Песнь победителя, стр. 62
«Это тебе с непривычки так кажется», – замечает Компаниец, – «Помнишь в 33-м году? По улицам трупы валяются, а в газетах – сплошная благодать. А у них все наоборот – живут в своё удовольствие, а в газетах панику поднимают».
«Да, может это и так», – нерешительно соглашается капитан. – «Но всё-таки… Возьми „Рундшау“. Здесь один сплошной призыв. Жизни у немцев сейчас, собственно, и нет. В такой момент они и могут пойти на призыв. Голодному человеку кто больше пообещает – туда он и пойдет».
«А что ты хочешь», – звучит голос лейтенанта, – «Это хитрая политика – сначала раздеть человека до гола, а потом манить его пряником. Сытый на эту удочку не пойдет».
«Великое дело призыв», – мечтает капитан. – «У нас этого уже не чувствуется… По второму кругу идём».
Раздаётся стук в дверь. На пороге показывается нескладная фигура в зелёном балахоне и со шляпой в руке.»Gut morgen, Herr Kapitan», – произносит фигура медовым голосом и подобострастно кланяется направо и налево.
«Ein Moment!» – бесцеремонно машет рукой капитан, как будто делая гипнотические пассы. Фигура пятится задом и снова исчезает за дверью.
Капитан торопливо собирает разбросанные по столу газеты и прячет их в ящик, затем он вытаскивает несколько папок с делами.
«Уверяет, сволочь, что он коммунист. Надо на всякий случай газеты убрать», – бормочет он вполголоса и затем кричит: «Herr Meier! Herein!» Так выглядит Главный Штаб Советской Военной Администрации снаружи – и изнутри, если заглянуть в души людей.
Глава 9. Майор Государственной Безопасности
Однажды на моём письменном столе зазвонил телефон. Я снял трубку – мало ли всяких телефонных звонков бывает за день.
«Штаб Советской Военной Администрации?» – слышу я незнакомый голос в трубке.
«Да».
«Майор Климов?»
«Я самый».
«Здравствуйте, Климов», – после минутной паузы. – «Говорит Главное Управление МВД в Потсдаме».
«Да. Кого Вам нужно?»
«Вас» – звучит короткий ответ.
«По какому вопросу?»
«Тут Вами интересуется один майор Госбезопасности».
«Да. По какому вопросу?»
«По сугубо личному вопросу», – доносится слегка иронический ответ. И подчеркнуто вежливо: «Когда Вас можно видеть?» «В любое время».
«Мы хотели бы видеть Вас в неслужебное время. Будьте сегодня дома после окончания работы. Ваш адрес? Да, впрочем, у нас есть Ваши координаты. Пока – всего хорошего!» «До свиданья».
Откровенно говоря, я принял это за глупую шутку кого-либо из моих знакомых. Надо же разыгрывать такую идиотскую комедию, да ещё по телефону. Не нашёл другого пути застать меня дома.
Вечером я лежал на диване и читал газету, совершенно забыв об обещанном визите. Когда раздался звонок, я даже не вспомнил об этом. Держа газету в руке, я открыл дверь.
В коридоре передо мной молча стояла фигура офицера. Падающий сверху свет лампы ясно освещал ярко-синюю фуражку с малиновым околышем и погоны с синими кантами. Форма МВД. Работники МВД в Германии, как правило, носят общевойсковую форму или ходят в гражданском платье. В первый раз после окончания войны я встречаюсь с малиновым околышем и… у себя в квартире.
У меня неприятно опустилось сердце. Я только подумал: «Он один. Значит ещё не так плохо. Один на один аресты не производят».
«Разрешите?» – мой посетитель уверенно входит в переднюю.
Я даже не гляжу на его лицо, ошеломлённый неожиданным визитом и соображая, что это может означать. Не ожидая моего приглашения, офицер снимает шинель и фуражку, потом повернувшись ко мне, произносит: «Э, дружище, если бы я тебя встретил на улице, то тоже не узнал бы. Ну, принимай гостей!» Я ошеломлённо смотрю в лицо майору Государственной Безопасности. Он явно доволен произведенным эффектом. Передо мной стоит мой школьный одноклассник и приятель студенческих лет Андрей Ковтун, которого я уже давно вычеркнул из списка живых.
