Вампир Лестат, стр. 101

Меня охватила дрожь. Показалось вдруг, что в ночной тьме завыли ледяные ветры. И некуда было от них скрыться.

«Ты хочешь сказать, что покинешь меня навсегда, если я не соглашусь? Я правильно тебя понял?»

Я не мог отвести взгляд от статуй, которые вызывали во мне ужас, и мне показалось, что я произнес вслух:

– Значит, вот как все заканчивается…

Вот, значит, в чем причина ее присутствия рядом со мной, вот почему она оказывала мне все эти знаки внимания, и только поэтому мы с ней сейчас вместе! Ее забота не имела ничего общего с тем, что Ники канул в вечность. Сейчас ее волновала совсем другая разлука, предстоящая в скором времени.

Словно споря в душе сама с собой и решая, как лучше вести разговор дальше, она тряхнула головой. Потом приглушенным голосом стала описывать мне прелесть душных тропических ночей, гораздо более влажных и нежных, чем здесь.

– Иди со мной, Лестат, – сказала она. – Днем я сплю в песке, а ночью буквально летаю, как если бы у меня и в самом деле выросли крылья. Я не нуждаюсь в имени. Не оставляю следов. Я хочу проникнуть в самое сердце Африки. И превращусь в богиню для своих будущих жертв.

Она подошла ближе, обняла меня за плечи и прижалась губами к моей щеке. Я отчетливо видел, как из-под полей шляпы сверкают ее глаза. Лунный свет ярко озарял ее рот.

Я вздохнул и покачал головой.

– Я не могу, и тебе это отлично известно, – ответил я. – Я точно так же не в силах сделать это, как ты не в силах остаться со мной.

Всю обратную дорогу до Каира я размышлял о том, что произошло и что почувствовал я в эти тяжелые минуты. О том, что знал и о чем промолчал, когда мы стояли перед статуями-колоссами.

Она была для меня уже навсегда потеряна! Причем давно, много лет назад. Я отчетливо понял это в тот момент, когда вышел из комнаты, где оплакивал Ники, и увидел ее ждущей меня на улице.

В той или иной форме все это было высказано давным-давно в подземном склепе башни. Она не могла дать мне то, в чем я так нуждался. И не в моих силах было превратить ее в ту, кем она никогда не сможет стать. Но поистине ужасно то, что ей от меня тоже ничего не было нужно!

Она звала меня за собой только потому, что считала себя обязанной сделать это. Быть может, к этому еще примешивались жалость и печаль. На самом же деле единственным, чего она жаждала, была свобода.

Она оставалась со мной и после возвращения в город, но все время молчала и ничего не делала.

А я все глубже и глубже погружался в пустоту, онемевший, ошеломленный, зная, что в самое ближайшее время меня ожидает еще один страшный удар. Я понимал это настолько ясно, что меня охватывал ужас. Она вот-вот скажет мне последнее «прости», и я не в силах это предотвратить. Когда же я потеряю над собой контроль? Когда не смогу сдержать слезы?

Только не сейчас!

Едва мы зажгли все лампы в нашем маленьком доме, меня охватило буйство красок. Персидские ковры с великолепными цветочными орнаментами, балдахины с вплетенными в ткань миллионами крошечных зеркал, сверкающие перья трепещущих крыльями птиц…

Я искал письмо от Роже, но его не было, и внезапно меня охватил гнев. Он обязан был написать мне хоть что-нибудь. Мне необходимо было знать, что происходит в Париже! Однако гнев быстро сменился страхом.

– Что же, черт возьми, творится во Франции? – пробормотал я. – Я должен найти других европейцев, лучше всего англичан, потому что они всегда хорошо осведомлены, у них всегда есть информация. Куда бы они ни направлялись, они повсюду таскают с собой любимый индийский чай и лондонскую «Таймс».

То, что она стояла при этом совершенно спокойно, приводило меня в бешенство. Мне казалось, в комнате происходит что-то странное – я вновь ощутил те же напряжение и неприязнь, которые почувствовал в подземном склепе, перед тем как Арман начал свой длинный рассказ.

Но она просто собиралась покинуть меня навсегда. Готова была ускользнуть в вечность. И неизвестно, сумеем ли мы когда-нибудь разыскать друг друга!

