Влюбиться в жизнь. Как научиться жить снова, когда ты почти уничтожен депрессией, стр. 2

Самая странная особенность любого разума в том, что внутри его может происходить невероятно бурная деятельность, неведомая для окружающих.

Я не знал, как облегчить свои страдания, поэтому хотел умереть. Вернее, не то чтобы я жаждал уйти в никуда, я просто не хотел больше жить. Смерть пугала меня. Но смерть приходила лишь к тем, кто успел пожить. Бесчисленное количество людей никогда не жили, и мне хотелось быть в их числе. Типичное желание – вообще не быть рожденным. Быть одним из 300 миллионов сперматозоидов, которые так и не достигли своей цели.

Я не знал, как облегчить свои страдания, поэтому хотел умереть. Вернее, не то чтобы я жаждал уйти в никуда, я просто не хотел больше жить.

(Как здорово быть нормальным! На самом деле мы все ходим по невидимым натянутым канатам и можем соскользнуть с них в любую секунду, столкнувшись лицом к лицу со всеми страхами, затаившимися у нас глубоко в разуме.)

Комната была пустой. Там стояла кровать, на которой лежало пуховое одеяло без рисунка. Стены были выкрашены в белый цвет. Возможно, на одной из них висела картина, однако я такого не припомню. У кровати лежала книга. Однажды я взял ее, но тут же положил обратно. Мне было сложно сконцентрироваться на чем-либо даже на секунду. Я никак не мог описать словами все, что испытывал тогда, потому что это было невозможно. По сравнению с переполняющей меня болью слова казались слишком тривиальными.

Помню, как я беспокоился о своей младшей сестре Фиби, которая жила в Австралии. Я боялся, что она тоже испытает нечто подобное. Мне хотелось поговорить с ней, но я не мог. Когда мы были детьми и жили в Ноттингемшире (Англия), то придумали способ общаться перед сном, перестукиваясь через стену, разделяющую наши комнаты. Теперь я стучал по матрасу, представляя, что она слышит меня и на другом конце света.

Тук. Тук. Тук.

Мне в голову не приходили слова вроде «депрессия» и «паническая атака». Будучи до смешного наивным, я даже представить себе не мог, что многие люди в течение своей жизни испытывают похожее состояние. Это было так необычно для меня, и я думал, что для всех остальных это тоже необычно.

– Андреа, мне страшно.

– Все хорошо. Все будет хорошо.

– Что со мной происходит?

– Я не знаю, но все будет хорошо.

– Не понимаю, почему это происходит со мной.

На третий день я вышел из комнаты и пошел на улицу с твердым намерением убить себя.

Почему депрессию сложно понять?

Она невидима.

Депрессия – это не просто состояние «когда грустно».

«Грустно» – вообще неподходящее в данном случае определение. При упоминании о депрессии я сразу представляю себе что-то вроде спущенной шины, что-то проколотое и статичное. Депрессия без тревожности именно так и ощущается, но депрессия, опутанная ужасом, не похожа на что-либо плоское и бездвижное. (Поэтесса Мелисса Бродер как-то написала в Twitter: «Что за идиот назвал это «депрессией», а не «летучими мышами, которые живут в моей груди и занимают там слишком много места»?») Когда становится невыносимо тяжело, вы начинаете мечтать о любых других страданиях, например о физической боли, потому что разум безграничен, и его мучения тоже могут быть безграничными.

Депрессия остается загадкой даже для людей, страдающих ей.

Вы можете находиться в депрессии и чувствовать себя счастливым, равно как алкоголик может быть трезвым. У депрессии не всегда есть очевидная причина.

Она может поразить кого угодно: миллионеров, людей с красивыми волосами, счастливых семьянинов, успешных карьеристов; умеющих танцевать чечетку, показывать карточные фокусы и играть на гитаре; людей с незаметными порами; тех, кто ставит счастливые статусы в социальных сетях. Другими словами, всех тех, у кого на первый взгляд нет никаких причин быть несчастными. Депрессия остается загадкой даже для людей, страдающих ей.

