Повести и рассказы разных лет, стр. 19
Наконец черствое сердце боксера не выдержало. Что же, пусть женщина, но она осмелилась встать на пути самого Жестянщика! Он покажет толпе, что ждет каждого, кто осмелится последовать ее примеру. Она ударила его, а значит, должна получить по заслугам. Поднявший руку на Хупера безнаказанным не уходит.
Выругавшись, он нанес удар правой. Шляпка вдруг ловко нырнула и последовал молниеносный ответ: острые, как бритва, костяшки рассекли боксеру кожу под глазом.
Подбадриваемая восторженными воплями многочисленной толпы, старушка принялась пританцовывать вокруг лжесвященника, ловко уклоняясь от его тяжеловесных ударов и отвечая более чем успешными контрвыпадами.
В какой-то момент, поскользнувшись, она плюхнулась на юбку, но тут же вскочила и завопила:
— Ах, вульгарный мужлан! И у тебя рука поднялась на слабую женщину? Ну, так получай за это. Вот тебе, грубиян неотесанный!
Забияка Хупер впервые в жизни струсил. Странное существо, с которым ему пришлось вступить в схватку, было неуловимо, как тень, но наносило при этом удары столь точные, что кровь капля по капле потекла с его подбородка. С изумленной физиономией Хупер невольно отпрянул от странной соперницы, и… В ту же секунду звезда его могущества стремительно закатилась. Только быстрый успех мог бы его спасти. Замешательство оказалось фатальным. Потому что во всей этой толпе не было, наверное, человека, который не затаил бы в душе обиду на хозяина и его подручного. Каждый ждал лишь удобного момента для мести.
Человеческое кольцо с яростным ревом сомкнулось. Вихрь обезумевших от ярости лиц закружил вокруг тонкого раскрасневшегося лица лорда Бэрримора и бульдожьих челюстей Хупера. Еще секунду спустя оба оказались на земле: десяток тростей тут же взметнулись в воздух и опустились вниз.
— Дайте подняться! Вы убьете меня! Ради Бога, дайте подняться! взмолился надтреснутый голос.
Хупер, оправдывая сравнение с бульдогом, сражался молча, пока наконец не лишился чувств. Избитые и помятые, они покинули Сад: никому из их прежних жертв не приходилось так худо. Но куда больнее ссадин жалила лорда Бэрримора ужасная мысль о том, как теперь в каждом клубе, в каждой гостиной Лондона всю неделю будут смеяться над историей об Амелии и ее тетушке.
Некоторое время сэр Чарльз, пошатываясь со смеху, стоял у скамейки, с которой ему было прекрасно видно происходящее. Пробравшись наконец сквозь толпу к своему желтому фаэтону, он не очень-то удивился, обнаружив на заднем сиденье двух развеселых дамочек, обменивавшихся с конюхами репликами не самого изящного свойства.
— Эй вы, юные сорванцы! — бросил дядя через плечо, подбирая поводья.
Дамочки оживленно захихикали.
— Дядя Чарльз! — вскричала та, что выглядела постарше. — Позвольте представить вам мистера Джека Джарвиса из Брэйсноус-Колледжа. А теперь, я думаю, вам стоит отвезти нас куда-нибудь поужинать — представление это оказалось чрезвычайно утомительным. Надеюсь, завтра вы не откажете мне в удовольствии нанести вам визит в любое удобное для вас время. Да, и бланк для расписки в получении тысячи фунтов я, если не возражаете, тоже с собой прихвачу.
1912 г.
Блюмендайкский каньон
Бродхерст уже закрыл лавку и удалился в заднюю комнату, выглядевшую в тот вечер необыкновенно уютно. Багрово-красные отсветы от пылающего в очаге огня плясали по стенам, причудливо отражаясь от украшающего их оружия и до блеска отполированных пороховниц. Но ни весело гудящее пламя, ни стоящая на столе внушительная бутыль темного стекла не могли развеять мрачное настроение двух мужчин, расположившихся по обе стороны от очага.
— Двенадцать часов, — сказал старый Том, владелец лавки, бросив взгляд на старые деревянные ходики на стене, привезенные им еще в 1842 году. Очень странно, Джордж, что их до сих пор нет.
— Ночь сегодня паршивая, — заметил его собеседник, протягивая руку за плиткой табака. — Может, Вавирра разлилась, или лошади устали, а скорее всего, ребята просто решили задержаться немного. Великий Бог, какой гром! Подай-ка мне уголек, Том.
