Тёмное солнце (СИ), стр. 17
— Драки не будет, варвар, — бросила она через плечо. — Во всяком случае, здесь и сейчас.
Любая ненависть проходит, а презрение — улетучивается. Ветрис понял, что хочет увидеть, что задумала Лаитан. Не зная, насколько он вносит искажение в её выверенные планы, вождь Долины на мгновение задумался, но потом тряхнул головой, и произнёс:
— Будь по-твоему, Владычица. Но тогда я пойду с тобой, раз уж нас объявили союзниками даже эти народы. — он махнул рукой своим воинам, уняв их вопли ярости, и прошептал им что-то, после чего варвары сосредоточились, и перестали сопротивляться.
Вождь двинулся вслед за Лаитан, чувствуя боль и раны каждого своего человека, но не позволяя им отразиться на своём лице. «Надеюсь, твой расчёт верен, — подумал он, глядя на уверенную походку Владычицы. — Делай своё дело, Мать всех Матерей».
В Чёрном Замке
«Хрусталь на высеченной из гранита подложке повторял очертания известных стран, от Соленморья до пустошей предгорий Барьерных Гор. Он вспучивался возвышенностями, проваливался морщинками холмов и дюн, раскалывался плавными речными долинами и голубыми дырами озёр. Цвета, застывшие в прозрачной толще, давали понять тому, кто мог бросить взор на это произведение искусства, где растут леса, где колосится пшеница на возделанных человеческими руками полях, а где вьётся дымок от растущих шахт и мрачных мануфактур.
Тот край стола, который по задумке создателя этой живой карты мира должен был окраситься в темно-фиолетовый цвет бесконечных вод Соленморья, топорщился осколками, словно обкусанный неведомым чудовищем. Побережье, изуродованное неведомой силой, побелело и помутнело, навсегда замерев, и не меняя ни формы, ни цветов.
Но это заботило меня меньше всего, признаюсь. Потемневшая земля Империи, серая дымка возле далёких гор, набрякшая грязью территория Старых Рас — это беспокоило сильнее. Выжигало в душе пламенные струпья, как сказал однажды придворный поэт. Незадолго до того, как сам свёл близкое знакомство с жаром огня и растворяющей лаской текущей лавы.
Нет, нет, и ещё раз нет. Он упал в жерло вулкана, над которым стоит твердыня, напившись крепкого самогона, и декламируя стихи со Шпиля Раздумий. Черт знает, что взбрело в голову этому тхади, но, кажется, он осознал, что его вирши несовершенны.
Но вернёмся к тому, почему я обеспокоился происходящим в южных землях. Долгое время мой взгляд был прикован к северу, и происходившие там трагичные события отвлекали меня от обязанностей. Потому, обнаружив скопление кочевников, поклоняющихся Мирмеку, на востоке, череду случайных событий на дальнем юге, и чуму на западе, я испытал самый неподдельный гнев. Мало что может вывести меня из равновесия. Но этим неведомым сущностям — удалось».
Сидящий за грубым столом железного дерева человек яростно почесал кончиком жёсткого, как проволока, пера бровь, и тихо вздохнул. Угловатые буквы древнего алфавита, забытого в мире давным-давно, лаково блестели высыхающей тушью на страницах толстого фолианта, переплетённого в чешуйчатую кожу рептилии. Ещё раз перечитав написанное, мужчина осторожно поставил перо в чернильницу, сделанную из традиционно используемого для этой цели черепа ящерицы, и с трудом отодвинул тяжёлый стул, скрипнув его ножками по грубому камню пола. Гранит твердыни не поддавался ни полировке, ни прочим механическим воздействиям. Магия камня же, с помощью которой создавался распятый над озером пузырящейся лавы замок, напоминавший замершего перед прыжком паука, стала грубее за прошедшие эпохи. Знания утрачивались, законы менялись, потоки силы смещались.
Мир летел сквозь космическую ночь, вращаясь вокруг огненного шара солнца. Сквозь измазанное жирным вулканическим пеплом жаропрочное стекло отсветы кипящей далеко внизу, под замком, лавы рисовали тенями и оранжевым образы и картины, казавшиеся бредом обычным людям. Зеленокожие и клыкастые тхади, служившие Замку по древнему договору, смотрели в жерло вулкана, чтобы приобщиться мудрости предков и ощутить подобие опьянения. Но только истинный владелец твердыни мог прозревать немного дальше и больше, впитывая знания и силу, щедро даруемую самой землёй. Далеко на юго-западе, всего в неделе или двух пути до Великого Отца, бились в болезненной серой паутине два мотылька, два огня жизни. Тёмный, цвета старой бронзы, и почти прозрачный.
