Жена из другого мира (СИ), стр. 65
Ввалилась в примерочную, где Лавентин сидел на высоком барном стуле и распутывал шнурки высоких ботинок. Косуха слегка приподнялась, в воротнике чёрной майки просматривалась бледная кожа шеи.
Свалив одежду на полочку, я расстегнула ошейник с шипами. Нет, это, конечно, больше шутка, ну просто забавно посмотреть на длора в ошейнике. Лавентин спустил ногу, доверчиво глядя мне в глаза, пока я тянулась к нему кожаной полоской. Пальцы соприкоснулись с его горячей шеей, через подушечки пальцев передался заполошный стук его сердца.
И взгляд Лавентина такой доверчиво-растерянный.
Я слепо нашаривала позади его шеи застёжку ошейника, но не попадала в пряжку. Сердце заходилось. И руки дрожали.
А Лавентин всё смотрел — невероятно милый и притягательный. Его глаза потемнели. Я наклонилась, надеясь, что так будет удобнее застегнуть ошейник, но… Да сдалась мне эта побрякушка! Качнувшись вперёд, я поцеловала Лавентина.
Он шумно выдохнул через нос, притягивая меня, прижимая себе. Я вдруг обнаружила себя оседлавшей его колени, обняла его за шею. И вроде целоваться умела, а от этого поцелуя задыхалась, сбивалась, млела слишком сильно, чтобы следить за техникой. И в общем-то не понимала ничего, кроме одного — это невероятно упоительно прекрасно, словно мне снова пятнадцать и гормоны зашкаливают, и восторженный романтизм хлещет из всех щелей.
Слишком, ненормально хорошо для просто поцелуя.
Глава 36
Просто смотрела в потемневшие глаза Лавентина. Он прижимал меня так крепко, что я чётко ощущала рельеф его тела и не удержалась, потёрлась о него. Если бы стул не стоял в самом углу — точно бы обвила Лавентина ногами, насколько бы плотно их ни облегали кожаные штаны.
Лавентин потянулся ко мне, ловил губы, и я то наклонялась, то приподнимала голову, желая и страшась урагана чувств.
С ума сойти… Наклонилась, пальцы Лавентина пробежали по шнуровке корсажа, по обнажённым лопаткам, запутались в волосах на затылке. И голова кружилась, словно я падала и взлетала, и не всегда могла понять, где верх, где низ.
Жгучим контрастом было прикосновение плеча к холодному зеркалу. Миг отрезвления — и снова пьянящий экстаз поцелуя…
Дрожащие руки Лавентина оказались на моих плечах, и он мягко оттолкнул.
— Саша… — Прижался лбом к моему лбу, наши щёки горели. Тяжело дыша, зажмурился. — Не надо, так… трудно сдержаться.
Я сглотнула, сердце билось в горле, а в глазах темнело от возбуждения. Меня лихорадило, Лавентина тоже. И хотя он вроде как собирался остановиться, его ладони соскользнули с моих плеч и обвили талию.
— Ты ведь не собираешься меня отпускать, — сипло прошептала я.
— Оказывается, так обниматься очень приятно. — Он снова провёл руками по моей спине. — Восхитительно просто…
Сквозь розоватую пелену одурения до меня дополз смысл его слов, и глаза широко распахнулись:
— У тебя была с кем-нибудь близость?
— Конечно нет, — Лавентин выглядел возмущённым, — ты же моя первая жена.
Вспомнился Павел с его объяснениями, что тогда, в восемнадцать, он изменил мне из чистого любопытства, ведь ни с кем кроме меня не пробовал.
— Неужели тебе было неинтересно? — Я повела бёдрами. — Неужели тебе потом не захочется попробовать с другой женщиной?
Что я делала? Зачем? Но меня будто током пронзало желание прижаться к нему, обнажённой кожей к обнажённой коже, обвить ногами.
Снова зажмурившись, Лавентин торопливо прошептал:
— Близость — это всего лишь поступательные движения цилиндрического тела в полости. Конфигурации полостей бывают разными, что может привести к различиям в ощущениях, но они не настолько существенны, чтобы нарушать гармонию отношений и пятнать честь длора и свою совесть неблаговидными поступками.