В жаркий июльский день 1941 года мы стояли с Андреем Ковтун на улице. Мимо нас маршировали колонны солдат. Вчера ещё они были мирными людьми.
Сегодня их строем отвели в баню, остригли наголо, переодели в солдатское обмундирование, и теперь нестройная молчаливая колонна двигалась навстречу неизвестности. Солдаты не пели песен, на их лицах нельзя было прочесть ничего, кроме покорности судьбе.
Одеты они были в старое выцветшее до бела обмундирование, сохранившееся от прежних призывных возрастов.
«Как ты думаешь – чем всё это кончится?» – спросил меня Андрей.
«Поживём – увидим» – ответил я просто, чтобы сказать что-нибудь.
«А я думаю, что немцы здесь скоро будут» – произнес он загадочным тоном и испытующе посмотрел на меня.
Андрей был забавный парень – и внешне и внутренне. Неладно скроен, но крепко сшит. Большого роста, со слегка кривыми ногами, с чересчур длинными руками. На непропорционально длинной шее сидела приплюснутая с боков голова.
Он страшно гордился своими густыми и жёсткими, как щётка, волосами и даже отпустил себе чуб, напоминавший казаков николаевских времен.
Во всей его внешности было что-то ассиметричное и одновременно диковатое: слишком чёрные глаза, слишком смуглый цвет лица, слишком много веснушек для взрослого человека.
Иногда я говорил ему в шутку: «Андрей, если учёные когда-нибудь позже откопают твой скелет – то обрадуются. Подумают пещерного человека нашли». В то же время от него дышало девственной энергией, чернозёмом и простором степей.
Самой выдающейся особенностью характера Андрея было неукротимое честолюбие.
Когда мы были ещё школьниками в одном и том же классе, мы часто ходили вдвоём на озера, расположенные в двадцати километрах от города. Андрей тащил с собой удочки и сети, я брал старое охотничье ружье.
По пути он всегда устраивал соревнование – кто может быстрее ходить. Он определял условия состязания до мелочей, затем махал изо всех сил своими нескладными ногами и поминутно поглядывал на меня – не выдохся ли я ещё и не попрошу ли я у него пардона.
После нескольких часов гонки он, запыхавшись как загнанная лошадь, снисходительно говорил мне: «Да, ты тоже немножко можешь ходить. Давай передохнем, а то я боюсь, что с тобой удар сделается».
Растянувшись в придорожной траве, он, с трудом переводя дыхание, пыхтел: «Конечно, твой самопал легче, чем мои удочки… А то бы я тебя перегнал… Давай теперь поменяемся…» Будучи уже студентом, Андрей нашёл новое поле деятельности для своего честолюбия. Теперь он с упоением изучал историю великих людей. Он просто рылся по каталогам библиотек и выискивал книги, начинающиеся словом «Великие…», вплоть до трёхтомного труда «Великие куртизанки мира».
Придя ко мне, он усаживался верхом на стул, некоторое время молча барабанил пальцами по столу, затем, вытянув вперед свою плоскую как у ящерицы физиономию, тоном инквизитора спрашивал: «О Клеопатре ты, возможно, кое-что знаешь. А скажи-ка мне, кто была Мессалина? Э!» Если я не мог ответить на его вопрос, то он был чрезвычайно горд.
Я обычно не шёл на его ловушки, а применял тактику контрвопросов. Если он спрашивал меня, каким камнем пользовался Нерон вместо очков, то я с презрительным видом говорил: «Это чепуха. Скажи мне лучше – какая разница между когортой и фалангой? Вот вопрос для мужчин».
Андрей смущённо ерзал по стулу, чувствуя, что ему ещё далеко до Нерона. Он мог безошибочно показать на карте место, где находился Карфаген, исчезнувший с лица земли две тысячи лет тому назад, но когда я спрашивал его, где Мурманск, то он попадал в затруднительное положение.
Нужно принять во внимание, что у нас в школе изучение истории начиналось с Парижской коммуны. То, что творилось на свете до этого, по мнению советских педагогов, вполне можно отнести к теории Дарвина – происходила эволюция от обезьяны к человеку, а собственно человек появился только со времени первого коммунистического восстания Парижской коммуны.
Это считалось достаточным для просвещения советской молодёжи в области истории. По закону действия и противодействия мы питали органическое отвращение к «шарманке», так мы называли уроки истории, – и во время уроков истории предпочитали игру в футбол.