Говоривший изо всех сил старался держаться непринужденно, но в его голосе проскальзывали тревожные нотки, что не могло укрыться от чуткого уха Тома, метнувшего на приятеля озабоченный взгляд из-под косматых бровей.
— Так ты считаешь, что с ними все в порядке, Джордж? — спросил он после паузы.
— Что значит, все в порядке?
— Ну, то есть, они в безопасности?
— В безопасности? Что за вопрос? Конечно, они в безопасности! Да и какого дьявола может им угрожать, скажи на милость?
— Нет-нет, я ничего такого не имел в виду, — поспешно заявил Том. Видишь ли, Джордж, с тех пор, как моя старуха померла, Морис для меня как свет в окошке. Вот я и беспокоюсь. Прошла неделя, как ребята уехали с прииска. Пора бы им уже и вернуться, хотя в задержке тоже нет ничего особенного. Ну, конечно, ничего — это все моя дурацкая мнительность!
— Что им может угрожать? — повторил Джордж, больше, похоже, стараясь убедить самого себя, нежели товарища. — От прииска до Рэтхерста дорога прямая, а оттуда через холмы и каньоном к броду. Вавирру перейти, а там уж вниз по бушу до самого Трафальгара. Ничего не вижу страшного по дороге, разве не так? Мой Аллан, между прочим, не меньше дорог мне, чем тебе твой Морис, приятель, — продолжал он. — К тому же оба отлично знают брод, а больше и опасаться-то нечего. Наверняка, они будут здесь не позже завтрашнего вечера.
— Дай Бог, чтобы так оно и было, — ответил Бродхерст, и оба погрузились в продолжительное молчание, неотрывно глядя на пламя в очаге и посасывая свои коротенькие глиняные трубки.
Как верно заметил Джордж Хаттон, ночь выдалась на редкость паршивой. Ветер завывал в скалистых отрогах западных гор, вихрем кружился по улочкам Трафальгара, со свистом врывался в щели бревенчатых хижин и рвал плохо уложенную дранку с кровель. Улицы выглядели пустынными, если не считать одного-двух случайных прохожих, припозднившихся в каком-нибудь питейном заведении. Плотно кутаясь в плащи и с трудом пробиваясь против ветра, они спешили поскорей добраться до своих домов.
Первым нарушил молчание Том, у которого, судя по всему, все еще кошки скребли на душе.
— Ответь-ка мне, Джордж, — начал он, — что сталось с Джосайей Мейплтоном?
— Отправился на прииски.
— Верно, да только он прислал весточку, что возвращается назад.
— Но так и не вернулся.
— А куда делся Джош Хемфри? — задал после паузы новый вопрос Том.
— Он тоже отправился на прииски.
— Ну и как, вернулся он оттуда?
— Прекрати, Бродхерст! Прекрати это, я тебе говорю! — воскликнул Хаттон, вскочив со стула и начав расхаживать взад-вперед по узкому помещению. — Ты что, совсем запугать меня хочешь? Да те парни наверняка где-то золотишко ищут, а может, фермерством решили заняться. Какое нам дело, в конце концов, где они шляются? Или ты думаешь, что у меня журнал заведен на каждого, как у инспектора Бертона на каторжников?
— Ты сядь, Джордж, и послушай лучше, — сказал старик Том. — С этой дорогой последнее время творится что-то неладное — что-то такое, чего я не понимаю и боюсь. Ты должен помнить, как тот одноглазый мерзавец Мэлони зарабатывал денежки в самом начале золотой лихорадки. Он открыл кабак на главной дороге и построил его над рекой, аккурат в том месте, где Лина падает вниз. Ты ведь слыхал, как в задней комнате у него нашли деревянный желоб, спускающийся прямо в реку. Он подмешивал в выпивку какое-то зелье, а когда клиенты засыпали, спускал их одного за другим по желобу в вечность, как какие-нибудь тюки с товаром. Никто никогда не узнает, сколько душ было загублено таким манером. Между прочим, все пропавшие тоже считались "ищущими золотишко или занявшимися фермерством где-нибудь". До тех пор, пока их тела не начали вылавливать из реки ниже водопада. Так что, нет смысла успокаивать себя, Джордж, — если наши парни не вернутся завтра к вечеру, придется отправлять на прииск патрульных.