилле римского патриция он неожиданно для себя среди девяноста рабов, выполнявших здесь домашние и полевые работы, нашел врача-грека, по имени Дионисий Эвдней. Этот раб занимался врачеванием, лечил заболевших рабов и самого владельца виллы, когда тот жил здесь. Врач с большим старанием принялся лечить руку рудиария. Он вправил кость, обложил руку лубками, скрепил их особой повязкой и при помощи повязки, обхватившей шею, подвесил ее горизонтально у груди. Закончив все это, он посоветовал своему пациенту хоть немного подкрепить свои силы сном и отдыхом, предупредив его, что в противном случае он рискует заболеть горячкой, так как у него была лихорадка, вызванная усталостью и тревогами последних семи-восьми дней.

Отдав самые подробные и точные распоряжения Борториксу, Спартак лег в удобную кровать и заснул крепким сном. Он проспал до утра, хотя и велел галлу разбудить его на заре; однако тот, по совету Дионисия Эвднея, не будил его, пока он сам не проснулся.

Сон подкрепил фракийца, он встал полный бодрости, уверенности и надежды. Солнце уже больше трех часов заливало светом роскошную виллу и окрестные холмы. С одной стороны зеленели лесистые, крутые склоны Апеннин, с другой — открывалась ласкающая глаз панорама города и видны были красивые виллы, спускавшиеся до самого моря.

Спартак тотчас же созвал всех рабов Долабеллы на площадку перед виллой и в сопровождении управителя дома и надзирателя за рабами направился к тюрьме, составлявшей непременную принадлежность всех римских вилл. Там находились закованные в цепи рабы; их заставляли работать в железных наручниках и ножных кандалах.