– Вот черт! – вырвалось у меня. – Я ожидал найти здесь письмо! И слуг нет. Они не знали точно, когда мы вернемся.

Мне хотелось послать кого-нибудь за музыкантами. Я только что насытился, согрелся и вдруг подумал, что мне хочется танцевать.

Неожиданно она шевельнулась и направилась прямиком во двор.

Я увидел, как она наклонилась, потом опустилась на колени около пруда. Затем приподняла плитки, которыми был вымощен двор, вытащила пакет и, стряхнув с него песок, принесла мне.

Еще до того как она вынесла его на свет, я понял, что он от Роже. Значит, письмо пришло до нашего путешествия в верховья Нила, а она его просто спрятала!

– Зачем ты это сделала?

Я был вне себя от ярости. Выхватив пакет у нее из рук, я швырнул его на стол.

В эти минуты я ненавидел ее так, как никогда прежде…

– Почему ты спрятала его от меня?

– Потому что хотела получить еще один шанс! – прошептала она. Подбородок у нее задрожал, губы искривились, а по щекам потекли кровавые слезы. – Но ты все равно сделал свой выбор!

Я разорвал бумагу. Оттуда выпали вырезки из английских газет и письмо. Дрожащими руками развернув листок, я начал читать:

«Монсеньор, как вы уже, наверное, знаете, 14 июля толпы парижан осадили Бастилию. В городе царит хаос. Восстания происходят по всей Франции. Многие месяцы я безуспешно пытался связаться с вашей семьей, чтобы, если это будет возможно, вывезти их из страны в безопасное место.

Однако в прошедший понедельник до меня дошли известия, что крестьяне и арендаторы подняли мятеж против вашего отца и напали на замок. Ваши братья, их жены и дети, а также все, кто осмелился защищать замок, были жестоко убиты. Спастись посчастливилось только вашему отцу.

Преданным слугам удалось спрятать его на время осады, а позже переправить на побережье. В настоящий момент он находится в Новом Орлеане – бывшей французской колонии в Луизиане. И он умоляет вас помочь ему. Он совершенно убит горем и окружен чужими людьми. Он умоляет вас приехать».

В письме было что-то еще – извинения, заверения, какие-то подробности, частности… Но все это не имело никакого значения.

Опустив письмо, я долго сидел, тупо глядя на стол и круг света от лампы.

– Не езди к нему! – услышал я голос Габриэль, но он показался мне слабым и едва уловимым в наступившей тишине, которая, напротив, превратилась в сплошной горестный вопль.

– Не езди к нему, – повторила она.

Из глаз ее струились слезы, и красноватые полоски на щеках казались нарисованными гримом, как у клоуна.

– Убирайся, – прошептал я. Слово вылетело, но голос мой не в силах был умолкнуть. – Убирайся! – повторил я. И опять не смог замолчать. Почти против воли я еще раз крикнул, теперь уже с нескрываемой и безграничной злобой: – УБИРАЙСЯ!!!

Глава 4

Мне снилась моя семья. Мы обнимали друг друга. Даже Габриэль в бархатном платье была здесь. Замок был сожжен дотла. Все присланные мною сокровища либо расплавились, либо превратились в пепел. Все всегда возвращается в прах. Как там говорится: прах к праху и пепел к пеплу?

Впрочем, не важно. Я вернулся и превратил всех родных в вампиров. И теперь мы стали семьей де Лионкуров – белолицые красавицы и красавцы, включая даже младенца, над которым склонилась мать, держа в руках извивающуюся серую крысу и собираясь накормить ею ребенка.

Мы со смехом целовались и бродили по сгоревшим черным развалинам – мои белолицые братья, их белолицые жены, похожие на призраков дети, стайкой охотящиеся за жертвами. А мой слепой отец, совсем как в библейской легенде, вдруг вскочил с криком:

– Я ПРОЗРЕЛ!

Мой старший брат крепко меня обнял. Нарядно одетый, он выглядел просто великолепно. Я никогда не видел его таким прекрасным, а благодаря крови вампира лицо его приобрело открытое и одухотворенное выражение.

– Ты знаешь, это просто чудо, что ты приехал и преподнес всем нам Темный Подарок! – И он весело рассмеялся.