Трафарет вечности (СИ), стр. 10

    - А где его найти? - искренне заинтересовалась красавица.

    - А вон он, с лекции выходит. Вот... вышел... из аудитории.., - пробормотал парень, кивнув Беляеву.

    - Ага, спасибо! - ответила девушка и пошла к доктору.

    Тот только молча смотрел на нее. Красавица подошла к доктору вплотную и посмотрела на него преданными глазами:

    - Вы Федор Михайлович... Достоевский? - последнее слово девушка произнесла чуть  смущенно, все-таки чувствуя во всем этом подвох.

    За ее спиной раздалось радостное ржание старшекурсников, уже предвкушающих полное моральное уничтожение попавшей в такое глупое положение девицы. Федор укоризненно оглядел весело смеющихся студентов. Смех затих.

    - Я. Что вам угодно, сударыня?

    Старшекурсники опустили глаза, неожиданно засмущавшись. Девушка покраснела. Федор приветливо улыбнулся красавице:

    - Могу я узнать ваше имя?...

    - Всеслава.., - окончательно смутившись, ответила девица и потупила глаза.

    - Мне очень приятно, какой у Вас ко мне вопрос?

    Они двинулись по коридору, дружески беседуя, но тут навстречу им показался Кузьма. Увидев Всеславу, он приподнял бровь, взглядом полностью одобрив выбор друга. Федор только неодобрительно нахмурился.

    - Добрый день, сударыня. Добрый день, Федор Михайлович! - галантно произнес Кузьма.

    - Добрый день, Кузьма Петрович. Искал меня? - суховато ответил Федор.

    Кузя на мгновение задумался, затем спросил вовсе не то, о чем собирался, скосив глаз на Всеславу.

    - Видел мою новую статью в «Nature»?

    - Конечно, видел. Ты, дорогой мой, допустил там две фактические ошибки и неточность в определении, - пожал плечами Федор.

    Кузя радостно улыбнулся. Всеслава удивленно переводила взгляд с одного на другого.

    Кузя улыбнулся уже Всеславе:

     - Федор Михайлович настолько строгий судья, что всего три замечания о десятистраничной статье - это просто комплимент.

    Всеслава неожиданно ответила:

    - Я тоже... читала Вашу статью, Кузьма Петрович... О стоянке Мамонтова курья...

    Федор и Кузя посмотрели на Всеславу с уважением. Кузьма приосанился:

     - Нет. Ту статью Федор Михайлович около часа ругал. А это - новая. О клеточном строении мышц диплодока, найденного в пустыне Гоби два года назад.

    - О... - Всеслава удивленно приподняла брови и спросила, -  А разве находят не только кости?

    - Нет, не только. Современные технологии препарирования окаменелых тканей...

    - Я думаю, мы избавим даму от невероятных тайн препарирования окаменелостей, - холодно заметил Федор, - Ты в прошлое свое явление на кафедру обещал принести отчет?

    - И я принес его... - с нежностью в голосе ответил Кузя.

    - О! Я должен увидеть это! - сказал Федор, тут же позабыв о Всеславе.

    - Увы! Мой научный руководитель схватил его жвалами и унес в берлогу.

    - А два экземпляра - никак?! - Федор изобразил, что поражен в самое сердце.

    - А вы аспирант Федора Михайловича? - не совсем вежливо встряла в разговор Всеслава.

    - Он докторант и я его оппонент, а не руководитель, - ответил Федор и, подумав, добавил, - К счастью.

    - О! - Всеслава переводила взгляд с одно на другого, явно не решив еще, кем восхищаться больше.

    - Сударыня, если вы придете завтра, я принесу вам книгу, - сказал Федор, изящно дав понять, что хотел бы избавиться от ее общества. Всеслава кивнула, поняв намек:

    - Большое спасибо, Федор Михайлович!

    Девушка ушла, а двое ученых еще некоторое время провожали ее взглядами.

    - Знаешь, Федя... Твой вкус действительно безупречен и я...

    - Кузенька, еще одно слово и я разгневаюсь.

    Кузя жестами показал, что тема закрыта. Федор кивнул, и они пошли по коридору в подсобку. Федор и Кузя зашли в комнатушку, где Федор хранил разные ненужные никому вещи. Или прятал чьи-нибудь очень нужные. Как в этот раз. Согнав со стопки газет спящую мышь, Федор полез в глубину книжных завалов, что стояли у дальней стены. Наконец, извлек из их недр большую картонную коробку, ногой задвинул книги на место и повернулся к Кузе:

    - Ну, что тебе сказать.., - он открыл коробку, протянул ее Кузе.

    Там, аккуратно упакованные, лежали странной формы кости.

    - Да ты одно слово лишь скажи.

    - Кремний, - дернул плечом Федор.

    - Значит, не наврали, - констатировал Кузьма, - Придется ехать.

    - Как не кстати этот саммит! - вздохнул Федор.

Глава 4.

    Двадцать лет назад.

    Огромный дом в Петергофе, построенный двести пятьдесят лет назад, был великолепен и сейчас. Выстроенный в Тюдоровском стиле, дом под островерхой черепичной крышей, с четырьмя каминами и голландской печью, огромными окнами, украшенными затейливыми витражами и сложными переплетами рам, с глубокой наружной галереей, огромным эркером и двумя мансардами, служил убежищем и крепостью семейству Кравченко со дня своей постройки.

    Десятилетний Кузьма сидел за столом в библиотеке, и переводил старинный манускрипт, написанный на арабском языке. Работа шла медленно, в основном потому, что переводить нужно было на латынь, а Кузя терпеть ее не мог.

    Библиотека была отделана панелями из резного дуба, изображавшие различные картины батальных сцен, сцены благородной охоты и звериной травли. С потолка на подростка смотрели вырезанные в темном дубе драконы и нетопыри, а в углах красовались тритоны и русалки, рыбьими хвостами срастаясь со стенами, превращаясь в морскую пену и коралловые острова. Между всем этим великолепием стояли массивные книжные шкафы, полные антикварных книг и редкостных безделушек. В центре библиотеки, напротив камина, стоял огромный письменный стол, за которым и занимался Кузьма.

    Кузя одним глазом косил на, только вчера привезенный Федором, новый клинок, еще не опробованный в деле. Конечно, все мысли мальчишки были возле этого клинка, но он терпеливо и методично продолжал работу над арабской рукописью.

    Но все когда-то заканчивается - вот и манускрипт подошел к концу. Кузя вздохнул, отложил тетради, аккуратно свернул и убрал свиток в футляр. Вскочив со своего места, он схватил клинок и, как вихрь, промчался вниз, где давно уже раздавались голоса деда, отца и Федора, снова приехавшего по каким-то своим делам к деду.