Верилось абсолютно и беспрекословно, что он действительно думает так, что он может избежать соблазнов, потому что честь, потому что совесть, потому что…
Его покрасневшие влажные губы притягивали, я снова хотела целоваться, ощутить их тепло. И руки сами расстёгивали его косуху, и мысли были исключительно непристойными.
— Саша, — Лавентин перехватил мои ладони, прижал к своей груди, в которой бешено колотилось сердце. — Ты должна понимать, что… Если сейчас поддадимся соблазну, жить здесь ты не сможешь.
«Ну и что», — почти сказала я.
Зателебенькал в рюкзаке мой старый телефон.
Медленно-медленно накрыло осознание.
Браслеты.
Ещё немного, и мой оказался бы на мне навсегда.
Телефон продолжал надрываться.
Сглотнув, я сползла с покрасневшего, растрёпанного Лавентина. Руки ещё тряслись, я откопала старенький мобильник, который обычно использовался вместо домашнего, если мы с Павлом, желая оградиться от звонков с работы, отключали основные телефоны.
«Виктор», — горело на экране.
Было уже за семь часов вечера, рабочий день у дяди кончился, и ему вернули мобильный.
Вдохнув и выдохнув, прижавшись лбом к стеклу, приняла вызов:
— Алло.
— Сань, только не говори, что ты звонила предупредить, что в пятницу не сможешь посидеть с Лёликом.
Я скривилась: совсем забыла, что у дяди с тёткой корпоратив в пятницу, и я обещала присмотреть за племяшкой.
— Не смогу, — обречённо призналась я. — Уезжаю на год. И связаться со мной будет невозможно.
На том конце линии молчали. На фоне гудел мотор и переговаривались люди.
— На год? Куда? С чего вдруг?
— Расхожусь с Павлом. Купила годовую путёвку в островной санаторий, буду дышать свежим воздухом, искать смысл жизни. Интернет и телефоны запрещены правилами. Уезжаю через пару часов.
Снова молчание.
Потом ошарашенное:
— Сань, ты чего? Как поссорились? Что? Почему на год? Ты же не соплячка какая-нибудь обидки лелеять целый год у чёрта на куличках. Что на самом деле случилось? Какие у тебя проблемы? Со своей коллекторской работёнкой наехала не на тех? Подключить моих ребят? Если не совсем отморозки попались, можно договориться.
— Нет, честно, всё не так драматично и с работой никак не связано. Я правда еду отдыхать и разбираться в себе, — почти не вру ведь, почти не вру. — Сам понимаешь, когда рушатся отношения длиной в восемь лет — это слишком… Это требует осмысления.
— Но не год же! Сань, тебе всего двадцать.
— Двадцать два.
— Ну двадцать два, всё равно жизнь только начинается, в этом возрасте многие расходятся со своими первыми парнями, чтобы начать серьёзные отношения.
Покосилась на Лавентина, ковырявшего на ошейнике шип. Дядя продолжал:
— Сань, давай возвращай путёвку, слетай на недельку в Турцию, этого хватит.
Противненький внутренний голосок намекал, что больше всего дядю беспокоит то, что теперь придётся раскошеливаться на няню для племяшки. Хотя так лучше не думать. Даже если дядя звонит только когда надо присмотреть за Лёлей.
— Нет, я хочу поехать, — уверила я. — И хочу, чтобы ты в это время присмотрел за Павлом.
— Морду ему набить? Этого хватит, чтобы решить ваши разногласия?
— Нет, что ты, — нервно усмехнулась я. — Просто проверяй время от времени, платит ли он по счетам и не пытается ли продать квартиру. Свидетельство на собственность у нас безвозвратно потеряно, но вдруг…
И снова с той стороны молчание. Потом суровое:
— Сань, надо встретиться и поговорить.
— У меня честно всё нормально.
Правда, я попала в другой мир, у меня теперь два мужа, а ещё меня пытались убить и могут попытаться снова.
— Мне кажется, ты врёшь, — сказал дядя.