Рассказы. Юморески. 1883—1884, стр. 70
— Жулик он, значит, — решил шафер. — Без билета сюда припожаловал и гуляет, будто у знакомых. Ладно! Мы ему покажем «таперича»!
Шафер подошел к брюнету и подбоченился.
— А билет у вас есть для входа? — спросил он. — Извольте показать ваш билет.
— Я настолько гордый человек, что не стану какому-нибудь субъекту свой билет показывать. Отойдите от меня… Чего пристал?
— Стало быть, у вас нет билета? А коли нет билета, значит, вы жулик. Теперь нам известно, с какой вы стороны и как ваше звание. Знаем таперича… теперь, то есть, что вы за агент… Вы жулик — вот и всё.
— Скажи мне эту грубость умный человек, я бы его по морде, а с вас, дураков, и спрашивать нечего.
Шафер забегал по комнатам, собрал человек шесть приятелей и с ними подошел к брюнету.
— Позвольте, милостивый государь, поглядеть ваш билет! — сказал он.
— Не желаю. Отстаньте, пока я не того…
— Не желаете билета показывать? Стало быть, вы без билета вошли? По какому праву? Вы жулик, значит? Извольте уходить отсюда! Пожалуйте-с! Милости просим! Мы вас сичас с лестницы…
Шафер и его приятели взяли под руки брюнета и повели его к выходу. Гости загалдели. Брюнет громко заговорил о невежестве и о своем самолюбии.
— Пожалуйте-с! Милости просим, красивый мужчина! — бормотал торжествующий шафер, ведя его к двери. — Знаем мы вас, красавцев!
У самой двери на брюнета натянули его пальто, надели на него шапку и толкнули в спину. Шафер хихикнул от удовольствия и стукнул его перстнем по затылку… Брюнет покачнулся, упал на спину и съехал вниз по лестнице.
— Прощайте! Кланяйтесь там! — торжествовал шафер.
Брюнет поднялся, похлопал по пальто и, подняв вверх голову, сказал:
— Дураки по-дурацкому и поступают. Я гордый человек и унижаться перед вами не стану, а пусть вам мой кучер объяснит, что я за человек. Пожалуйте сюда! Григорий! — крикнул он на улицу.
Гости спустились вниз. Через минуту в сени вошел со двора кучер.
— Григорий! — обратился к нему брюнет. — Кто я буду?
— Хозяин — Семен Пантелеич…
— А какое во мне звание, и как я до этого звания достиг?
— Почетный гражданин, а до звания этого вы достигли учением…
— Где я нахожусь и какая моя служба?
— Служите-с на фабрике купца Подщекина в механиках по технической части, а жалованья вам положено три тысячи…
— Теперь поняли? А вот вам и мой билет! Приглашал на свадьбу меня женихов отец, купец Синерылов, который теперь в пьяном виде…
— Голубчик мой! Милая ты моя душа! — заголосил шафер. — Чего же ты раньше этого не говорил?
— Гордый я человек… Самолюбие во мне… Прощайте-с!
— Ну, нет, стой… Грех, брат! Поворачивай оглобли, Семен Пантелеич! Теперь видно, что ты за человек такой… Пойдем, выпьем за твое образование… для идеи…
Гордый человек нахмурился и пошел наверх. Через две минуты он стоял уже у буфета и пил коньяк.
— Без гордости на этом свете не проживешь, — объяснял он. — Никому никогда не уступлю! Никому! Понимаю себе цену. Впрочем, вам, невежам, не понять!
Альбом
Титулярный советник Кратеров, худой и тонкий, как адмиралтейский шпиль, выступил вперед и, обратясь к Жмыхову, сказал:
— Ваше превосходительство! Движимые и тронутые всею душой вашим долголетним начальничеством и отеческими попечениями…
— Более чем в продолжение целых десяти лет, — подсказал Закусин.
— Более чем в продолжение целых десяти лет, мы, ваши подчиненные, в сегодняшний знаменательный для нас… тово… день подносим вашему превосходительству, в знак нашего уважения и глубокой благодарности, этот альбом с нашими портретами и желаем в продолжение вашей знаменательной жизни, чтобы еще долго-долго, до самой смерти, вы не оставляли нас…
— Своими отеческими наставлениями на пути правды и прогресса… — добавил Закусин, вытерев со лба мгновенно выступивший пот; ему, очевидно, очень хотелось говорить и, по всей вероятности, у него была готова речь. — И да развевается, — кончил он, — ваш стяг еще долго-долго на поприще гения, труда и общественного самосознания!
По левой морщинистой щеке Жмыхова поползла слеза.
