Жена из другого мира (СИ), стр. 40
— В обычных обстоятельствах — да. Но вам я верю. К тому же любовь жены ко мне усложнила бы борьбу с чарами браслета, а я не могу так поступить, ведь если она им поддастся, после подтверждения брака браслет снять нельзя. А я обещал жене вернуть её в тот мир.
После паузы Бабонтия вздохнула:
— Тяжёлый случай.
— В каком смысле?
— Похоже, во многих.
— А в каких конкретно?
Бабонтия откинулась на подушки и молча курила. Две минуты я ждал, не захочет ли она что-нибудь добавить, пока мысли рассредоточивались между несколькими важнейшими вопросами:
Где и как искать маму?
Что делать с женой?
Что случилось с кровью Какики?
Не захватить ли чего-нибудь успокоительного министру, прежде чем сообщать, что проблема растянется на год?
— Уважаемая Бабонтия Мулькура, можно ещё вопрос? — (Она не посмотрела на меня, но вскинула бровь, и я счёл это разрешением продолжить). — Тут у нас случилось интересное убийство. Моего почти соседа Какики…
— Того новичка-иностранца?
— Э, да, его предки переселились к нам двести пятьдесят лет назад. Его убили, источник раскололся, а кровь Какики стала кристаллами со структурой, как у источника родовой магии. Вы не подскажете, что это значит?
Бабонтия смежила веки, снова посмотрела на потолок:
— Не знаю.
Я не очень разбираюсь в родовых духах, но, кажется, она сказала неправду.
— Может, что-нибудь подскажете? Какие-нибудь намёки? Информацию об истоках родовой магии и принципах работы кристаллов предки нам не оставили, но вы…
— Ничего не знаю, — она закусила мундштук.
— Совсем?
Её губы растянулись в улыбке, которая показалась зловещей.
— Я всего лишь родовая магия, дух, служительница, откуда мне знать такие важные вещи? Мой удел — давать силу. Так бери её и решай проблемы самостоятельно.
— Вы правы. Спасибо за совет. — Я пошёл просить у жены вытащить из недр дома библиотеку.
Бабонтия резко села, проводила меня взглядом до выхода, но так ничего и не добавила.
Вроде она милая, интересно, почему было столько предупреждений? Или Бабонтия проявит себя позже? Надо оставить её материализованной, посмотреть, что будет. И вдруг она что-нибудь да подскажет.
Едва отворил мощную сейфовую дверь, навстречу метнулся человек в тёмной форме. От неожиданности я отшатнулся, потом вспомнил, что это приставленный для охраны офицер. На столике перед вторым, сидевшим на диване, были тарелки с пирожными и большой пузатый травник с чашками. А жена у меня гостеприимная.
— Вам послание от министра, — офицер протянул конверт.
Взломав чёрную печать, я раскрыл записку:
«Пришлю за тобой полицейский кэб к пяти, он отвезёт тебя к дворцу.
В пять будь готов.
Надеюсь, ты решил нашу проблему.
В противном случае помни, что надо:
1) Одеть жену соответствующе.
2) Объяснить ей правила поведения.
И сам оденься прилично, а не как в прошлый раз.
Раввер.»
Значит, на приём ехать придётся. И платье… Надо найти платья. И объяснить всё жене.
Ох, лучше бы я посмотрел браслет Какики или снимки с места преступления, или… Да в мире море занятий куда более увлекательных, чем визит во дворец. К сожалению, ни императорская семья, ни министр этого не понимают.
Глава 20
«Господи, — воззвала в приступе религиозности, — помоги скорее вернуться домой, а. — Подняла взгляд к потолку. — Если слышишь — помоги, я у Лавентина слиток золота выпрошу и в храм пожертвую. Правда-правда… А если не выпрошу, то на слиток заработаю и отдам».
Запахло горелым, я перевернула блин с тонкой сеткой тёмно-коричневой корочки. Вера, ожидавшая с кусочком масла на ноже, вопросительно на меня посмотрела.
Подхватив испорченный блин, я швырнула его в мусорное ведро и залила сковороду тестом. Вздохнула. Вера положила нож на маслёнку и обняла меня за бёдра.
— Спасибо, милая. — Потрепала её по голове, пригладила корявые косички. — Ничего страшного, сейчас сделаем блинный пирог и дёрнем с молоком.
В памяти с новой силой всплыло «Дорогая, я скоро», произнесённое на два голоса.
Лавентина.
И Павлика.
До свадьбы Павлик часто так говорил, когда уходил в магазин или покурить.
И теперь эта фраза в устах Лавентина — прямо мороз по коже.
Я едва успела перевернуть зарумянившийся блин.
И отругала себя за сентиментальность.
Павлик, вернее, Павел Сергеевич, теперь пройденный этап.
Всё.
Только сердце упрямо сжималось, ныло, снова задавалось вопросом: почему? Неужели человека делают тряпки? Неужели юбка вместо джинсов делает кого-то более хорошей спутницей жизни? Что, Светка готовить из-за юбки лучше стала или порядок в доме научилась поддерживать? Нет.
И зачем обманывать, если разлюбил? Разводился бы и жил со Светкой.
Циничная часть меня отозвалась: «У неё съёмная однушка, требований выше крыши и готовить она умеет только пельмени. Да и мусор она вряд ли стала бы сама выносить, в отличие от тебя».
Как же хотелось, чтобы эта циничная часть сейчас молчала, а не выкручивала внутренности и душу своими предположениями.
В раздражении я сбросила блин на стопку других и залила остатки теста в сковороду. Вера прижала к новому блину кусочек масла, расплавила и присыпала сахарной пудрой.
— Уже заканчиваем. — А голос-то дрожал, я сглотнула.
«Всё будет хорошо, — старалась дышать глубоко, чтобы тугой узел страха и обиды развязался в груди. — Попрошу у Лавентина моральную компенсацию, съезжу на эти деньги в отпуск, позажигаю с какими-нибудь туристами, восстановлю нервишки. И вообще, мама говорила, что ранние браки редко кончаются хорошо, что молодым погулять надо, что это только от переизбытка гормонов кажется, что Павлик — тот самый единственный и неповторимый…»
Щёку защекотала слеза, я поспешно смазала её кулаком и, перевернув блин, загасила плиту.
— А ещё нам нужно молоко, — прошептала я. Всё подёрнулось маревом слёз. В «холодильнике» звякнуло. — Вот и оно.
Если Вера снова меня обнимет, я точно разрыдаюсь.
— А что это такое? — раздался сбоку голос Лавентина.
И мысли переключились, тугой комок внутренностей расслабился. Сморгнув слёзы, я проследила за взглядом Лавентина и пояснила:
— Блинный пирог. Хочешь попробовать?
— Да. — Он почесал затылок. — С удовольствием. Спасибо.
— Садись. Сейчас молока налью и порежу его. Вера, переставь пирог на стол, пожалуйста.
В «холодильнике» меня ждал объёмный кувшин с биркой в закорючках. Наверное, здесь, как в ресторанах, помечали дату поступления продуктов. Пока я переставляла кувшин на столешницу возле раковины и доставала посуду, Лавентин внимательно разглядывал блинный пирог в подтёках сладкого масла.
Нарезая стопку блинов кусками и перекладывая их на тарелки, я вновь ощущала себя объектом исследования Лавентина. Изящным движением отрезав кусочек, он насадил его на вилку и разглядывал, пока масло не закапало на тарелку.
— Не отравлено, — улыбнулась я.
Лизнув кусок пирога, Лавентин улыбнулся: