Академия Истины, стр. 54
— Ты безнадежна! — фыркнула блондинка. — Даже Анс заметил, а уж он-то известное бревно в плане зрительного восприятия образов.
— А кто она? — заинтересовалась я.
— А ты до сих пор не поняла? — удивилась художница. — Это Марьяна. Красива, как звезда, а вместо души — свинцовая туча.
— Это принцесса, которую мы встретили по пути в театр?
— Она самая.
— А зачем же она такое красивое лицо закрывает кружевами?
— Это называется вуаль. Вроде как чтобы не узнали. Хотя в Веритерре не так уж много женщин ходит в либерьянском платье, так что… Ладно, пес с ней! — Брианда схватила картину и утащила обратно за мольберты. — Давай, говори сразу, что ты обо мне думаешь, — велела она, вернувшись.
— Э-э-э… в каком смысле? — Я опять не поспевала за поворотами нашей беседы, впрочем, так случалось почти каждый раз.
— Ну, что я, мерзавка, использовала твое доверие, и все в таком духе…
— Бриандочка, ты себя хорошо чувствуешь? — заволновалась я.
— Хаос! — воскликнула художница, шлепаясь на ближайшую табуретку. — Нет, я так не могу! Ты же совсем еще ребенок. Я себя чувствую пожирательницей младенцев!
— Объясни толком, что случилось? — Подойдя, я погладила девушку по плечу. Совершенно не могу уразуметь, из-за чего она переживает. — Ну, даже если я взаправду похожа на эту вашу Марьяну, это что, плохо?
— Да нет, наоборот, хорошо, — упавшим голосом произнесла художница. У нее даже плечи поникли. — Ты — совсем другая, очень чистая и честная, не меркантильная, добрая, серьезная… Хорошая, в общем.
— Знаешь, мне очень приятно это все слышать, но ты ошибаешься. — Я присела на соседний стульчик. — В последнее время только и занимаюсь тем, что всех обманываю, а ты говоришь — честная. Не могу найти в себе сил простить Питера, хотя умом и понимаю, что на его месте вполне могла бы поступить так же, а ты говоришь — добрая.
— Ой, вот только не топчись по моей застарелой мозоли, — тут же взъерепенилась девушка. — Этот твой северянин у меня уже в печенках сидит!
— А что он тебе-то плохого сделал? — в очередной раз подивилась я.
— Да плохого, может, и ничего, надоел просто до изжоги!
Какой-то странный у нас выходит разговор: как будто каждая о чем-то своем говорит… Вроде как я ей — про Фому, а она мне — про Ерему!
— Бриандочка, у меня в голове уже все перепуталось. Ты мне по-простому скажи: что тебя так сильно огорчает?
— Твоя наивность!
И как это следует понимать? Я молчала, пытаясь придумать хоть какой-то ответ, а он почему-то все никак не хотел придумываться.
— Ладно, — сдалась художница, — по-простому так по-простому, раз уж намеков ты не понимаешь. Как правило, мужчине нравится какой-то определенный тип женской внешности. Вот мой братец как раз предпочитает именно девушек такого типа, как Марьяна. И как ты.
И вот тут-то я на собственном опыте поняла значение выражения «глаза на лоб полезли».
— Ты ошибаешься! Магистр Кальдерон ни разу не позволил себе ничего такого, что можно было бы истолковать как проявление интереса! Он всегда был предельно вежлив и сдержан! Даже когда я сама развязала опояску… — Я тут же прикусила язык, но было поздно.
На этот раз глаза на лоб полезли у Брианды:
— Убиться веником! Какая у людей насыщенная жизнь, оказывается! И как же поступил мой ненаглядный братец в этой восхитительно пикантной ситуации?
— Завязал ее обратно, — буркнула я.
— Вот и встретились два барана! — обреченно прикрыла глаза девушка. — У одного принципы скоро из ушей полезут, а другой наивность глаза застит! Нет, я с вами поседею раньше времени!
И тут у меня в голове зазвенел тонкий голосок: «Что, Бриандочка уже успела подложить под тебя новую подружку?»
— Подожди, — вскрикнула я, позабыв о неловкости, — так эта ваша принцесса что, правду сказала?
— Насчет чего?
— Про «подложить новую подружку»?
— Ну, она, конечно, выразилась очень грубо, но суть в целом передала верно. — Кажется, я впервые видела Брианду смущенной.
