Убить сову (ЛП), стр. 92

— Можем ли мы что-нибудь сделать для Османны, Настоятельница Марта? Можно чем-то помочь?

В часовне стояла тишина, только наверху, в балках, свистел ветер. Не знаю, сколько времени я стояла на коленях, но ноги онемели и боль наконец заставила меня подняться. Обернувшись, я с удивлением увиделасидящую на скамье Хозяйку Марту, голову она прислонила к стене, глаза закрыты. Я никогда раньше не видела, чтобы Хозяйка Марта сидела и ждала. Хотя она и никогда не заговаривала со мной и не прерывала молитвы, но обычно становилась позади, ёрзая и покашливая, чтобы привлечь внимание. Я увидела кровь у неё на лбу. Встревоженная, я поспешила к ней.

— Хозяйка Марта, ты нездорова?

Она открыла глаза.

— Я не хотела тебя беспокоить, Настоятельница Марта.

— Ты ранена. У тебя голова не кружится?

— Ничего страшного, — отмахнулась она.

— Это деревенские?

Этого я и боялась. Разве я не предупреждала Март об опасности? Однако моя правота не радовала.

— Они ужасно злы, Настоятельница Марта, как ты и говорила. Дело Османны распалило их кровожадность. А проклятый священник их подстрекает. — Хозяйка Марта приложила руку к порезу на лбу. — Что-то затевается. Я видела такое раньше. Казнь иногда действует на толпу не как предупреждение, а будоражит и злит. Она разъяряется, ищет новых жертв. Уверена — если Османну сожгут, это будет только начало. Они зажгут факелы от её костра и попытаются запалить новый, здесь. — Она взглянула на раскрашенную шкатулку, где хранилась чудотворная облатка. — Я никогда не думала, что скажу такое, Настоятельница Марта... но нам следует закрыть бегинаж и вернуться в Брюгге, немедленно. Надо начинать собираться завтра же, с первыми лучами солнца.

Я изумлённо смотрела на неё, не в силах поверить.

— Бежать? Ты это предлагаешь, Хозяйка Марта? Я могла бы ожидать подобного совета от Кухарки Марты, но никогда не думала услышать такое от тебя. Мне казалось, ты сильнее.

Хозяйка Марта вскочила со скамьи.

— Я встала бы против сотни, даже вооружённой до зубов пиками и кольями, — возмутилась она, — и если бы мне отрубили ноги, не перестала бы драться. Ты хорошо знаешь, что я не труслива. В жизни мне довелось столкнуться со множеством опасностей, и я никогда от них не бежала.

— Я знаю, Хозяйка Марта. Потому и не могу поверить, что именно ты предлагаешь удрать обратно в Брюгге, признать, что мы не справились, сдались при первых признаках опасности.

Хозяйка Марта устало опустилась на скамью.

— Противостояние между нами и деревенскими началось с того дня, когда ты взяла к нам Ральфа. — Она предупреждающе протянула руку, чтобы я не перебивала. — Нет, я не хочу сказать, что этого не надо было делать, только говорю, что опасность возникла уже не в первый раз.

— Именно так, — сказала я, — и мы с ней тогда справились. — И ничто не мешает нам собраться с силами и сделать это снова.

— Но на этот раз всё серьёзно. Я могу прочесть настроение толпы, как ты читаешь книги. Она намерены нас уничтожить, и Мастера Совы их подстрекают. Мы с тобой готовы драться до последнего, но что насчёт остальных женщин? А как же дети? Если толпа взбесится — забудет и рассудок и приличия, не пощадит никого. Как Марты, мы отвечаем за других бегинок и обязаны о них заботиться. Здесь мы не сможем их защитить.

— Значит, ты предлагаешь искать убежища в Брюгге, — я не могла сдержать гнев. — Хочешь, чтобы мы бежали и прятались, как кучка испуганных монашек. Мы с тобой, Хозяйка Марта, стали бегинками, чтобы работать в миру и сражаться против его несправедливостей — не важно, совершает ли их церковь, король или озверевшая толпа. Какой пример мы подадим бегинкам, если сбежим во Фландрию?

В глазах Хозяйки Марты вспыхнула ярость.

