Зелёные и серые, стр. 102

– С ним мог поработать Александр, до того как яхта ушла из города.

– Слишком рискованно. Я уже достаточно хорошо знаю Сильвию, чтобы понять, что она обязательно взяла бы на борт заклинателя, на случай непредвиденных изменений.

– Значит, на борту есть заклинатель, – заключил Николос. – Но как вы уже отметили, здесь около сотни человек. Почему я?

– А вспомните, что вы сказали мне в библиотеке. «Вы должны понять, что я делаю это все ради общего блага». Даже тогда мне это напомнило стилизованные фразы из детского представления дома у Василиса с Иоланте. Похоже, зеленым нравится составлять предложения так официально.

– И что это, по-вашему, означало?

– Не знаю, заключает ли это в себе какой-либо смысл, кроме прямого. Главное, что это были те же слова, слова Сирила у меня в голове в пятницу утром, когда он приказывал привести к нему Меланту.

На этот раз в темноте надолго повисло неловкое молчание. Кэролайн стояла, опираясь на леер, прислушивалась к стрекотанию двигателей и шуму воды за кормой. Она с беспокойством подумала, не зашла ли слишком далеко. Насколько опасна для него эта тайна, хранимая три четверти века; как далеко он зайдет, чтобы защитить ее? Внизу, за кормой, бурлила вода Верхнего залива. Достаточно толкнуть ненужную свидетельницу, а может, еще для надежности ткнуть трасском под ребро…

– Вы действительно умны, – наконец пробормотал он. – К счастью, никто не поверит вашему слову против моего, не говоря уже – против моего с Сильвией.

Он выпрямился.

– Кроме того, к рассвету все это уже потеряет значение. Серые будут уничтожены, и никто не спросит, кто я и что я. Наслаждайтесь путешествием, Кэролайн Уиттиер. С рассветом день станет светлее для всех нас.

Повернувшись, он пошел прочь по мерно раскачивающейся палубе. Судорожно вздохнув, Кэролайн перевела взгляд на вздымающиеся словно из воды здания Манхэттена. Нет, отстраненно подумала она, с рассветом не наступит счастливый день. Наступит очень мрачный день.

Если кто-нибудь что-то не предпримет. Если она что-то не предпримет. Вцепившись в леер, она смотрела на родные огни и отчаянно пыталась что-то придумать.

– Подтверждаем, что десять человек сошли с яхты в бухте Гаванус, – послышался из рации в фургоне спецназа негромкий голос. – Рассредоточились, идут на юг в направлении Четвертой авеню. Наблюдатели выдвигаются следом.

– Вас понял. – Мессерлинг нагнулся через плечо радиста к микрофону. – Смотрите, чтобы вас не засекли. Смогли подсчитать, сколько еще на борту?

– Пока неопределенно, – ответил голос. – Они слишком быстро отчалили, мы не успели провести инфракрасный анализ. Но ясно, что там от восьмидесяти до ста человек.

Мессерлинг оглянулся через плечо на Пауэлла и Серрету, и Пауэлл подавил гримасу. Он надеялся, что Ференцо пессимистически завысил силы противника. А выходит, возможно, даже несколько занизил.

– Понятно, – снова повернулся к микрофону командир спецназа. – Куда они сейчас движутся?

– Похоже, в сторону Манхэттена, – доложил сотрудник. – Мы успели записать кусок разговора с направленного микрофона перед самым отплытием; из беседы ясно, что они идут домой.

– Вас понял, – хладнокровно сказал Мессерлинг. – Мы готовы.

– Еще, – произнес голос. – Когда корабль отчаливал, на палубе была Уиттиер и, с вероятностью восемьдесят процентов, Гален в рулевой рубке.

Пауэлл стиснул зубы. Из всех неприятных ситуаций, с которыми приходилось сталкиваться на службе, захват заложников он ненавидел больше всего. Особенно если он лично знал кого-то из пленников.

– Вас понял, – ответил Мессерлинг. – Смотрите в оба и не высовывайтесь. И не вздумайте упустить.

Он махнул рукой, радист прервал связь.

– Что ж, господа, – Мессерлинг повернулся к Серрете и Пауэллу, – отправляемся на вечеринку.