Красивый вид

Солнце ослепительно светило. Воздух был наполнен ароматом сосен и моря. Море было совсем близко, прямо под скалой, край которой был всего в нескольких шагах от меня. По моим предположениям, не более чем в 20-ти. Мой план состоял в том, чтобы сделать 21 шаг в том направлении.

«Я хочу умереть».

У моих ног бегала ящерица. Настоящая. Для меня она была чем-то вроде укора судьбы. Дело в том, что ящерицы себя не убивают. Они стремятся выжить любой ценой. Оторви им хвост – и на его месте скоро вырастет новый. Ящерицы не склонны к депрессиям. Они справляются с любыми трудностями, какими бы жестокими ни были условия их обитания. Больше всего на свете я хотел быть той ящерицей.

Даже самый красивый в мире пейзаж не мог заставить меня перестать думать о самоубийстве.

Оставшаяся позади меня вилла была самым чудесным местом из всех, где мне доводилось жить. Перед моим взором простирался самый красивый вид, какой я когда-либо видел: искрящееся Средиземное море, напоминающее бирюзовую скатерть, усыпанную крошечными бриллиантами, окаймленное грубыми известняковыми скалами и практически белоснежными дикими пляжами. Пожалуй, этот вид вписался бы в представление о прекрасном каждого человека. Но даже самый красивый в мире пейзаж не мог заставить меня перестать думать о самоубийстве.

Чуть больше года назад я прочитал множество работ философа Мишеля Фуко для написания магистерской диссертации. Особенно меня впечатлила книга «Безумие и цивилизация», основная идея которой в том, что сумасшествию нужно позволить быть сумасшествием.

Запуганное общество на любого человека, отличающегося от остальных, навешивает ярлык больного. Но депрессия и есть болезнь. Это не просто какая-то безумная мысль, пришедшая в голову. Депрессия не заключается в том, чтобы быть слегка чокнутым, читать Борхеса, слушать группу Captain Beefheart, курить трубку или видеть в галлюцинациях гигантский батончик Mars.

Депрессия – это боль. У меня все было в порядке, а затем совершенно неожиданно жизнь стала ужасной. Мне было плохо. Я был болен. И не важно, была в этом вина общества или науки. Я просто не мог протянуть и секунды. Мне нужно было покончить с собой.

Я твердо решил сделать это. Моя девушка осталась на вилле, наивно полагая, что я вышел подышать свежим воздухом.

Итак, я пошел вперед к обрыву скалы, считая шаги, пока не сбился со счета. В моих мыслях царил хаос.

«Только попробуй струсить», – говорил я себе. По крайней мере, сейчас мне кажется, что я говорил себе это.

И вот я дошел до края скалы. Все мои страдания мог прервать лишь еще один шаг вперед. Это было так просто: один шаг против всей боли существования.

Депрессия – это боль.

Теперь послушайте. Если вы думаете, что человек, страдающий депрессией, мечтает быть счастливым, то ошибаетесь. Меньше всего ему в такой ситуации до счастья. Он хочет лишь ощутить отсутствие боли и спрятаться от охваченного огнем разума, мысли в котором искрят и дымятся, как старые вещи, брошенные в костер. Человек, страдающий депрессией, хочет быть нормальным. Если же таковым быть невозможно, то хотя бы стать пустым.

Единственным способом, с помощью которого я мог достичь пустоты, было самоубийство.

Один минус один равно ноль.

Однако решиться на это было нелегко.

Странная особенность депрессии заключается в том, что, несмотря на все суицидальные мысли, страх смерти остается прежним.

Единственным способом, с помощью которого я мог достичь пустоты, было самоубийство.

Разница лишь в том, что боль существования увеличивается в разы. Когда вы слышите, что кто-то покончил с собой, помните, что смерть для этого человека была не менее страшна. Его решение нельзя назвать «выбором» в моральном смысле. Если вы осудите такого человека, значит, вы просто его не понимаете.

Какое-то время я стоял на краю обрыва, собираясь с силами, чтобы умереть, а потом – чтобы жить. Быть или не быть. Смерть была так близка. Еще грамм страха, и одна чаша весов перевесила бы. Возможно, существует вселенная, в которой я сделал этот шаг, но точно не та, в которой я живу сейчас.