— Значит, ты решила, что мы должны из принципа оставаться здесь, так, Настоятельница Марта? Пусть этот бегинаж сгорит вместе с нами, лишь бы доказать нашу веру? А ты уверена, что нас удерживает здесь вера в Господа, а не твоё упрямство и гордость? Подумай об этом, Настоятельница Марта, только побыстрее. Казнь назначена на послезавтра, если только д'Акастер не вмешается. А судя по слухам — скорее бык даст молоко, чем он станет её спасать.

Она встала, повернула к двери и как в последний раз оглядела часовню.

—Ты хорошо умеешь говорить, Настоятельница Марта. Ты наверняка думаешь, что способна своими речами остановить даже разъярённую толпу. Может, и так. Но есть кое-что ещё, Настоятельница Марта — Оулмэн. Если демон на их стороне — над тварью из ада не властны разум и логика. Хочешь доказательств — взгляни на Целительницу Марту. Посмотри хорошенько и спроси себя, в самом ли деле ты хочешь так рисковать.

Январь. День святой Агнес     

Тринадцатилетняя римская мученица, которая отказалась от брака и была помещена в сумасшедший дом, а потом приговорена к сожжению. Когда огонь не загорелся, её убили мечом. Агнес считается несчастливым именем — девочка, названная им, может сойти с ума.

Османна     

Они принесли мне подарки — тонкую белую рубаху и высокую коническую шляпу, острую, как рог единорога. Все трое набились в мою крошечную камеру, заперев дверь, — отец Ульфрид, кузен Филипп и криворотый юнец, паж Филлипа — заполнили ее, закрыв дневной свет. Я прижималась к шершавой стене, дрожа от страха, боясь того, что они сделают под покровом мрака, который пришёл вместе с ними.

Филипп изобразил шутовской поклон.

— Сделай мне одолжение, госпожа, сними всю свою одежду, потом надень эту. — Он поднял белую рубаху, но когда я потянулась за ней, отдёрнул. — Не стоит так спешить. Сперва ты должна раздеться.

Он сделал шаг вперёд, хитро глядя на меня, как будто ждал, что я откажусь, и тогда он сделает это сам. Они ждали. Мне хотелось отвернуться, но тогда я стала бы ещё более беззащитной. Глядя прямо на них, я постаралась сбросить одежду, не давая им прикоснуться ко мне.

Отец Ульфрид хотя бы опустил взгляд. Филипп усмехался, щёлкая пальцами, мальчишка вытаращился на меня, выпучив глаза, и залился краской до самых корней соломенных волос. Я стояла голая, прижавшись спиной к холодным колючим камням стены, и пыталась прикрыться зажатым в руках платьем. Филипп выхватил одежду у меня из рук. Я обхватила себя руками, закрыв ладонью страшный шрам.

— Скромность? — отец Ульфрид презрительно смотрел на меня. — Там, куда ты идёшь, нет одежды. Ты никогда не обращала внимания на картины на стенах церкви? Они для того и предназначены, чтобы учить глупых девчонок вроде тебя. Еретики, связанные вместе, вечно горят в адском пламени, голые и босые, мучимые всеми демонами ада.

Он взял из рук Филиппа рубаху и протянул мне. Я поспешно натянула её через голову, чувствуя, как их взгляды ощупывают моё тело.

— Она останется с голым задом задолго до того, как за ней придёт дьявол, — Филипп смеясь склонился надо мной, прижал к стене. Я чувствовала запах сладкого вина от его дыхания. Он намотал на руку прядь моих волос.

— Как только тебя коснётся пламя, эта хорошенькая рубашка сразу вспыхнет и сгорит, а вместе с ней все волосы на твоём теле. Ты будешь в костре связанной и голой, как ошпаренная свинья. И вся деревня увидит твою отметину, прежде чем твоя плоть перетопится в сало.

Мальчишка захихикал.

— Может, подставим под неё горшок для жира, собирать капли. Положим в сало камыши и будем жечь её всю зиму.

— Всю зиму? — Филипп отстранился от меня. — Не много же тебе надо света, мальчик. Жира в ней едва хватит на пеннивейт [22] камыша.

Пол закачался под ногами. Лицо горело, хотя я страшно замёрзла. К горлу подступила волна желчи. Дрожа, я скрючилась у стены, меня вырвало на вонючую солому.

— Моя милая кузина замёрзла? Ничего, завтра ты как следует согреешься. — Он несильно шлёпнул пажа по голове. — Давай живее, мальчишка. У «Старого дуба» меня уже заждалась бутылка вина.