46

– Вот они, – пробормотал Мессерлинг, глядя в бинокль поверх каменной балюстрады, за которой он прятался вместе с остальными.

Пауэлл лежал в неудобном положении, было холодно и довольно страшно. Он осторожно выглянул. Позади обрамленной деревьями площади виднелись огни «Галенз тенс», медленно продвигающейся по Гудзону на север прямо к гавани под ними.

Гавань. Пауэлл приподнял голову еще немного и взглянул вниз на широкие каменные пешеходные дорожки, тщательно ухоженную траву и аккуратно подстриженные деревья на площади перед Всемирным финансовым центром, затем на темную воду и мерно покачивающиеся плавучие пристани. Он знал, что обычно здесь стояло, по меньшей мере, несколько яхт, а также прогулочный теплоход или одно из городских водных такси. Но сейчас гавань была пуста, все суда по приказу Мессерлинга убрали.

Сама площадь выглядела также пустынно. Дневной поток финансистов и их клиентов давно иссяк. Юные велосипедисты и скейтбордисты, собирающиеся здесь по вечерам, отправились делать уроки или смотреть телевизор. А толпы людей, которые приехали на работу из пригородов и ждали здесь паромов на Хобокен, Фултон или Порт-Империал, уже были дома.

Но здесь в отличие от самой гавани пустота была иллюзией. За живыми изгородями, низкими стенами или распластавшись за балюстрадами, как они с Мессерлингом, лежали или сидели на корточках примерно сорок полностью экипированных бойцов спецназа. Еще двадцать прятались за домами и парками к северу и югу – резерв, готовый взять боевиков, идущих со стороны Гудзона, с трех сторон в коробочку, теоретически глухую.

Теоретически.

Повернув голову, Пауэлл взглянул на стоящие справа величественные стеклянные стены и выгнутую крышу Зимнего дворца, угнездившегося между более высокими, но куда менее впечатляющими вторым и третьим зданиями Всемирного финансового центра. Зимний дворец был жемчужиной ВФЦ – сверкающая многоэтажная громада из мрамора и латуни, а шестнадцать живых пальм служили островком спокойствия и стабильности среди отчаянной гонки за деньгами, не прекращавшейся в этом здании целый день.

Это место круглый год служило еще и для проведения публичных представлений и выставок, так же как бесчисленных частных мероприятий для богатых и влиятельных людей города, поэтому владельцы совсем не обрадовались возможному началу полномасштабных боевых действий прямо у них на пороге. Мессерлинга просто не хотели слушать, хотя он уверял, что это единственный выход и что даже у самых отмороженных бандитов хватит ума сдаться при виде противостоящей им мощной армии. Только когда вмешался сам начальник полиции города, финансисты, наконец, пусть и с неохотой, оказали сотрудничество. Если хоть одно из этих внушительных окон повредит пуля, подумал Пауэлл, проблемы с бандитами покажутся просто цветочками.

– Всем подразделениям, внимание! – тихо проговорил Мессерлинг в нашлемный микрофон.

Пауэлл снова посмотрел на реку. Яхта входила в гавань легко и уверенно, будто ею управлял лоцман, совершавший этот маневр много, раз и точно знавший, что делать.

– Кто-нибудь видит гражданских? – спросил он. – Наблюдатели?

– Оба в рулевой рубке, – раздался в ухе голос первого наблюдателя. – Пожилой мужчина и женщина, и… похоже, еще трое молодых мужчин и женщина.

– Принято, – сказал Мессерлинг. – Всем подразделениям, иметь это в виду, если придется открывать огонь.

Пауэлл прикрыл микрофон рукой.

– Что будем делать, если они все еще будут на борту, когда воины заметят ваших людей? – спросил он у Мессерлинга.

– Будем ждать, сколько возможно, – ответил тот, прикрыв свой микрофон. – Но наша главная цель – сдержать и обезвредить. Нельзя позволить этим людям прорваться через барьер и рассеяться по городу. – Он чуть приподнял голову. – Проклятье, – пробормотал он. – Они швартуются к одному из северных причалов.

Пауэлл приподнялся, чтобы лучше видеть. Действительно, яхта повернула к открытому пространству между двумя северными причалами, за кормой поднялся бурун, когда лоцман включил реверс, чтобы остановить судно.