— И все эти платья, которые ты мне дарила, это попытка меня… задобрить, что ли? — окончательно ошалела я.
— Нет! — рявкнула художница. — Ты уж из крайности в крайность-то не кидайся! Я просто хотела, чтобы ты выглядела как можно привлекательней. Сама же видела, что в подходящих нарядах становишься просто неотразимой. А эта черная тряпка, в которой ты вечно ходила… да я даже благодарна тому, кто ее сжег наконец-то! Ты же в ней смотрелась совсем невзрачной. Знаешь, как тебя Анс прозвал?
— Мормышкой, — скривилась я.
— А почему, знаешь?
Я только головой мотнула.
— В реке, вон, водится такой мелкий бледненький рачок — мормыш. Так ты такая же бледненькая все время ходила. А я не хотела, чтоб ты была мормышкой! Ты же красавица, а делаешь все, чтобы выглядеть как можно хуже! И да, заодно я была бы не против, чтоб у вас с Филом что-нибудь получилось. Еще скажи, что он тебе совсем не нравится: ты вечно очаровательно розовеешь, стоит только произнести его имя.
Я сперва запнулась, но вовремя вспомнила слова, произнесенные Чеккиной:
— Магистр Кальдерон — очень интересный мужчина. Но, Брианда, я не чувствую к нему ничего такого…
— Такого — это какого?
— Ну, не знаю… Я только под воздействием амулета испытывала любовь, и тогда все было очень ярко, а к магистру Кальдерону я подобного влечения не чувствовала никогда. — И я не соврала: болезненное чувство, которое захлестнуло меня, когда были повреждены магические контуры, не шло ни в какое сравнение с тем, что творилось со мной зимою.
— Так ты с ним и не общалась толком, откуда бы взяться чувствам, — пожала плечами девушка. — Это только в книгах все с первого взгляда влюбляются, а в жизни обычно все совсем иначе.
— Я что-то совсем запуталась, — посетовала я.
— А ты не путайся! Лучше говори: дуешься на меня?
— Нет…
Как ни странно, но я действительно не чувствовала обиды на Брианду. Не знаю, что уж художница там себе придумала насчет магистра и меня, но обманывать она меня не обманывала. А что брату помочь хотела, так я бы, можно подумать, Доре или еще кому из девочек не попыталась помочь, если бы их сосватать нужно было. Мне, правда, все равно казалось, что девушка ошиблась в оценке намерений Филиппа, но поживем — увидим.
— Вот и чудненько, — обрадовалась Брианда. — Тогда расскажи, что там за история с опояской, иначе я не усну!
Нет, наверное, мне все же стоило рассердиться. Хотя…
— Только в обмен на рассказ о том, как так вышло, что эта ваша Марьяна стала принцессой. Я слышала, что она была невестой магистра Кальдерона.
— Смотри-ка, а ты начинаешь отращивать зубки, — хохотнула художница. — Так даже лучше.
ГЛАВА 36
Урви-берега
На Лисогон, когда лисы покидают свои зимние норы и принимаются рыть себе новые убежища, пришелся первый день недели тишины. Вновь повторилось все то же самое, что было зимой: все с головой погрузились в зубрежку, у меня прорезался неуемный аппетит, а Чеккина почти сутками пропадала на факультете Искусства, появляясь в общежитии только чтобы поспать пару часов.
Я до ужаса боялась сессии, с каждым днем все больше убеждалась, что ничегошеньки не знаю ни по одному предмету, с трудом понимала написанное и ворочалась в кровати чуть ли не до рассвета.
На Урви-берега дома я весь день возилась бы в огороде с рассадой, а здесь просидела до самого вечера над книгами, даже не ходила смотреть, вернулась ли река, протекающая по территории Академии, в привычное русло.
После ужина я занесла в нашу комнату кулек с булочками для подруги, по своему обыкновению пропустившей трапезу. Странно, но прямо посреди горницы, на полу, лежал небольшой конвертик. Имени на нем не было, но я подумала, что это может быть записка от Чеккины, случайно слетевшая с моего стола. Возможно, подруга заходила днем что-нибудь взять, а мне оставила какое-то сообщение. Правда, зачем потребовалось совать записку в конверт? А если это письмо, наоборот, для Франчески, просто она прочитать не успела? И что делать?