Сияние, стр. 101

Третий сын миссис Холлоранн, Дик, в белом поварском халате, с воткнутой в угол рта «Лаки Страйк» задним ходом выводил со стоянки позади Центра оптовой торговли овощами свой отремонтированный кадиллак. В высокое темное здание заталкивал контейнер с салатом Мастертон — нынче он стал одним из владельцев Центра, но сохранил ту неподражаемую походку чечеточника, которую усвоил еще до Второй мировой.

Нажав кнопку, Холлоранн опустил окошко со стороны пассажирского сиденья и гаркнул:

— Эй, ничтожество, авокадо-то черт знает как вздорожало!

Мастертон оглянулся, показал в широкой ухмылке все три золотых зуба и заорал в ответ:

— А я, приятель, отлично знаю, куда ты можешь себе его засунуть!

— Братец, за такими замечаниями я слежу!

Мастертон показал палец. Холлоранн вернул комплимент.

— Что, получил жратву? — спросил Мастертон.

— Получил.

— Приезжай завтра пораньше, дам молодой картошки — такой хорошей ты в жизни не видал.

— Я пришлю мальчишку, — сказал Холлоранн. — Зайдешь нынче вечерком?

— Ставишь ты, братец?

— Аж на четыре доллара десять.

— Будешь ехать домой, не гони, слышь? Все фараоны отсюда до Сен-Пита знают, как тебя величать.

— Все-то ты знаешь, а? — усмехаясь, спросил Холлоранн.

— В твоей башке столько никогда не уложится, парень.

— Послушай-ка нахального ниггера. Будешь слушать?

— Давай, вали отсюда, пока я тебя салатом не закидал.

— Давай, кидай. На халяву возьму все.

Мастертон притворился, будто бросает кочан. Холлоранн быстро пригнулся, поднял окошко и поехал. Чувствовал он себя отлично. Последние полчаса его преследовал запах апельсинов, но ничего страшного Холлоранн в этом не видел. Последние полчаса он провел на фруктово-овощном рынке.

Был первый день декабря, половина пятого пополудни. Старуха-Зима прочно уселась промерзшим задом почти на всю страну, но тут, на юге, мужчины ходили в рубашках с открытым воротом и коротким рукавом, а женщины — в легких летних платьях и шортах. Вершину здания Первого Банка Флориды венчал окаймленный огромными грейпфрутами цифровой термометр. На нем раз за разом вспыхивало число: 79. «Господи, спасибо тебе за Флориду», — подумал Холлоранн — «за москитов и все прочее».

На заднем сиденье лимузина лежали две дюжины авокадо, ящик огурцов, столько же апельсинов, столько же грейпфрутов. Три больших пластиковых сумки заполнял бермудский лук (сладчайший овощ, какой когда-либо создавал любящий Господь), отличный сладкий горошек (его подадут на гарнир между рыбой и жарким, но в девяти случаях из десяти он вернется несъеденным) и один-единственный голубой пакет фруктовой массы Хаббарда (для чисто личного потребления).

Притормозив у светофора на Вермонт-Стрит, где можно было свернуть с улочки с односторонним движением, Холлоранн выбрался на автостраду №219, дождавшись зеленой стрелки, и прибавил скорость до сорока миль в час. Ее он сохранял до тех пор, пока город не поредел, уступив место россыпи пригородных бензоколонок, «Бургер Кингов» и «Макдональдсов». Сегодняшний заказ был невелик, можно было бы послать за продуктами Бедекера, но тот нервничал, как бы не прошляпить свой шанс покупать мясо и, кроме того, Холлоранн никогда не упускал случая побазарить с Фрэнком Мастертоном. Сегодня вечером Мастертон, может быть, заявится посмотреть телевизор и выпить холлоранновского «бушмилла», но может и не придти. Тоже ничего страшного. Но видеться было важно. Теперь важной оказывалась каждая их встреча — ведь они были уже немолоды. Похоже, последние несколько дней Холлоранн очень много размышлял именно об этом. Теперь они были не так молоды. Когда тебе вот-вот стукнет (или чего греха таить, уже стукнуло) шестьдесят, волей-неволей начинаешь думать об уходе. А уйти можешь в любой момент. Всю неделю это вертелось у Холлоранна в голове — не тяготя, просто, как факт. Смерть — часть жизни. Если уж быть цельной личностью, следует настроиться на это раз и навсегда. И если понять факт собственной смерти трудно, то принять его, по крайней мере, возможно.

Почему у него в голове вертелась подобная мысль, Холлоранн не мог объяснить, но второй причиной, по которой он сам отправился за таким маленьким заказом, была возможность подняться в маленькую контору над гриль-баром Фрэнка. Сейчас там, наверху, обосновался юрист (дантист, занимавший помещение в прошлом году, видимо, разорился) — молодой негр по фамилии Мак-Айвер. Холлоранн зашел и сообщил этому Мак-Айверу, что желает составить завещание. Не мог бы Мак-Айвер помочь? Ну, спросил Мак-Айвер, как скоро вам нужен этот документ? Вчера, ответил Холлоранн, закинул голову и расхохотался. Следующий вопрос Мак-Айвера был: у вас на уме что-нибудь непростое? Ничего такого у Холлоранна не было. У него имелся кадиллак, счет в банке, что-то около девяти тысяч долларов (ничтожный счет) да шкаф с одежкой. Он хочет, чтобы все это отошло к его сестре. А если ваша сестра умрет раньше вас? спросил Мак-Айвер. Ничего, ответил Холлоранн, если такое случится, напишу новое завещание. Не прошло и трех часов, как документ был полностью готов, и теперь покоился в нагрудном кармане Холлоранна, уложенный в жесткий синий конверт, на котором староанглийскими буквами было выведено: ЗАВЕЩАНИЕ.

Почему Холлоранн выбрал такой теплый солнечный денек, когда чувствовал себя так хорошо, чтобы сделать то, что откладывал годами, он не сумел бы объяснить. Но на него вдруг нашло и он не сказал «нет». Он привык потакать своим капризам.

Сейчас он был уже довольно далеко от города. Он прибавил скорость до незаконных шестидесяти и пустил лимузин по левой полосе, которая всасывала основной поток идущего из Питерсберга транспорта. Холлоранн по собственному опыту знал, что и на скорости девяносто миль в час лимузин будет тяжелым, как железо, и даже при ста двадцати потеряет немного веса. Но забойные дни Холлоранна давным-давно миновали. Мысль о том, чтобы погнать с такой скоростью по пустой прямой полосе только пугала. Он старел.

(Иисусе, как воняют эти апельсины. Интересно, они не перевернулись?)