Год Людоеда. Время стрелять, стр. 89

Юноша почувствовал укол, конечно зубом, и первым делом подумал, не заразится ли он какой-нибудь болезнью, после этого закрыл глаза, стараясь сейчас ни о чем не думать или думать о том, что поможет ему поскорее покончить со всем этим очень неловким и, наверное, неприятным делом, потом вновь открыл глаза, посмотрел вниз и услышал виноватый и не очень внятный голос: «Не помещается!»

Женщина (а была ли это еще его мать?) развернула Ваню лицом к стене, потянула его за бедра к себе, потом нажала ладонями на спину, заставляя согнуться, и тут он услышал ее усердное сопение, и почувствовал еще одно совершенно новое ощущение, и понял, что до этого они с Софьей пока еще не доходили.

— Попка-то у него закрытая, целка еще, никто не трахал, чистый мальчик! — сглатывая слюну, прокомментировала Антонина как бы о ком-то совершенно ей постороннем, и после этих слов юноша испытал более уверенное вторжение, отчего в его анусе стало как бы меньше места. Он подался вперед, чтобы освободиться от этого все более бурного визита. — Да тише ты, пацан, не дергайся! Не бойся, так все делают, это полезно! Сейчас захорошеешь! Запомни, сынок: родная мать тебе никогда ничего дурного не сделает!

Ваня уже некоторое время понимал, что он перед собой что-то различает. Для того чтобы понять, что же изображено на обоях, прелостью которых он сейчас дышал, Ремнев должен был собраться с мыслями. Он это сделал и вдруг понял: на обоях нарисованы разные цветастые птички. Да, они очень веселые и, наверное, замечательно поют, да и летают очень резво. Вот если бы он тоже, как они, на воле… но сейчас темно, холодно, на улице снег, в квартире сыро, а его все еще зовут Ваней, правда?.. Господи, что же будет потом?!

Антонина резко опустилась на топчан, отчего раздался скрип и даже удар, — возможно, от соприкосновения ее ягодиц с полом.

— Ого! Натекло-то с него, как с жеребца! — ухмыльнулась Ремнева, как будто перед ней в темной комнате, озаряемой рекламой казино, постанывал кто-то посторонний, а не ее собственный сын…

ДЕНЬ ДЕВЯТЫЙ

Глава 41

ОМРАЧЕННАЯ ЦЕРЕМОНИЯ

Прощание с телом Раисы Власовны Кумировой было назначено на десять часов. Саша с Наташей подъехали к моргу раньше всех, и первое, что привлекло их внимание, стала дверь, на которой были неумело, но понятно изображены цветы и птицы. Рисункам сопутствовали загадочные надписи, в которых кириллица перетекала в некое подобие иероглифов, вследствие чего безнадежно терялся смысл каждого начатого слова.

Кумиров и Бросова переглянулись и подошли к дверям. Саша потянул за круглую ручку, но дверь оказалась закрыта. Тогда он надавил на маленькую, словно игрушечную, панель звонка, но им никто не открыл. Молодые люди сочли, что они явились преждевременно или же работник морга запаздывает, и вернулись в машину, чтобы там покурить, погреться и, конечно, обсудить странные рисунки, запечатленные на высоких двустворчатых дверях. С утра ребята уже навестили Клеопатру, и врачи их порадовали тем, что Кумирова уже приходит в себя, хотя никого еще не узнает и почти не разговаривает.

Следующими явились Софья с Ваней. Ребята вышли из машины, чтобы их поприветствовать и пригласить погреться в салоне. Потом Саша решил, что ему лучше поговорить с Ремневым без свидетелей, и в машине остались Морошкина с Наташкой Хьюстон, а ребята отошли к забору, чтобы поведать друг другу о тех событиях, которые произошли с ними за последние дни. Кумиров сразу обратил внимание на то, что Ванька как-то странно выглядит, будто бы он здорово постарел, но ничего путного у него выведать не получилось, зато Сашка быстро рассказал ему о том, как он лихо замочил отцовских бойцов, да и обо всем остальном тоже, — надо хоть кому-то во всем исповедоваться, и почему бы не своему другу, каковым он давно считал Ремня?