«Змея Лаитан и юный вождь Долины, — подумал он, не мигая. — Осколки прежних времён, которым не сплавиться воедино. Но они хотя бы попытаются».
Стекло, осевший на нем пепел, сам Замок, привычно обнимающий своим горячим каменным телом — все медленно отодвигалось в сторону, теряя важность, а, значит, и реальность. И все ярче рисовалась картина скрытого в каменистых ущельях тайного города Старых Рас, трёхъязыкого и напоминавшего при взгляде сверху, из глаз пролетавшего случайно дракона, трилистник клевера. В прежде сверкавшем драгоценными камнями и плетением секторе Элратана царила непривычная взгляду темнота и запустение. Многие здания казались умершими. Внезапно дворец Вечного Короля окутался вспышкой атакующего заклинания, от которой дракон на мгновение ослеп.
«Кто посмел атаковать дворец Элратана в самом сердце Трёхгорья? — внутри шевельнулось любопытство. Пожалуй, стоит сказать тхади, чтобы готовились к походу. — Кто вообще посмел отнимать у меня моё право?»
Ладонь, привычным жестом прервавшая линию взгляда, на миг показалась чуждой и незнакомой. Глубокие расселины линий, выпуклые мозоли от меча, звёздочка шрама от зачарованной стрелы в середине линии жизни… Человеческая плоть. Непривычно.
Он мигнул, и пошатнулся. Постояв секунду, мужчина встряхнул головой, как вылезший из воды пёс, и отвернулся от окна в жерло ярящегося вулкана. Критически осмотрев себя, и оставшись слегка недовольным увиденным — тёмный свободный костюм, усеянный небольшими заклёпками в форме черепов, как требовала традиция, уже припорошил порошкообразный пепел, проникавший через любые стены и запоры — он быстро, но плавно вернулся к столу, и ещё раз перечёл текст. Подумав, человек снова взял тяжёлое перо и проставил несколько знаков, датирующих запись. Потом усмехнулся, прошептав: «как же я не люблю официоз, если бы вы только знали…», и поставил подпись.
«Гравейн Морстен. Тёмный Властелин».
В Трёхъязычье
Лаитан шла спокойно. Достоинство Медноликой матери матерей, исходящее от неё, заставляло остальных молчаливо подчиняться. Слуги элементала, Лорда Лордов умирающего народа, не смели даже подняться с колен или разогнуть спины, когда мимо шла госпожа Империи Семи Рек.
Когда-то давно, на заре объединения государств и царств, Империя действительно стояла на плато, рядом с которым и по которому текли семь рек. Три полноводные и четыре мелкие реки давали жизнь и силу той местности. Люди разрозненных земель учились общаться с духами, управляться с природой и объединять её силы во имя чего-то большего. Земля, вода, воздух и огонь сошлись, образовав союз, когда на трон взошла первая мать погибшего юного царя, умерщвлённого в колыбели завистницей. И с тех пор четыре стихии получили пятую — металл. Чёрная сталь изогнутых клинков, выкованная мастерами-оружейниками, оборвала жизни всех заговорщиков, а Империя начала своё шествие войн и насильственного объединения соседних царств. Так гласили хроники, чьи страницы желтоватого пергамента хранили почти стершиеся буквы под обложками из тонкой кожи в огромной библиотеке дворца Империи Маракаш.
Времена не пощадили эту местность. Четыре мелкие реки оставили после себя систему озёр и небольшую речушку, а из трёх полноводных рек сейчас текли две, наполовину высохшие, мутные и не дающие достаточно жизни для полей и некогда плодородных земель. Плодородные земли истощались и выветривались, деревья и кустарники уступали место колючкам и низкорослым растениям с крупными мясистыми листьями, способными накапливать влагу и ждать очередного сезона дождей. Пустыня расползалась, почва превращалась в бурый песок, обнажая соляные залежи и высушивая трупы под палящим солнцем до состояния мумий.