— Господа! — сказал он дрожащим голосом. — Я не ожидал, никак не думал, что вы будете праздновать мой скромный юбилей… Я тронут… даже… весьма… Этой минуты я не забуду до самой могилы, и верьте… верьте, друзья, что никто не желает вам так добра, как я… А ежели что и было, то для вашей же пользы…
Жмыхов, действительный статский советник, поцеловался с титулярным советником Кратеровым, который не ожидал такой чести и побледнел от восторга. Затем начальник сделал рукой жест, означавший, что он от волнения не может говорить, и заплакал, точно ему не дарили дорогого альбома, а, наоборот, отнимали… Потом, немного успокоившись и сказав еще несколько прочувствованных слов и дав всем пожать свою руку, он, при громких радостных кликах, спустился вниз, сел в карету и, провожаемый благословениями, уехал. Сидя в карете, он почувствовал в груди наплыв неизведанных доселе радостных чувств и еще раз заплакал.
Дома ожидали его новые радости. Там его семья, друзья и знакомые устроили ему такую овацию, что ему показалось, что он в самом деле принес отечеству очень много пользы и что, не будь его на свете, то, пожалуй, отечеству пришлось бы очень плохо. Юбилейный обед весь состоял из тостов, речей, объятий и слез. Одним словом, Жмыхов никак не ожидал, что его заслуги будут приняты так близко к сердцу.
— Господа! — сказал он перед десертом. — Два часа тому назад я был удовлетворен за все те страдания, которые приходится переживать человеку, который служит, так сказать, не форме, не букве, а долгу. Я за всё время своей службы непрестанно держался принципа: не публика для нас, а мы для публики. И сегодня я получил высшую награду! Мои подчиненные поднесли мне альбом… Вот! Я тронут.
Праздничные физиономии нагнулись к альбому и стали его рассматривать.
— А альбом хорошенький! — сказала дочь Жмыхова, Оля. — Я думаю, он рублей пятьдесят стоит. О, какая прелесть! Ты, папка, отдай мне этот альбом. Слышишь? Я его спрячу… Такой хорошенький.
После обеда Олечка унесла альбом к себе в комнату и заперла его в стол. На другой день она вынула из него чиновников и побросала их на пол, и вместо них вставила своих институтских подруг. Форменные вицмундиры уступили свое место белым пелеринкам. Коля, сынок его превосходительства, подобрал чиновников и раскрасил их одежды красной краской. Безусым нарисовал он зеленые усы, а безбородым — коричневые бороды. Когда нечего уже было красить, он вырезал из карточек человечков, проколол им булавкой глаза и стал играть в солдатики. Вырезав титулярного советника Кратерова, он укрепил его на коробке из-под спичек и в таком виде понес его в кабинет к отцу.
— Папа, монумент! Погляди!
Жмыхов захохотал, покачнулся и, умилившись, поцеловал взасос Колину щечку.
— Ну, иди, шалун, покажи маме. Пусть и мама посмотрит.
Примечания
Во второй том Полного собрания сочинений А. П. Чехова вошли рассказы и юморески, относящиеся к 1883 — началу 1884 годов.
Из их числа (131 произведение) в прижизненное собрание сочинений (издание А. Ф. Маркса) Чехов включил лишь 26 рассказов. Девять рассказов («Разговор», «Раз в год», «Весь в дедушку», «Отставной раб», «В гостиной», «Марья Ивановна», «На охоте», «Сон репортера», «Два письма») были в 1899 году выправлены для этого издания, но в гранках исключены из его состава.
Как свидетельствуют сохранившиеся в архиве А. П. Чехова перечни рассказов, составленные им при работе над собранием сочинений, а также журнальные вырезки и писарские копии с его пометами, в 1899 г. автором была просмотрена значительная часть художественной прозы 1883—1884 годов. Произведения, не вошедшие в издание А. Ф. Маркса, печатаются по журнальным публикациям, сборнику «Пестрые рассказы» и гранкам прижизненного собрания сочинений.
Пять юморесок этой поры («Майонез», «Краткая анатомия человека», «Репка», «Плоды долгих размышлений», «Несколько мыслей о душе») Чехов включил в подборку «Из записной книжки Ивана Иваныча (Мысли и заметки)». При этом в некоторых журнальных вырезках текст был сокращен и выправлен. Однако работа не была завершена: Чехов решил не включать их в издание А. Ф. Маркса. Рассказы и «мелочишки», вошедшие в «Записную книжку Ивана Иваныча», печатаются в томах II—V по журнальным текстам, а материалы подборки войдут в том XI (раздел «Неопубликованное. Неоконченное»).