Ваня тоже обратил внимание на разрисованные двери, да и как это было не сделать, когда за ними находятся десятки покойников? Сегодня Ремневу не хотелось жить, и он бы никуда не двинулся с места, а так бы и лежал на смердящем нетаковском топчане, поедаемый клопами, но он обещал Софье пойти с ней на похороны и никак не мог ее подвести. Ваня подумал, что, даже будучи мертвым, он каким-нибудь, пока совершенно неведомым ему, образом ухитрится сопроводить свою любимую женщину.

В начале одиннадцатого во двор въехал микроавтобус Бороны, и из него кроме самого Данилыча вышли Зинаида, Станислав, Борис и Олег. Они заметили машину Кумирова и направились к ней. Морошкина и Бросова покинули салон, а со стороны бетонного забора уже возвращались Саша и Ваня.

Все сошлись у дверей морга и остолбенело уставились на росписи. Борис предположил, что санитар, может быть, еще спит, на что все собравшиеся отреагировали понятным удивлением: сейчас уже не раннее утро, тем более что на десять часов было назначено прощание.

Неожиданно дверь в морг начала медленно открываться. В этот момент все ожидали увидеть на пороге некоего человека, но проем оставался темен. Конечно, у присутствующих еще была возможность вглядываться в черный прямоугольник, увеличивающий свою ширину соразмерно с открытием двери, но это вряд ли могло что-либо добавить к предъявленной пустоте.

— Он, наверное, внутри? — предположил Следов и шагнул к дверям. — Пойдемте посмотрим?

— А что нам еще остается? — опередил молодого человека Борона. — Да, хорошо у вас здесь дело поставлено! Самообслуживание, что ли?

— Федя, давай мы лучше вначале с тобой вдвоем зайдем, а? — предложил Весовой и поравнялся с педиатром. — Мало ли что?

— Там как бы моя бабуля, так что я тоже имею право! — Кумиров погладил по руке Бросову и присоединился к мужчинам. — Странно, да? Дверь открылась, а никого нет. Мы же звонили, а нам не открыли. Ну и дела!

Федор первым зашел в морг. Он нащупал на стене с правой от себя стороны выключатель и нажал на панель. Коридор осветился. Здесь тоже виднелись рисунки и бессмысленные надписи. Двери были закрыты.

— А что это тут у вас какие-нибудь экологи так постарались? — на ходу поинтересовался Борона. — Решили, так сказать, слегка оживить сложившуюся обстановку?

— Да я не знаю, — с тяжелым присвистом ответил Следов. — Когда же я тут был? Наверное, дня два назад, но ничего этого не помню. Да нет, тогда ничего этого точно не было! Я бы запомнил!

— Чистейшей воды авангардизм! — резюмировал Весовой. — Уже до мертвых добрались!

— Может быть, сюда кто-нибудь ночью забрался? — предположил Кумиров. — Ну и пошутил так неудачно? Так могли и наркоманы приколоться, и сатанисты.

— А кто сегодня на вахте? — обратился Борона к шедшему сзади него Борису, будто только он один отважился зайти в морг вслед за педиатром. — Ты не в курсе?

— Вчера был Филипп, — задумчиво произнес Следов, продолжая рассматривать росписи. — А сегодня? А сегодня не знаю, они могли и поменяться. Ну мало ли что у людей может приключиться?!

— Главное, сынок, чтобы у нас ничего не приключилось, — заметил Весовой и опередил Бориса. — Слушай, Федя, может быть, мы по разным сторонам пойдем? Ты в эти двери, а мы с Сашей — в те.

— Да разве я против? — отозвался Борона и приложил к уху ладонь. — Но мне кажется, что где-то что-то журчит. Так это?

Мужчины прислушались и действительно различили звуки, похожие на шум струящейся воды. Шествие возглавил Федор, и вслед за ним все решительно двинулись в сторону уборной. Дверь была закрытой, педиатр распахнул ее, и все увидели обнаженного мужчину, который стоял возле раковины и судорожно тер руки, омываемые струей воды из-под крана. Это был Филипп.

— Филя, что с тобой? Мы же пришли с Раисой Власовной прощаться, а ты нам не открывал, а теперь ты тут совсем голый стоишь, — Следов со смущением оглядывал санитара. — А ты чего все с себя снял?

— Я не Филя, я — топинамбур! — учтиво ответил Мультипанов измененным детским голоском, продолжая тереть покрасневшие ладони. Он лукаво скосился на мужчин и тем же кукольным голоском объявил: — Отправление цветочного экспресса с третьего перрона… Отправление цветочного экспресса с третьего перрона…